Каникулы! Вот и славно, вот и хорошо. Сессия сдана более-менее, и вот они. Только вот Марина заболела...

А планы были грандиозные, прямо наполеоновские. Пойти в Третьяковку, в музей имени Пушкина, на какой-нибудь концерт, а перед этим – кафе, отметить полугодие знакомства, а после, чем черт не шутит, к ней домой в круглый дом на Нежинской. Понежиться...

Один телефонный звонок сорвал все планы. Звонила Марина Блинова.

— Не приезжай, болею!

Она хрипела и сопела.

— Наверное, грипп? – предположил Макаров.

— Наверное, – ответила Марина и повесила трубку.

— Выздоравливай, – сказал Вовка коротким гудкам.

Макаров тут же позвонил Светке Потаповой, ее подружке. Та была тоже огорчена.

— Свет, а, может, мы вместе куда-нибудь сходим? – сказал Макаров. – В музей, в Третьяковку, или на лыжах покататься?

— А куда?

— Хотя бы в Нескучный сад, а? Или ты со своим курсантом куда-то намылилась?

— Что он, мне муж? – возмутилась Светка Потапова. – Поедем в Нескучный, покатаемся! А лыжи где возьмем? У меня нет.

— У меня тоже. Возьмем на лыжной базе.

Если Марина на первом курсе еще пребывала в состоянии вчерашней школьницы, то Светка уже начала расцветать эдаким полураскрытым бутоном. И кофточки она стала носить исключительно светлые, подчеркивавшие бюст, юбки со встречной складкой, которая зрительно увеличивала ширину бедер и обувь исключительно на высоком каблуке. В общем, девушка, похоже, была в поиске. И, кажется, нашла курсанта в Серпухове. А что касается лыжной базы, то она была в подвале общежития семь-один, правда, лыжи там были сущие дрова. Ну и ладно! Это не главное. Главное – Светка-конфетка! Вовка представлял ее в узких лыжных брюках и белом свитере с оленями и вдохновлялся!

А она негодовала! Она, в лыжных брюках и светлом свитере прыгала на морозе возле подвала с надписью «Лыжная база закрыта на каникулы» и негодовала! Фурия, бестия, валькирия!

Честно говоря, Макаров предполагал такое развитие событий. Поэтому у него в рюкзаке, кроме термоса с чаем, пары пирожков с мясом и лыжной мази, лежала плотно увязанная тючком телогрейка.

— На вот. Надень! – сказал Макаров, протягивая мешок Светке. – Раз лыж не будет, то пойдем просто погуляем.

— Это что за мешок?

— Это телага, легкая и теплая. Как раз для прогулки в Нескучном.

Холод – не тетка. Светка поупиралась немного, но надела. Рукава ей были длинны, и она их подвернула.

— Действительно, теплая! – удивилась она. – А что мы будем в Нескучном делать?

— Гулять. Этого мало?

Зимой в Нескучном саду было скучновато. Снег, синицы, белки, набережная реки Москвы, беседка на набережной, заброшенные грот, еще какие-то дома и домики. И тишина. Где-то лаяла собака, падал снег, словно его не хватало, а Светка шла чуть впереди, задорно посматривала на Вовку и, то и дело спрашивала:

— А что это? А кто это? А куда это?

И тут выглянуло низкое зимнее солнце, и все засверкало, словно сбрызнутое алмазной пылью! И Светка тоже засверкала, потому что у нее снег был на ресницах!

— Свет, а тебе говорили, что ты на актрису похожа?

Светка остановилась и поправила спортивную шапочку с помпоном.

— На какую?

— На Вертинскую.

— Которую, их две?

— Ту, что с Ихтиандром.

— Значит, на Анастасию..

— Да, на нее.

— Ой, а это что за дыра?

— Это грот.

— Пойдем?

— Пойдем.

Они вошли в грот. Там гулял ветерок и эхо, а на покатой стене был коряво нарисован мужской детородный орган, и написано «Хуй». Чтобы не спрашивали. Вовка улыбнулся, Светка тоже.

— Что там, Володя?

— Не смотри, там хуй!

Она все-таки повернулась. Близоруко сощурилась:

— И, правда, хуй! Пойдем наружу, прохладно тут...

— Тут еще домик круглый есть. Пойдем, посмотрим?

— Пойдем. А у меня семечко есть. С лета завалялось.

Светка сняла варежку и показала Макарову черное подсолнечное семечко и тут же на ладонь села желтым шариком синица, схватила семечко и улетела.

— Ну, где твой круглый домик?

Что не ладилось в их свидании. Чего-то не хватало...

— А вот он! – вскрикнул Макаров. – У тебя за спиной!

Там в глубине парка действительно притаился круглый красно-белый домик. Солнце зашло за облако, и стало видно, что в одном из длинных окошек горел свет.

— Пойдем, погреемся, что ли, – неуверенно сказала Светка. – Зазябла я...

Они подошли к высокой двери, и Вовка подергал ее за ручку. Дверь открылась!

— Добрый день! – громко сказал Макаров. – Можно нам погреться?

— А почему бы нельзя? Можно, конечно.

Говорил мощный седовласый мужчина, сидевший за столом под лампой под зеленым абажуром и читавший газету.

— Садитесь поближе к обогревателю, грейтесь, а я пока обход сделаю.

— Значит, Вы – сторож?

— Вроде того. Пока светло, пойду обход сделаю.

— А Вы надолго? – как бы невзначай поинтересовалась Светка.

— Часа на два.

Сторож надел серую шинель без погон, вынул из шкафа одноствольное ружье и вскинул его на плечо.

— Там в гроте слово неприличное нацарапано, – сказал Макаров.

— И рисунок соответствующий, – добавила Светка.

Сторож усмехнулся.

— Агрессору неймется! – сказал он. – Увижу, заряд соли в жопу!

Сторож, громыхая сапожищами, вышел. Светка, сняв варежки, присела на пуфик и протянула к обогревателю руки. «Хорошо!», – сказала она, блаженно щурясь, как сытая кошка на печной лежанке.

— А мы сейчас чайку трахнем, и будет еще лучше! – пообещал Вовка, вытягивая из рюкзака большой китайский термос со злой птицей на корпусе.

— Интересное предложение, – сощурилась Светка. – Насчет трахнуть. Чайку.

— И пирожок с мясом.

— С мясом?

— С мясом и луком.

— Пойдет.

Светке от чая стало жарко, и она сняла Вовкину телогрейку.

— А у вас с Маринкой серьезно?

— Она говорит, для серьезных отношений надо подождать, – пожал плечами Макаров. – Чего ждать? А у тебя с курсантом?

— Тоже не знаю. Разве на стипендию проживешь.

— А стипендия как у нас, сорок рублей?

— Что-то около девяноста рубликов.

— Так это ж до фига! Его девяносто, твои сорок, сто тридцать рублей!

— А дети пойдут? Пеленки, распашонки, курсантик мой то на занятиях, то на стрельбище, то на полигоне, а мне придется институт бросать? Нет, надо подождать! Ф-фу, жарко!

— Так ты свитер сними, – предложил Макаров. – Охладись!

— Я лучше брюки сниму, сопрела вся... Шерсть!

Под брюками у нее оказались дамские панталоны почти до колен синюшного цвета.

— Тете Зине стало душно в синих байковых трусах, – гнусным голосом напел Вовка.

— Нам, женщинам, нужно тепло одеваться, особенно зимой, – сказала Светка. – Тебе мама не объясняла?

— Свет, ты меня хочешь, как это, обольстить? – глухо сказал Макаров, неотрывно глядя туда, где тонкие белые панталоны врезались в Светкино тело.

— Маринка просила тебя проверить на звание мужчины, – пояснила Светка, стягивая панталоны.

— Что же, проверяй! – ответил Вовка.

Лыжные брюки, как и трусы, были на резинке, поэтому проверить было легче легкого.

— Тебе хорошо видно? – ехидно спросил Макаров, подходя ближе.

— Не очень. А тебе?

— И мне не очень.

— Тогда сделай еще шаг, – серьезно сказала Светка. – Последний...

Когда вернулся сторож, Светка дремала, положив голову ему на колени, а он напевал:

Лунные поляны,

Ночь, как день, светла.

Спи, моя Светлана,

Спи, как спал и я.

В уголок подушки

Носиком уткнись.

Звезды, как веснушки,

Мирно светят вниз...

— Умаялась, девонька? – ласково спросил сторож, вешая на крюк шинель.

— Пойдем мы, – сказала Светка, поднимаясь.

— А Вам спасибо за тепло, – сказал Вовка.

— А мне-то за что? – пробасил сторож. – Это обогревателю спасибо!

Ближе к ночи Макаров все-таки позвонил Марине. Она уже не хрипела, не кашляла и не сморкалась.

— И как тебе Светка? – спросила Марина. – Покатались?

— Ничего так, – уклончиво ответил Вовка. – Только мерзнет и устает быстро.