Пролог

Я проснулась мгновенно. В таких редких случаях тело, зная о невидимой опасности, за переходит в состояние наивысшей бдительности за долю секунды.

За эту долю секунды я осознала, что в комнате кто – то есть – до того, как успела открыть глаза, до того, как меня ослепил свет фонарика. Время словно остановилось, и я услышала хриплый вздох, учуяла запах табака от одежды. Но, как бы медленно ни тянулись эти секунды, я ничего не могла поделать со своим неизвестным врагом до тех пор, пока грубая ладонь, прижавшая к моему рту полосу липкой ленты, не побудила меня к действию. К тому времени он – я уже поняла, что это был мужчина – оказался на мне сверху, придавив моё накрытое одеялом тело.

Ощутив на руках тяжесть его коленей, я начала действовать не думая. Я попыталась скинуть его, дрыгая ногами, но энергия всех моих движений сводилась одеялом на нет. Тем временем я ощутила воздействие заклеившей мне рот ленты – нельзя было ни крикнуть, ни вдохнуть как следует. Пытаясь хоть что – то сделать руками, ногами и торсом, я не могла сопротивляться иначе, кроме как издавать носом звуки "ммммм", что есть силы трясти головой и бешено извиваться под одеялом.

Мягко говоря, я перепугалась. Кто это, почему всё это – понять было невозможно. Грабёж, изнасилование, убийство – эти слова молниями вспыхивали в голове и побуждали бороться с новыми силами, безуспешно пытаться сбросить с себя тяжёлое тело. Я могла дышать только носом, и на борьбу со злоумышленником мне не хватало воздуха. Он не говорил ни слова, но я слышала, как тяжело он дышит, пытаясь со мной совладать. Фонарик по – прежнему слепил мне глаза – видимо, он был у него на лбу – и вскоре одна рука схватила меня за волосы, а другая залепила мне глаза ещё одним куском ленты.

Лишившись зрения, я запаниковала ещё больше и, кажется, замерла, пытаясь сообразить, что же делать. Видимо, он только этого и ждал – через секунду на мою голову легли новые мотки ленты, на этот раз обвивая её по кругу, запечатывая глаза и рот, и затем сверху вниз, поверх подбородка и затылка. Он действовал наспех, захватывая волосы, уши и всё остальное, но обматывал очень туго, и мне было очень страшно. Я поняла, что влипла по – настоящему – быстро снять всю эту ленту было уже невозможно.

Наконец он оставил мою голову в покое. Теперь я лишь жалобно постанывала, осознав, насколько мне стало хуже – с заклеенными глазами и ртом мне уже точно было с ним не управиться. Я поняла, что умоляю его – если жалкое хныканье, издаваемое моим носом, можно было принять за мольбы.

Какое – то время ничего не происходило. Я слышала, как он тяжело дышит, и как стучит кровь у меня в ушах. Мы оба прекратили борьбу, пытаясь сменить тактику и сообразить, что к чему. Нападавший по – прежнему не говорил ни слова, и это тоже меня пугало. Я чувствовала, как от него разит несвежим куревом, и, как могла, пыталась отодвинуть голову.

Затем он слез с меня, и я снова принялась изо всех сил брыкаться и отбиваться под одеялом, пытаясь высвободить руки. Но он оказался быстрее – пока я путалась в одеяле и ночной рубашке, он перевернул меня животом вниз и снова сел сверху. Теперь моя обмотанная лентой голова оказалась лицом в подушке, и я забыла обо всём, пытаясь втянуть в себя хоть немного воздуха носом.

Предсказать дальнейшее было нетрудно – и, оглядываясь назад, я понимаю, что с той минуты борьба уже не имела смысла. Я отчаялась, и вытащить меня из – под одеяла, попутно защёлкнув за моей спиной наручники, было уже делом техники. Я поняла, что больше ничего не могу сделать, и осталось лишь покоряться всему, что этот человек для меня приготовил. Дальнейшее сопротивление привело бы только к моим увечьям. В глубине души я осознала, что мне остаётся лишь выжидать подходящего момента, чтобы сбежать уже потом.

Одеяло сдёрнули совсем, и кожей ног я ощутила ночную прохладу. Мужчина снова перевернул меня – прямо на скованные руки, не обратив внимания, что я вскрикнула от боли, – и затем скинул мои ноги с постели. Теперь я сидела прямо, и голова моя была туго укутана в тесный непроницаемый мирок.

Он поставил меня на ноги, разгладив на мне шёлк бордовой ночной рубашки, и начал грубо лапать меня, тиская грудь и теребя за соски. В ужасе я ощутила, как они набухают, как моё же собственное тело меня предаёт. Конечно, я уже играла в игры со связыванием и ничуть не была против, при условии нужного настроя, но тогда всё было совсем по – другому – там был контроль, там были правила, там было "стоп – слово", способное всё прекратить. Это было много месяцев назад, в Сиднее – перед тем, как я оборвала все свои связи и переехала на север, в более солнечный Брисбен. Здесь о моём "стоп – слове" никто не знал. В отчаянной надежде выдавив через нос "с днём рожденья", я получила лишь оплеуху. Под таким слоем липкой ленты боль оказалась несильной, но от шока я смолкла.

Стоя так, я чувствовала, как начинаю понемногу приходить в себя. Я дрожала как осиновый лист, и наручники на моих запястьях слегка позвякивали. В комнате вдруг стало жутко холодно. Внезапно он прекратил меня лапать, и я не знала, где он сейчас и что происходит. Я повернула голову, пытаясь услышать хоть какое – то движение, но всё было тихо – не считая биения пульса у меня в ушах и моего собственного прерывистого дыхания. Я всё ещё чувствовала, как пахнет несвежим куревом. Он был где – то рядом, я знала это.

– Мгм? – осмелилась я.

Снова затрещина. У меня в ушах зазвенело. Он стоял прямо передо мной.

– Заткнись, потаскуха! – прошипел он мне на ухо.

В глубоком, резком голосе слышалась злоба. От неожиданности я подскочила на месте. Я совершенно точно не узнавала этого голоса, – это явно не был кто – то из моего прошлого, выследивший меня, чтобы грубо подшутить. Я поняла, что отныне этот голос не спутаю ни с чем и никогда, до того врезались мне в память эти два слова.

Сквозь шёлк я ощутила, как пальцы сдавливают меня за соски и тянут книзу. Дрожа, я слепо подчинилась, опускаясь на колени. Сильные руки схватили меня за плечи и уложили лицом на ковёр. Те же руки крепко связали мне ноги в щиколотках каким – то шнуром, после чего перевернули меня на спину. Бедром я ощутила холод стальной ножки кровати, после чего мои лодыжки задрали кверху и привязали к спинке кровати. Рама кровати была стальная, спинки были высотой до пояса. Я лежала так, согнутая пополам, и вся моя нижняя часть оказалась голой... рубашка съехала на талию.

Только сейчас я поняла, насколько беззащитна сейчас в сексуальном плане. Моё лицо под плёнкой горело – оттого, что в таком положении кровь приливала к голове, но также и оттого, что сейчас я лежала вся напоказ перед злоумышленником, который медленно опускал ладонь вдоль моих бёдер к треугольнику мягких волос. Дёрнувшись, я хныкнула. Неужели он прямо сейчас меня изнасилует? Неужели у него есть нож?

Затем я услышала удаляющиеся, приглушённые ковром шаги, услышала, как открывается и закрывается дверь спальни – и поняла, что осталась одна.

Я лежала так минут десять, не в силах унять дрожь. Ещё ни разу в жизни мне не было так страшно. Мысли о том, что может меня поджидать, не добавляли мне мужества, и неизвестность творила с воображением чёрт знает что. Под весом тела, привязанного за ноги к спинке кровати, ноющие болью ступни начинали неметь. Я попыталась устроиться поудобнее, но безрезультатно. Сколько же мне придётся провести в таком виде? – думала я. Как позвать на помощь? Где находится телефон? Только бы достать до него. А я – то завтра в Штаты ещё собиралась, господи боже мой!

Удивительно, как такая нелогичная вещь, вроде пропущенного рейса, могла прийти мне сейчас в голову. Хорошо бы самой в живых остаться, а я переживаю за сорванную поездку! Кое – как я перевалилась на живот, расплющившись грудью об пол, и попробовала, выгнув спину, дотянуться руками до связанных лодыжек, но безрезультатно. Снова перевалившись на спину, в приступе паники двигаясь с лихорадочной быстротой, я попробовала подтянуться вверх сама, опираясь на плечи и согнув колени, чтоб достать до узлов хотя бы так. От моих усилий в комнате сделалось жарко, и я чувствовала, как сквозь щели в обмотанной лентой голове сочится пот.

Затем он вернулся. Меня тут же толкнули обратно на пол, и под весом тела верёвка больно дёрнула за щиколотки. Я вскрикнула под лентой, но в итоге раздался лишь еле слышный носовой звук. После этого мне развязали лодыжки и подняли на ноги. Стоя в абсолютной тьме, я чувствовала, как шёлк рубашки охватывает новый виток липкой ленты – над правым локтем, который с силой притянули к левому, и вслед за этим новые витки стянули локти ещё туже. Затем наручники сняли, и мои кисти примотали ладонь к ладони – лента облепила их вплоть до кончиков пальцев. Господи, мои руки ещё никогда не связывали так крепко.

Видимо, этот человек был каким – то фанатом липкой ленты – новые витки легли на моё тело над грудью и под ней, намертво припечатав руки к торсу, после чего таким же образом мои кисти оказались примотаны к ягодицам.

Без лишних слов меня снова толкнули на колени и уложили лицом вниз. Ноги мои оказались согнуты в коленях, и жуткая лента начала ложиться поверх каждого бедра, туго прихватывая к ним икры. Минут через пять я была обездвижена практически полностью, и могла лишь сдвигать и раздвигать свои обмотанные в согнутом положении ноги – что явно было бы не самой лучшей идеей.

Послышалось скрипучее повизгивание, как от колёс ржавой тележки. Меня подняли и уложили лицом вниз на какую – то доску. Один её конец упирался мне в подбородок, а другой находился аккурат под согнутыми коленями. Шириной она была примерно с меня, и, как и следовало догадаться, на моё тело легли новые витки ленты, примотав его к доске. Как только я осознала, что не могу пошевелить даже пальцем, то потеряла голову и снова закричала.

Конечно, получившиеся звуки вряд ли смогли бы поднять соседей на ноги. Нижняя челюсть была крепко зафиксирована, и рот был надёжно запечатан. Я могла лишь изо всех сил мычать в нос, будто что – то напевая про себя...

– Угмммм! Угмммм! Умгмм!

Это была не самая лучшая мысль с моей стороны, и он сообщил мне об этом – предварительно заклеив мне ноздри ещё одним куском ленты.

К тому моменту я уже потеряла разум, тряся головой и корчась всем телом – но двигаться хоть сколько – нибудь заметно получалось лишь головой. Я попыталась вдохнуть, потом сдунуть ленту с носа, но всё было бесполезно, и я поняла, что задыхаюсь. Краем сознания я отметила, что под лентой, где она не была прижата плотно, раздаются смешные пищащие звуки, но это сейчас волновало меня меньше всего. Лёгкие горели огнём, и я почувствовала, что умираю. Так вот каково это, в отчаянии подумала я. Господи, что за смерть – скрученная в узел в собственной спальне, в руках психа...

После этого мелькнул луч надежды, когда у каждой ноздри ленту надкололи ножом, и в лёгкие полилась тонкая, тончайшая струя долгожданного воздуха.

– Можем договориться по – хорошему, – прошипел голос, – или по – плохому. Выбирай, Джен. Как договоримся?

Нож слегка повернулся, холодная сталь коснулась моего носа, и в лёгкие хлынуло ещё больше драгоценного воздуха. Я фыркала и задыхалась так, что даже не задумалась над тем, откуда он знает моё имя и что это может означать.

– Ну что, будем вести себя смирно? – снова спросил голос. В отчаяньи, без сил, я кивнула. – Я ведь могу заклеить их снова, одну или обе. Ты же ведь не хочешь этого, девочка?

Я униженно замотала головой.

Либо это движение повлекло за собой то, что последовало, либо так было запланировано сразу – не знаю, но я почувствовала, как вдоль висков опускается какая – то рамка, похожая на ручку чемодана на колёсиках. Неизбежная липкая лента зафиксировала последнюю свободную часть моего тела, и через мгновение я осознала, что сравнение с чемоданом оказалось верным – когда моё тело наклонили под углом, выяснилось, что под доской есть колёсики, на которых я и покатилась вслед за своим похитителем. Только не это, подумала я, вспомнив о лестнице за дверью спальни.

Придя в горизонтальное положение, я окаменела, после чего меня скатили вниз, сотрясая до основания на каждой ступеньке. Само собой, мне оставалось лишь терпеть, и вскоре я поняла, что мы находимся в помещении под домом, где стояла моя машина. После этого загремела сетчатая внешняя дверь, и вслед за этим лёгкий ветерок коснулся тех немногих участков моей кожи, которые ещё не были покрыты липкой лентой. Видимо, перед домом стоит другая машина, подумала я – и не ошиблась.

Я услышала, как открывается дверца – судя по всему, это был микроавтобус, – и меня вкатили внутрь. Несколько верёвок легли поверх меня и тележки, надёжно фиксируя на полу автомобиля. Одну мою ноздрю вдруг залепили кусочком ленты, и на миг я снова запаниковала. Но после этого дверь закрылась, и мы поехали... куда?

Мы ехали целую вечность, будто совершая экскурсию по Брисбену. В такое время – два – три часа ночи, по моим расчётам – машин на дороге, конечно же, почти не было. Я попыталась подумать о том, как можно сбежать – например, если нас остановит полиция проверить уровень алкоголя – но даже в этом случае я понимала, что не смогла бы дать знать о себе ни звуком, ни движением. Дыша только через одну ноздрю, я была вынуждена расслабиться, чтобы совершать глубокие и спокойные вдохи. Конечно же, до покоя мне было далеко. При мыслях о том, что со мной может случиться, я леденела от ужаса. Напоминали о себе и физические ограничения, когда плечи, руки и ноги начало понемногу сводить судорогами. Каждый дорожный ухаб через днище фургона передавался прямо мне в тело. Мне показалось, что я узнаю рисунок расширительных секций на Стори – бридж... или это было шоссе Риверсайд? Куда же он меня вёз?

Наконец мы приехали. Двигатель стих, и в своём тёмном, жёстком плену я ощутила, как живот у меня сводит от страха. Дверцу фургона открыли, тележку отвязали, и меня, будто неодушевлённый багаж, выкатили наружу. Затем последовало несколько ударов по ступенькам, затем звук открывающейся двери, затем она закрылась – после того, как мы оказались в помещении за нею. Меня ещё немного отвезли вглубь комнаты и опустили на пол, после чего наконец разрезали приматывавшую меня к тележке ленту. Кусочек ленты с ноздри также сняли. Я испустила облегчённый вздох, по – прежнему не в силах шевельнуться. В этот момент меня подняли и боком положили на жёсткую кровать. Невольно я скорчилась в позе эмбриона, просто чтобы размять конечности, но я была связана так туго, что легче не стало.

– Привыкай, Джен, – прошептал голос над моим ухом. – Это твой новый дом. Ты будешь жить тут очень долго, и научишься за это время слушаться меня, и стать всем, чем я прикажу. Сумеешь научишься – может, и останешься в живых. Если нет – ну что ж... – Он помолчал, и в его глубоком голосе таилась угроза. – Сейчас я уйду. У нас ещё масса времени, чтобы узнать друг друга поближе. Ты пока расслабься на пару часиков, наслаждайся беспомощностью. А я, пожалуй, вздремну.

Так я и очутилась в своём новом жилище.