На какой – то (очень короткий) миг я было подумала, что моей пытке настал конец, когда он поставил меня на ноги, и грузик снова дёрнул меня за соски. Шумно дыша через нос, я взвизгнула от боли. Конечно же, это не возымело никакого действия, ибо Грэм был слишком занят своими собственными планами на меня. Я ощутила, как меня устанавливают на месте, хотя на каком именно, я не представляла вообще. Мне снова раздвинули ноги, и мускулы испытали знакомое растяжение, когда меж лодыжек снова оказалась распорка.

Затем мои руки снова начали поднимать вверх, одновременно нагибая голову вниз. Руки поднимались всё выше и выше, голову опускали всё ниже. На миг он остановился, отведя меня куда – то на пару шагов, и я ударилась головой о столб, который, как я вспомнила, находился посреди комнаты. Тогда – то я и поняла, что он затеял, когда он привязал меня к этому столбу за руки. Я оказалась прижата к столбу руками, направленными вверх, и плечами и головой, направленными вниз. Очередная верёвка примотала к столбу мои локти, пока я сдавленно молила его освободить меня, обещая, что больше никогда не сделаю ничего без его разрешения.

Я снова оказалась абсолютно неподвижна, широко расставив ноги, крепко привязанная к столбу, открыв свой зад настолько, насколько возможно. До сих пор ощущая в нём пробку, я с ужасом думала, что же дальше готовит мне список моих пыток.

Снова раздался свист разрезающего воздух стека – или чего – то похожего. Господи боже, Грэм, нет! Пожалуйста! Я отчаянно застонала, но все мои слова превращались только в новые "ннннн".

Шмяк! – полоснуло по моим ягодицам. Я закричала в свой кляп, что есть сил мотая головой и пытаясь хоть как – то переступить с ноги на ногу. Шмяк! – ещё раз, у основания затычки. Обезумев, я могла лишь издавать бесконечное "нннннннммм!" Глаза под шарфиком снова облились слезами, и я не видела этому чистилищу никакого конца. Затем моё согнутое пополам тело начали лапать, тиская груди вместе с прикрепленными к ним зажимами. К тому времени мои крики слились в один протяжный, нескончаемый носовой звук.

В этот момент он вошёл в меня, скользнув между ног и прижав меня к столбу, долбя часто и жёстко. Понятно, что после моих оральных ласк над конём хватило его ненадолго, хотя сквозь красную пелену боли я осознавала, что он пытается отсрочить неминуемое. Он явно хотел, чтобы я страдала хоть ещё на чуточку больше.

Его оргазм сотряс всё моё тело, добавляя к этому толчки в анальную пробку и боль в исполосованном заду. И затем он сразу вышел. С моей стороны не было и намёка на оргазм – я и помыслить об этом не могла. Он был прав, когда говорил мне, что оргазм можно усилить лёгкой болью в сосках или шлепками по мягкому месту, но всё это было теперь за световые годы отсюда. Меня оставили одну – во тьме, дрожащую, растянутую выше всех моих сил – до тех пор, пока я не услышала звон цепи. Я снова заплакала от страха при одной лишь мысли о том, что он может со мной сделать с её помощью.

Я почувствовала, как он обернул мне цепь вокруг талии, закрепив висячим замком чуть ниже пупка. Затем он очень осторожно пропустил свободный конец мне между ног и закрепил ещё одним замком на копчике. Третий замок, конечно же, каким – то образом приковал к этой цепи затычку в моём заду. Затем мне отвязали руки от столба и позволили выпрямиться. Я ощутила, как мне развязывают запястья. Неужели всё?

– Не шевелись! – прошипел он мне прямо в ухо. – Не двигайся с места, пока не хлопнет дверь. И пока она не закроется на замок. После этого выйдешь через заднюю дверь. Если вздумаешь постучать во внутреннюю дверь, если сделаешь хоть что – то, не уйдя сразу и тут же – проведёшь остаток ночи, подвешенная к потолку за ноги, пока я буду хлестать тебя по сиськам и влагалищу. Я доступно выражаю свою мысль?

Я кивнула, не в силах остановить рыдания.

– Твоё платьишко я оставлю себе на память. Придёшь за ним – подвешу тебя к потолку, как обещал, и подвешу к сиськам ещё три таких груза. Даже не пробуй найти ключи от замков, они отправятся на помойку завтра же. Замки, цепь и затычку оставишь себе на память обо мне. Теперь иди домой. Я больше не желаю тебя видеть, потаскуха!

Я осталась одна, по – прежнему стоя на широко расставленных ногах, с кляпом во рту и повязкой на глазах, трясясь как желе от нахлынувшей реакции. После этого с силой хлопнула дверь, и я услышала, как в замке поворачивается ключ. Я медленно подняла руки и начала снимать с глаз шарфик. Руки повиновались с трудом, пробыв слишком долго в вывернутом положении, ныли плечевые суставы. В комнате царила кромешная тьма. Ни единой полоски света не пробивалось под дверями, и приходилось действовать наощупь.

Медленно, очень медленно я сняла зажимы, давая крови прилить обратно к соскам, но, несмотря на это, я продолжала плакать от боли. Теперь слёзы лились свободно, без страха перед новыми мучениями, которые наконец – то кончились. Я расстегнула пряжку на затылке и буквально выдавила из – под зубов ужасный кляп, по – прежнему рыдая от облегчения и пытаясь хоть как – то размять затекшие челюсти. Я расстегнула браслеты на ногах и освободилась от жуткой распорки, когда до меня наконец дошло моё положение.

Я была совершенно голая, и промежность мою охватывала цепь, прикованная к затычке в заду. О господи. Ощупью я прошла вдоль стены к боковой двери и открыла её. Ночь была тёплая, и пот на моём теле начал постепенно высыхать. Некоторое время я стояла на пороге, пока в мою темницу просачивался тусклый уличный свет. Наконец глаза привыкли к полумраку, и я смогла увидеть очертания мебели. Не закрывая дверь, я быстро обыскала комнату по мере сил и нашла свою сумочку с ключами внутри, а также туфельки. Оглядевшись, я поискала, чем бы прикрыть наготу, но вокруг ничего не было. Грэм явно об этом позаботился.

Тогда я опустилась на порог и снова заплакала – настолько мерзко я себя чувствовала. Меня предали, избили, изнасиловали, унизили. Даже сейчас всё это осталось со мной, в виде надёжно прикованной пробки. Он не стал трахать меня в зад, очевидно считая меня ниже этого. Он поручил это игрушке, которая довершала мои страдания и моё падение. Я была на самом дне своей жизни и не могла думать связно.

Не знаю, сколько я сидела там, униженная, терзаясь жалостью к себе, пока я наконец не смогла осознать все последствия сложившейся ситуации. Я знала, что мне надо сесть в машину и ехать домой. Дальше уже можно было думать о том, как избавиться от цепи. До этого же мне предстояло ехать голышом через весь мост Харбор – бридж – заключительный акт пьесы "Деградация Джен Шервуд".

Было, наверно, около одиннадцати вечера. Моя машина стояла под фонарём на улице рядом с домом Грэма. Прячась за его "ауди", я прокралась под навес, вслушиваясь, не выгуливает ли кто собаку и не совершает ли пробежку на ночь, но на улице было тихо. Света в окнах Грэма также не было, но я подумала, что он вполне может следить за мной из окна. Почему бы и нет. А может, я была теперь недостойна даже того, чтобы тратить на меня время.

Я достала ключи, скользнула к своей машине, кое – как разобралась с замком и наконец оказалась внутри. Свет в салоне включился автоматически, и я, хоть раньше и благословляла такое изобретение, теперь прокляла его. Сидя в кресле, я ощутила, как затычка вдавливается в меня ещё глубже, и я, судя по всему, не могла сделать ничего, чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения, заполнявшего меня изнутри. Я быстро ощупала соединение цепи с затычкой и обнаружила в затычке небольшую петлю, через которую и был пропущен соединённый с цепью замок.

Свет в салоне погас. Я протянула руку на заднее сиденье и нашарила там ручное полотенце, которое держала там для предыдущих сеансов – не столь травмирующих, но после которых я всё равно была вся в поту. Я обтерлась и кое – как прикрыла им себя, пропустив под ремнём безопасности поверх груди. После этого я завела машину и поехала домой.

Пожалуй, это была самая длинная поездка в моей жизни. Голова кипела под напором безумных мыслей, и обнажённое тело продолжало трясти так, что я сжимала руль изо всех сил, пытаясь хоть как – то унять руки. Сосредоточившись на вождении, я смогла оттеснить пережитое на задний план. Я старалась ехать по второстепенным улицам где только можно, избегая светофоров и малейшего шанса поравняться с чьей – то машиной, где водитель смог бы увидеть мою наготу. К счастью, ничего такого не произошло, и я приехала домой ровно в полночь, судя по часам в салоне машины.

Моя улочка в Балмэйне славилась своим отсутствием стояночных мест, и от ближайшего свободного места мне частенько приходилось идти пешком с сотню метров. Также там не было ни деревьев, ни прочих укрытий, которые так пригодились бы голой женщине. Я знала, что у меня не остаётся иного выбора, кроме как запарковаться бок о бок с другой машиной, чтобы быстренько добежать до дома и хоть как – то одеться.

Я медленно проехала вдоль улицы мимо своего дома, отметив тёмные окна по соседству. Кажется, никто меня не видел, и я, вернувшись, запарковалась бок о бок. Глубоко вздохнув, и вновь убедившись, что вокруг никого нет, я выскользнула из машины, пулей промчалась по тропинке и взлетела на крыльцо – забыв про наружный свет, который автоматически включился и осветил меня всем напоказ. В течение нескончаемо долгих секунд я в панике перебирала ключи, роняя их, и затем всё – таки открыла дверь. Очутившись внутри, тяжело дыша и захлопнув дверь, я лишь усилием воли не рухнула на пол. Всхлипывая и вытирая глаза, я натянула на себя джинсы с футболкой, после чего вернулась к машине и отогнала её на другое место.

Вернувшись в безопасность дома, я разделась и долго стояла в душе под струями горячей воды. Только тогда меня наконец прорвало, и я зарыдала снова, скорчившись в углу и уткнувшись головой в плитку. Даже здесь, в моём личном, безопасном убежище, унижение продолжалось, так как прощальный подарок Грэма оставался надёжно заперт внутри меня. "Деградация Джин Шервуд" была окончательной.