Мама развелась с отцом очень давно, когда я был еще маленьким. Причина была простой и банальной для молодой пары, но жестокой — отец узнал, что она постоянно изменяла ему с его же друзьями, прямо в их общей постели. Он не стал устраивать сцен, просто молча собрал вещи, подал документы на развод и уехал в другой город, словно стер нас из памяти. С того времени мы с мамой остались одни, связанные странной, тихой связью двоих людей, переживших одно потрясение. Связью, в которой было слишком много молчания, украдкой украденных взглядов и чего-то еще, какого-то невысказанного стыда, который витал в воздухе нашего дома, как призрак.

Конечно, пока мама была помоложе, в доме часто ошивались ее ухажеры. Мужчины разных мастей, но всегда с голодным взглядом, который я научился распознавать еще мальчишкой. И понятное дело, что она с ними спала. Я нередко просыпался по ночам от приглушенных, но отчетливых стонов, доносившихся из-за тонкой стены ее спальни. Эти звуки — сдавленные вдохи, скрип кровати, хриплый мужской шепот и ее влажные, прерывисто-поступательные стоны — одновременно злили меня и безумно возбуждали. Лежа в своей комнате, я засовывал руку в трусы, сжимал свой маленький, уже твердый член и дрочил под ее сладострастные крики, зажмурившись. Я представлял ее голой, раскинувшейся на простынях, с выгнутой спиной и запрокинутой головой, представлял, как ее трахают, как какой-нибудь дядька с толстым животом и сильными руками вгоняет в ее сокрытую сокровищницу свой огромный, жилистый хуй, наслаждался звуками ее дикого, ничем не сдерживаемого удовольствия, ее абсолютной, животной отдачей. Я слышал, как ее шлепают по пышной заднице, как кто-то тяжело дышит и бормочет похабности, и мой кулак двигался все быстрее. И мы кончали почти синхронно: она — с оглушительным, срывающимся криком, я — в горсть, с судорожным вздохом, закусывая губу, чтобы не простонать самому, чтобы не выдать своего порочного соучастия.

Но годы шли. Ее подруги, а с ними и ее бывшие любовники, один за другим обзавелись семьями, обрели свои, законные ложа. Секс здесь стал случаться все реже, превратившись из привычного, почти бытового фона жизни в редкий, а потому еще более волнующий и порочный праздник, который я ждал с трепетом и ненавистью к самому себе.

Конечно, ее все так же трахали иногда — какой-нибудь случайный знакомый из супермаркета, зашедший «на кофе», или старый приятель, вспомнивший о ней проездом. И, судя по доносившимся из-за стены звукам — теперь уже более сдержанным, но оттого не менее страстным, — трахали ее хорошо, до хрипоты в горле и липкой испарины на спине, до полного, счастливого изнеможения.

Но я, с годами научившийся читать маму, как раскрытую книгу, по едва заметным нюансам — по тому, как затуманивается ее взгляд, когда она смотрит в окно, по тому, как она проводит кончиком пальца по влажной кромке бокала с вином, задерживаясь на краю, — я чувствовал, что ей катастрофически, до боли в груди не хватает. Не просто секса. Она изголодалась по вниманию, по тяжести мужских рук на своей еще упругой попке, по грубому, обжигающему слову на ушко, по тому чувству полной, тотальной, животной востребованности, которое испытываешь, когда тебя используют, как хотят, когда ты нужен не для чего-то, а просто потому, что твое тело — это праздник, который хочется залить спермой до краев. Эта тихая, тлеющая жажда делала ее еще красивее и в то же время беззащитнее, и я видел это, и не знал, то ли ненавидеть тех, кто ее не замечает, то ли молиться на тех, кто однажды заметит снова.

В этот вечер мама, явно скучая, закрылась у себя в спальне. Она была в тех самых домашних шелковых шортиках, что так обтягивали ее округлую, упругую попку, подчеркивая каждую щечку, и в слегка растянутой белой футболке, сквозь которую угадывались очертания ее небольшой, но соблазнительной груди и темные кружочки сосков. Она села на кровать, открыла ноутбук, и ее пальцы, с аккуратным маникюром, замерли над клавиатурой. Она обвела взглядом комнату, будто проверяя, одна ли, хотя знала, что да. Затем набрала в поиске Яндекса, четко выстукивая каждую букву: «з н а к о м с т в а д л я с е к с а». Лицо ее покрылось легким румянцем смущения, который я бы не увидел, но чье присутствие угадал безошибочно. Через несколько ссылок, пролистанных с деловым видом, она нашла, что искала — какой-то вызывающе откровенный сайт с кучей полуобнаженных аватарок. И уже заполняла анкету, изредка закусывая губу, — жест, выдававший и волнение, и азарт, и ту самую, тщательно скрываемую ложную скромность, что заставляла кровь быстрее бежать по жилам.

Имя: мама задумалась, ее пальцы замерли над клавиатурой. — Нельзя же реальное указывать, — прошептала она сама себе, и на ее губах появилась смущенная, но игривая ухмылка. Она вписала: «Сосочка». Это слово казалось таким пошлым и унизительным, что по ее телу пробежала горячая волна стыда, мгновенно превратившаяся в приятное покалывание где-то глубоко внизу живота. Она почувствовала, как набухли и стали твердыми ее собственные сосочки, упираясь в мягкую ткань футболки.

Пол: «женский». — Как будто кто-то усомнится, глядя на мои формы, — с легкой иронией подумала она, бросив взгляд на свою отраженную в темном экране грудь.

Город: «Москва, метро Сокол». Район был выбран не случайно — достаточно близко, чтобы было удобно ехать, и достаточно далеко от дома, чтобы минимизировать шанс встретить знакомых.

Возраст: «39». Она на мгновение заколебалась, внутренне поморщившись. Не самый завидный возраст для таких сайтов, полных двадцатилетних нимфочек. — Но у них нет того, что есть у меня, — с внезапной уверенностью подумала Екатерина, мысленно представляя свои широкие, зрелые бедра и круглую, налитую жопу, которую так любили хватать и лапать ее любовники.

Рост: «172».

Вес: «64». — Хорошо, что сынок не видит, — мелькнула быстрая, стыдливая мысль. Она всегда старалась казаться ему хрупкой.

Размер груди: «2». — Скромненько, зато своя, не силиконовая, — с легкой обидой подумала она, непроизвольно проводя ладонью по упругой груди.

Кого ищу: «мужчину». Тут она задумалась на секунду, ее взгляд задержался на опции. Палец поправил прядь волос, забравшуюся за ухо. Потом ее губы тронула хитрая улыбка, и она поставила вторую, смелую галочку напротив строчки «пару». — Было бы, наверное, неплохо попробовать познакомиться сразу с двумя мужчинами, — пронеслось в голове, и ее лобок предательски затрепетал от внезапной влажности, — в два раза больше членов, в два раза больше удовольствия... Один — в рот, другой — в киску... или даже в задницу... — Она сглотнула комок возбуждения, чувствуя, как пошлые фантазии раскаляют ее изнутри.

Секс: «оральный», «вагинальный», «анальный» — без малейших раздумий отметила она все три галочки. Для нее не было табу, лишь разные пути к одному и тому же — тотальному, безоговорочному наслаждению.

Ролевые игры: «легкое подчинение». — Легкое? — она тихо фыркнула, представляя, как ее приказывают ей раздвинуть ноги, лечь на живот, подставить свою жопу. — Нет, я хочу, чтобы меня заставили. Чтобы мне приказывали, как последней шлюхе. Чтобы смеялись надо мной... — И снова тот же стыдливый жар разлился по телу.

Фото: мама принялась листать папку с фотографиями, отыскивая что-то достаточно откровенное, но без лица. Ее взгляд упал на снимок из нашего с ней отпуска в Турции. На маме был тот самый черный купальник, купленный с приступом смелости в секс-шопе, — несколько тонких, почти декоративных бретелек, сходящихся на упругой попке и едва прикрывающих сочную, зрелую киску спереди. Грудь, ловко упакованная в чашечки лифа, казалась выше и полнее, чем обычно. Она стояла у самой кромки воды, залитая полуденным солнцем, и все ее тело, каждый изгиб, каждое напряжение мышц кричало о податливой, зрелой женственности. Рядом, обрезанный рамкой кадра, был я. — Прости, сынок, — мысленно прошептала она с странной смесью нежности и вины, быстрыми движениями мыши обрезала меня из кадра. Потом еще одно движение — и ее лицо скрылось под густым, цифровым размытием, превратившись в анонимную маску. Теперь это было просто тело. Женское тело. — Ну вот... вся в твоем распоряжении, — сдавленно выдохнула она, глядя на свое безымянное, но соблазнительное тело на экране, и нажала: «отправить».

Анкета получилась более чем симпатичная, впрочем, как и сама мама. И пусть на фотографии она была на пару лет помоложе, но и сейчас, в свои тридцать девять, она смотрелась на редкость аппетитно. Шикарная женщина, как ей часто говорили — не просто для галочки, а с неподдельным голодом в глазах. Эти широкие, роковые бедра, созданные для того, чтобы за них держаться; эта красивая, довольно большая, но подтянутая и круглая, упругая попа, которую так и хотелось шлепнуть, укусить, прижать к себе; эта замечательная, ухватанная талия, подчеркивающая все ее прелести; и небольшая, но упругая, налитая грудь, так соблазнительно выпирающая под тканью. Светленькая и симпатичная, с русыми, шелковистыми волосами до плеч, которые так и хотелось запустить пальцами, потянуть, почувствовать их тяжесть; с этими знойными, пухлыми, идеально очерченными губками, готовыми принять в себя что угодно — от поцелуя до самого грубого члена; с аккуратным, задорным носиком и глазами! Боже, эти глаза... Зеленые, как мокрая после дождя трава, но с какой-то хитрой, знающей, пошловатой искоркой внутри, которая обещала такое, о чем и подумать-то было стыдно, такое развратное и сладкое, что перехватывало дыхание. Внешне — нежная, хрупкая, почти девичья. Не женщина, а самая что ни на есть сладкая, запретная, порочная мечта, воплощение всех потаенных фантазий.

Я сам постоянно, тайком, заглядывался на нее, ловил каждое ее движение, каждый изгиб спины, когда она наклонялась, каждое соблазнительное покачивание этих самых широких бедер и круглых, налитых ягодиц при ходьбе, что уж говорить о других мужчинах... Они провожали ее взглядами, полными нескрываемого желания, а она лишь слегка опускала ресницы, делая вид, что не замечает, но на губах у нее играла та самая хитрая, всепонимающая улыбочка.

Ох... сколько у нее их было за эти годы? Наверное, она и сама уже сбилась со счету, да и не в количестве было дело, а в том, как ее использовали. Как эти сильные, наглые мужчины брали ее, раскидывали ее ноги, заламывали руки, заставляли стонать и кричать их имена, заливая ее теплой спермой изнутри и снаружи, метя, как свою собственность. И в этом была ее главная, самая сокровенная суть — быть желанной, быть используемой, быть разменной монетой в чужих, грязных играх, и получать от этого животное, всепоглощающее удовольствие.

Мама довольно, с легким смущением, посмотрела на заполненный профиль, чувствуя прилив возбуждения от собственной смелости. Она включила негромкую, томную музыку, чтобы заглушить тишину и свои мысли, и пошла на кухню, поставить чайник. Двигалась она плавно, чуть покачивая бедрами, будто уже чувствуя на себе чей-то оценивающий, голодный взгляд.

Вернувшись через несколько минут с большой чашкой ароматного кофе, она присела на край кровати, поджав под себя ноги, и сразу же обнаружила в углу экрана значок с несколькими новыми сообщениями. Сердце ее учащенно забилось — азарт охоты смешался с привычной долей брезгливости.

— Так, — тихо проговорила она себе под нос, устроившись поудобнее в кресле и кликая на первое же всплывшее сообщение. От каждого щелчка мыши по телу пробегал легкий, нервный трепет. — О, этот... «Хочу тебя жестко отыметь, сучка». Как оригинально и романтично. Нет, спасибо, — она скривилась с легким отвращением и удалила сообщение одним резким движением, будто отшатнувшись от чего-то липкого. — Совсем уже обнаглели. Думают, раз анкета такая, то я уже готова со всеми подряд.

Она пролистала дальше, ее взгляд скользил по строчкам, и с каждой новой грубостью плечи ее слегка вздрагивали, но между ног предательски теплело.

— Это какой-то мудак... «Привет, красотка, покажи киску, потелку свою красивую». Мило. Очень мило. Прямо захотелось с ним чаю попить, — она язвительно фыркнула и отправила собеседника в бан, чувствуя при этом, как влага проступает на трусиках. Сволочь. Но какая точная формулировка. «Потелку»...

— Это... что за... даже имя непонятное, — она всмотрелась в аватарку. — Таджик, что ли? Даже писать нормально не умеет. «Девшка я тебя хочу очен сильна секс писка». Нет уж, спасибо.

Она вздохнула, уже почти разочаровавшись, но продолжала листать. И вот...

— Так... этот вроде ничего, — она прищурилась, разглядывая аватарку. Мужчина был в дорогой рубашке, с уверенным взглядом. Симпатичный. Но текст... — Но зачем такое сразу писать? «Привет. Выебу в зад». — Она замерла, чувствуя, как по спине пробегает горячая волна. Я бы может и не против, в другой раз, в другом настроении... но нет, не надо такое мне писать с порога, как приказ какой-то. Слишком нагло. Слишком прямо. Слишком... возбуждающе. Она с силой тряхнула головой, пытаясь отогнать навязчивый образ. — Тоже в бан. Нечего так пугать людей.

Она уже начала разочаровываться, привычной, горьковатой грустью повеяло от этого знакомого, унизительного сценария. Казалось, все эти мужики с их примитивными, однообразными похабщинами уже сливались в одно серое, похотливое пятно. Но потом ее взгляд, уже почти равнодушный, упал на последнее, еще не прочитанное сообщение в самом низу списка. От «Светик». Аватарка — стильная, неброская, но с явным игривым, кокетливым подтекстом, намекающим на что-то большее, чем просто дружелюбие.

— Девчонка? — с легким удивлением про себя выдохнула Екатерина. Она не ожидала такого. Мама, поколебавшись секунду, с любопытством и долей скепсиса открыла ее сообщение. «Ну, что там еще может быть...»

— Привет, Сосочка ;) — гласило сообщение. Смайлик подмигивал с экрана с наглой, непосредственной уверенностью, будто они уже давно знакомы.

Екатерина почувствовала, как легкая досада — опять это дурацкое «Сосочка»! — смешалась с внезапным, щекочущим нервы любопытством. Ее пальцы привычно, почти на автомате, выстукали вежливый, но отстраненный ответ:

— Привет, милая, но я, честно говоря, девочками не интересуюсь. — Она уже потянулась было к кнопке удаления, но рука замерла. «Надо же, сразу к девушкам потянуло. Хотя... почему бы и нет, если она милая и, кажется, с фантазией», — настырно промелькнуло где-то на самых задворках сознания, заставляя ее щеки слегка вспыхнуть предательским румянцем. Она представила на мгновение нежные, умелые женские пальцы на своей коже, и меж ног тепло дрогнуло.

Неизвестная собеседница не отставала, ее ответ пришел почти мгновенно, будто она ждала у экрана:

— Хм.. а у тебя в профиле отмечено, что ты не против встречи с парой. — «Она внимательная», — с некоторым удивлением и внезапной бдительностью отметила про себя мама. «Значит, читает не только сообщения, но и анкету. Интересно.»

— Я думала пара — это пара мужчин, — призналась мама, чувствуя себя немного глуповато и по-девичьи наивно. Пальцы чуть дрожали, печатая это признание. «Боже, я и правда наивная дура. На таком сайте... чего я ожидала?»

— Хи-хи, нет, — тут же пришел ответ, легкий, насмешливый и в то же время терпеливый, будто объясняют ребенку, — групповуха — это там отдельно есть. А «пара» — это значит именно пара. Иногда супружеская, иногда просто парень и девушка, которые ищут кого-то вместе. Для разнообразия. Или для помощи.

— Ой, — отправила Екатерина, коротко и глупо, и на ее губах появилась смущенная, виноватая улыбка. Она откинулась на спинку стула, и ее сознание тут же услужливо нарисовало такую картину: он — сильный, с властными руками, она — эта самая «Светик», с хитрющими глазками и нежными пальцами. И она сама, между ними. Двое против одной. Две пары глаз, следящих за каждым ее движением, двумя разными взглядами — мужским, грубым, и женским, оценивающим. «Они будут смотреть, как я краснею, как мне стыдно... как я возбуждаюсь от их внимания». Мысль была неожиданной, запретной и оттого еще более пикантной, заставившей влагу выступить на внутренней стороне бедер.

— Ничего страшного, бывает, — успокоила ее новая знакомая, и в ее словах сквозила теплая, снисходительная улыбка. — И я так поняла, что ты такого не пробовала.

Мама удивилась, ее тонкие брови поползли вверх к линии волос:

— Секс не пробовала?? — она даже фыркнула от нелепости вопроса, непроизвольно проводя ладонью по своей упругой, налитой груди, будто подтверждая свой многолетний, богатый опыт. «Да уж, попробовала я его, и еще как.»

— Нет, глупая, — последовал веселый, игривый ответ, — с парой не пробовала. Это может быть... гораздо интереснее, чем ты думаешь. Совсем другие ощущения. Двое на одного... это такая игра.

Мама с легкой, смущенной усмешкой покачала головой, ее пальцы замерли над клавиатурой, задумавшись. Она снова представила эту картину, уже более детально.

— С девчонкой целоваться? — она мысленно представила это — нежные, чуть влажные женские губы, другой запах, другую мягкость — и почувствовала странный, щекочущий трепет где-то глубоко внизу живота. — Как-то это не совсем мое, наверное. Я всегда с мужчинами... — она запнулась, понимая, как это звучит старомодно и глупо в данном контексте.

— Ну, если ты не хочешь, то это же не обязательно, — последовал мгновенный, обнадеживающий ответ, будто ее смущение было заранее предсказано и принято. — В конце концов, в паре всегда двое. Я бы, например, с огромным удовольствием просто посмотрела, как мой муж тебя оттрахивает. — Слова были настолько прямыми, обжигающе грубыми и лишенными всяких прикрас, что по телу Екатерины пробежали мелкие, электрические мурашки, а между ног возникло теплое, жирное, предательское напряжение. «Просто посмотреть... чтобы на меня смотрели, пока меня... пока он...» Мысль оборвалась, не законченная, но оттого еще более яркая и унизительная.

— Ой, — снова выдавила она, чувствуя, как горит все лицо, шея, грудь. Ей стало душно и жарко, и она потянулась за остывшей чашкой с кофе, чтобы хоть как-то совладать с дрожью в руках и пересохшим ртом.

— Что такое? — будто невинно, с притворным простодушием спросила собеседница. — Жопка у тебя, кстати, на фото очень красивая. Крепкая, круглая, аппетитная. Прямо персик. Думаю, моему мужу очень понравится. Ему нравятся такие... зрелые, сочные, налитые формы. Он это называет «с душой».

— Спасибо, — прошептала Екатерина в пустоту комнаты, и это «спасибо» за собственные ягодицы, сказанное незнакомой женщине, которая явно их уже детально изучила и оценила, показалось ей дико пошлым, унизительным и оттого невероятно, до головокружения, возбуждающим. Она непроизвольно, почти судорожно сжала ляжки, чувствуя, как пульсирует ее влажная, уже набухшая, жаждущая киска, и представила себе этого незнакомого мужчину, который, возможно, прямо сейчас смотрит на ее фотографию и оценивает ее «персик».

— И живем мы с тобой рядом — метро Сокол, — продолжал искуситель с экрана, ее слова были обволакивающими и настойчивыми, как ласка. — Можешь, кстати, хоть сейчас в гости прийти. Мы дома. Скучаем.

Мама засмущалась такому напору и прямолинейности, почувствовав себя юной дебютанткой, которую приперли к стенке. Ее сердце заколотилось где-то в горле, перехватывая дыхание:

— Что, так сразу что ли?? — она оглянулась на прикрытую дверь в комнату, будто кто-то — а вдруг Андрюша? — мог подслушать этот развратный, порочный разговор. В ушах звенело от смеси паники и возбуждения.

— Ну а почему бы и нет? — парировала та. — Чего такого-то в конце концов? Мы с мужем сейчас в отпуске, но из-за этого карантина никуда не поехали, отдыхаем дома. У тебя же тоже сейчас выходные, судя по всему.

— Ну... я даже не знаю, — растерянно ответила Екатерина, но ее рука уже сама потянулась к вырезу футболки, чтобы проветрить вспотевшую кожу груди. «Прямо сейчас? Прийти к ним? К незнакомым людям... чтобы он меня... а она смотрела бы...»

— А для чего ты анкету-то заполняла тогда, Сосочка? ;) — последнее слово было написано с тем самым подмигивающим смайликом, который звучал в голове как ласковое, но в то же время унизительное щелканье по носу, напоминающее о ее месте.

У мамы внизу живота стало горячо и пусто от нахлынувших, навязчивых пошлых мыслей. Она почувствовала, как ее мягкая, сочная и опытная пизда предательски налилась кровью, сжалась в влажном, нетерпеливом ожидании, будто уже предвкушая вторжение. «Она права. Для чего? Чтобы просто переписываться?»

— Но... я же вас даже не знаю, — попыталась она найти хоть какую-то логическую, приличную отмазку, сама уже почти не веря в нее, чувствуя, как слабеет внутреннее сопротивление с каждой секундой.

— Ну так-то и мы ничего не знаем про тебя, кроме того, что у тебя классная жопа, — легко, почти воздушно парировала та, своим прямым и грубым ответом обрывая последние тонкие ниточки ее сопротивления. — Давай лучше так: обменяемся фотографиями? Нормальными. Ты можешь ту же самую, что в анкете, но без редактирования. Хочу увидеть личико нашей Сосочки. А я для тебя поинтереснее найду. Мужу своему покажу, он оценит твою скромность. — В этих словах сквозила такая уверенность и обещание чего-то большего, что у Екатерины перехватило дыхание.

Мама задумалась на секунду, ощущая, как стыд и возбуждение ведут в ней яростную, безмолвную борьбу. Стыд кричал о сыне, о приличиях, о возрасте. Но возбуждение, тяжелое, сладкое и всепоглощающее, уже побеждало, смывая все сомнения теплой, липкой волной, которая пульсировала в самом низу живота.

— Давай! — отправила она, и ее пальцы дрожали уже не от страха или нерешительности, а от щекочущего нервы предвкушения, от желания быть увиденной, оцененной, желанной.

Она нашла в папке исходный файл, тот самый, где мы с мамой вместе на пляже, ее рука лежит на моем худом плече, где я смотрю на маму с такой безграничной любовью и доверием. На секунду ее пальцы замерли над клавишей. «Сынок... он такой хороший, невинный, чистый... а я... я сейчас отправлю это. Этим людям. Я...» Чувство стыда ударило в голову, как хлыст, заставив сердце екнуться. Но тут же, почти мгновенно, оно трансформировалось в запретный, колкий, порочный трепет, от которого закружилась голова. «Пусть увидят. Пусть видят, какая я на самом деле. Мать, которая...»

Мама быстрым, почти отчаянным движением отправила оригинальное фото. И замерла в ожидании, чувствуя, как горит все тело и как влажно сжимается между ног. Она отправила им не просто фотографию. Она отправила им часть своей тайны, своей самой большой слабости и своего самого большого греха. И от этого ей стало невыносимо стыдно и безумно, до потемнения в глазах, возбуждающе.

В ответ — ничего. Ни звука, ни троеточия, указывающего на набор сообщения. Минута тянулась мучительно долго, каждая секунда отдавалась гулким стуком сердца в ушах. Мама нервно провела влажной ладонью по шее, чувствуя, как под кожей бешено пульсирует кровь. Ее взгляд метался по неподвижному экрану, выискивая хоть какой-то признак жизни. «Неужели я ей не понравилась? Слишком старая? Не красивая? Или сынок на фото все испортил? Они же подумают бог знает что!» Сомнения, острые и унизительные, грызли маму изнутри, смешиваясь с липким страхом отвержения.

Не выдержав, она снова написала в чат, ее пальцы дрожали, сбиваясь на клавишах:

— Не понравилась, да??

Ответ пришел почти мгновенно. Не текст, а просто: ))))))) смайлики, смеющиеся, насмехающиеся, дразнящие.

Мама сжала кулаки, чувствуя, как горит все лицо, уши, шея от смущения и досады. Ей казалось, что ее откровенность высмеяли.

— Что?? — отправила она, уже почти готовая захлопнуть ноутбук, чтобы больше никогда не возвращаться на этот проклятый сайт.

И в этот момент в ответ пришло фото.

Мама ахнула, непроизвольно прикрыв рот ладонью. На снимке молодые парень и девушка сидели на краю огромной, шикарной, застеленной светлым шелком кровати. Она, с игривым, торжествующим блеском в глазах, запечатленными на зеркало позади них, обхватила пухлыми губами его большой, толстый, налитый кровью член, а он, заслоняя камерой свое лицо, фотографировал это действо. Член был действительно огромным, с мощной головкой и проступающими венами. Это было одновременно шокирующе откровенно и невероятно возбуждающе.

Мама выдохнула прерывисто, почти стоном: — Ох... — Воздух словно перехватило. Ее рука, будто сама по себе, без всякой команды из мозга, повинуясь лишь животному импульсу, полезла в шелковые трусики, туда, где уже было мокро, липко и нестерпимо горячо. Пальцы скользнули по аккуратному, почти голому лобку и утопились в мягкой, сочной, распахнутой плоти, которая судорожно сжалась в ответ на прикосновение, будто жаждая большего. Ее мысли кружились, зациклившись на этом изображении, на этом толстом, жилистом, мужском хуе, который она так ясно, до мельчайших деталей, представила у себя во рту, чувствуя его солоноватый вкус, в своей киске, ощущая, как он растягивает ее...

И сразу же, словно подхлестывая ее и без того разгоряченное воображение, пришло следующее фото.

Те же самые люди, но уже открыто, улыбаясь, смотрят в объектив, отражаясь в большом зеркале. Он — высокий, спортивный, с дерзкой, самоуверенной ухмылкой и смеющимися глазами. Она — миниатюрная брюнетка с хищным, оценивающим блеском в глазах и игривой гримаской. И подпись: «Кать, узнала? ))»

От неожиданности маму бросило в жар, будто окатили кипятком. Она узнала их мгновенно, сердце провалилось куда-то в пятки, а потом рванулось в горло с бешеной скоростью. Это же... это были Лаповы. Николай и Светлана. Родители моего одноклассника, Вовы. Мама постоянно с ними встречалась на родительских собраниях, пила с ними кофе в школьном буфете, обсуждала успехи детей, делилась безобидными светскими сплетнями. Богатая, стильная, легкая и свободная семья, всегда улыбчивая и приветливая.

Но пересечься вот так... здесь, на этом пошлом сайте знакомств для секса... Увидеть ее, Екатерину Попову, в откровенном купальнике, и его, Николая, с его... этим самым... Увидеть себя такой, какой ее видят они сейчас — одинокой, возбужденной, готовой на все... Так стыдно... Так по-шлюшьи, до слез стыдно и сладко, что аж мутит. Пальцы между ног непроизвольно двинулись быстрее, следуя за этим шокирующим, порочным откровением.

Мама, почти не видя букв от навернувшихся слез стыда и дикого, всепоглощающего возбуждения, пишет в ответ, стирая и заново набирая:

— Ой...

Три точки. «Светлана набирает сообщение»... «Светлана набирает сообщение»... «Светлана набирает сообщение»... Каждая секунда ожидания была пыткой. Мысли путались, сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. «Что же она скажет? Сейчас начнет издеваться? Устроит допрос? Скажет, что я старая, отчаявшаяся шлюха? Посмеется надо мной вместе с мужем? Или...»

И вот оно, сообщение, всплывающее строчка за строчкой, заставляя кровь стынуть и кипеть одновременно:

— Екатерина Ивановна Попова, — она прочла свое полное имя, официальное, с отчеством, и по коже побежали ледяные мурашки стыда и странного, унизительного удовольствия, — у вас, я всегда это замечала на родительских собраниях, очень красивая задница! )) — Мама непроизвольно, почти судорожно сжала ягодицы, представив оценивающий, мужской взгляд Николая, скользящий по ее обтянутой юбкой попе, пока они обсуждали школьные оценки. — Приглашаем вас к нам в гости — немножко выпьем, поболтаем, а может, еще что-нибудь придумаем. Если на счет последнего вы не против — трусики можете не надевать )) хи-хи! Дом вы знаете, этаж 17, квартира 78. Ждем!

Мама сидела, уставившись в экран, не в силах оторвать взгляд от этих слов. Ее пальцы, все еще влажные и липкие, были зажаты между ног, а щеки пылали таким огнем, будто ее только что отхлестали по лицу. Она чувствовала себя абсолютно голой, выставленной на показ перед ними, словно ее уже разделили этими сообщениями, этими фотографиями. И мысль о том, чтобы пойти к ним, идти через двор без трусиков, как настоящая, распущенная шлюха, заставила ее влажную, набухшую дырочку болезненно и сладко сжаться в предвкушении, выдавив из себя еще немного сока.

У мамы закружилась голова, в висках застучало. Они живут в соседнем доме, в том самом новом, элитном комплексе. Тут идти пять минут буквально, даже меньше... «Что же делать? Они уже поняли что-то про нее?» — ее мысли метались меж паникой и пьянящим возбуждением.

Ее пальцы, все еще влажные, дрожаще выстукали ответ:

— Света, как-то неловко получилось... я не ожидала, что так... выйдет... — отправила она, сжав веки, представляя себе их с мужем смех.

Ответ пришел почти мгновенно, легкий и обволакивающий:

— Да ладно тебе, Кать. Ничего такого, честно. Мы взрослые люди, у каждого свои тараканы и свои... аппетиты. И мы никому не расскажем, это наш с Колей маленький, грязный секретик. Приходи — в любом случае просто поболтаем, как соседки. Выпьем вина.

Мама сжала края стула, чувствуя, как под тонкой тканью шорт ее киска предательски пульсирует.

— Да? — отправила она, сама не веря своей слабости.

— Конечно! Если ты не захочешь, ничего не будет, слово чести! Расслабься! )) — Смайлик подмигивал с наглой уверенностью.

Но сомнения глодали ее изнутри. Она чувствовала себя выставленной на показ, голой перед их оценивающими взглядами.

— Вы точно никому не расскажите?? — написала она, уже понимая, что это звучит как признание собственной вины, собственной «шлюшности».

Ответ Светланы был подобен легкому, унизительному шлепку по щеке:

— Мы делали такое много раз, поверь мне, шлюх в нашей постели было не одна и не две. Все довольны и все при своем. Никаких проблем.

У мамы забилось сердце — то ли от возбуждения, то ли от жгучего, сладкого стыда. Слово прозвучало как приговор, как клеймо.

— Шлюх?? — выдавила она, чувствуя, как по всему телу, от кончиков ушей до дрожащих коленей, разливается унизительный, порочный жар. Пальцы онемели.

— Ну, Сосочка, не вредничай, — последовал насмешливый, обжигающе фамильярный ответ. Света, казалось, прекрасно видела ее через экран. — То есть, простите, Екатерина Ивановна. Хи-хи. )))

Несмотря на то, что мама сидела у компьютера совершенно одна, эти слова — это панибратское «Сосочка», это издевательское «Екатерина Ивановна» — заставили ее покраснеть до корней волос. Кровь прихлынула к голове и, казалось, горячей волной разлилась ниже живота, где затрепетали набухшие, возбужденные бабочки. Она с силой сжала ляжки, пытаясь подавить стыдное напряжение, и напечатала в чат, пытаясь сохранить остатки достоинства:

— Света, я не шлюха!

— Ладно, Кать, я пошутила же, — ответила та, и ее слова звучали как снисходительное поглаживание по головке непослушного, капризничающего ребенка, который сам не знает, чего хочет. — Не обижайся. Ну так что, придешь к нам вечерком? Поболтаем. А там... посмотрим. Может, просто вина выпьем. Или не просто.

Мама задумалась, ее взгляд упал на экран, на свою анкету с псевдонимом «Сосочка». «А кто же ты тогда?» — ехидно спросил внутренний голос.

Света, не дождавшись ответа, продолжала уговаривать, ее тон стал чуть более настойчивым:

— Не дрейфь, а? Просто чаю попьем, поболтаем о жизни. Сколько можно ломаться-то? :)

Мама глубоко вздохнула, чувствуя, как влажная дрожь пробегает по спине. Возбуждение и порочное любопытство тяжелым, сладким грузом перевешивали последние остатки страха. Она чувствовала себя загнанной в угол, припертой к стене их наглыми намеками и собственным постыдным откликом, и это ощущение было до мурашек приятным. «Они меня хотят. Как шлюху. И я иду к ним!»

— Света... — начала она, уже почти сдавшись, чувствуя, как густыми волнами накатывает стыдливая готовность.

— Мм?? — ответила та, и в этом коротком, гортанном звуке так и чувствовалась хитрая, всепонимающая улыбка, прищур глаз, будто видящих ее промокшие трусики.

— Я приду, — набрала Екатерина и сразу же, с зажмуренными глазами, нажала «Enter», пока не передумала, пока не опомнилась. По телу прошел нервный, стыдливый трепет, и меж ног горячо и влажно сжалось. «Все. Точка невозврата.»

— Отлично! — последовал мгновенный, торжествующий ответ, будто они с Николаем только этого и ждали. — Я сейчас позвоню мужу, попрошу его захватить бутылочку хорошего вина. Чтобы было повеселее. И покрепче.

Мама, по старой, светской привычке, тут же засуетилась, пытаясь ухватиться за знакомую роль гостьи, а не той, кем ее уже назначили:

— Может, хоть к чаю что-то принести? Пирог испечь? Я быстро могу.

— Катюш, милая, не заморачивайся, у нас все есть, — ответила Светлана, и в ее словах сквозила теплая, но уверенная снисходительность хозяйки положения, которая сама решает, что и когда будет на столе. И в чьем столе. — Главное — приходи. Самая сладкая наша гостья. Ждем тебя вечером!

Мама закрыла окно чата, будто захлопнула дверь в какой-то другой, пошлый мир. Сбоку навязчиво выскакивали новые сообщения от других пользователей — «Привет, кисонька», «Хочешь потрахаться?» — но она даже не взглянула, просто с силой захлопнула ноутбук, отрезая себя от этого виртуального свинарника, в который сама же и полезла.

Посидев несколько минут в гробовой тишине, слушая лишь гулкое биение своего сердца, она выдохнула тихо сама себе, сгорбившись: — Ох... Ну, ты и шлюха, Катюха! Конченая шлюха... Слаба на передок, только поманили, а ты уже готова, бежишь с надеждой, что оттрахают... — Слова звучали как приговор, но в глубине души шевелилось нечто иное — не раскаяние, а пьянящая, стыдливая гордость. Она встала, чувствуя, как между ног все еще влажно и горячо от возбуждения.

Мама вышла на кухню, стараясь казаться спокойной. Я пил чай с печеньем и смотрел по телеку «Футуруму», уставшись в экран.

— Андрюш, — начала она, принимаясь бесцельно переставлять чашки на полке, будто внезапно обнаружив на них пыль, которой там и в помине не было, — а ты с Вовой Лаповым общаешься в школе? — голос ее прозвучал слишком небрежно, слишком «ненароком», с той натянутой простотой, которая всегда ее выдавала.

Я оторвался от мультика, удивленный ее внезапным интересом к моим школьным связям. Обычно ее вопросы сводились к урокам и обеду.

— Конечно, мы же в одном классе учимся. Он живет тут рядом, в том новом доме, мы вместе домой возвращаемся каждый день — я же тебе говорил. — «Причем тут Вова? Что она вынюхивает?» — промелькнуло у меня в голове с легкой тревогой.

— Аа, точно же, — кивнула мама, ее взгляд был рассеянным, она внимательно изучала узор на чашке, не смотря на меня. — А у него в гостях тоже был?

— Ага, пару раз, — пожал я плечами, пытаясь понять, к чему она клонит. — У них такие хоромы — вроде как две трешки объединенные. Огромная гостиная с панорамными окнами. — Я помолчал, вспоминая ощущение простора и богатства, которое давило там немного. — Тетя Света всегда чаем угощала, когда к ним заходил, печенье свое домашнее. Вареньем.

— Неужели? — мамины глаза на мгновение оживились, в них мелькнул какой-то странный, заинтересованный блеск, которого я раньше не видел. — Тетя Света, да? Она сама угощала?

— Ага, — подтвердил я, все еще не понимая маминого внезапного интереса к маме Вовы. — Она очень добрая и красивая. Всегда улыбается. — «И пахнет от нее чем-то дорогим, сладким и пьянящим, как будто вишней с шоколадом», — подумал я, но не сказал вслух, почувствовав, что щеки начинают гореть.

— Вот как! — мама издала короткий, нервный смешок, больше похожий на выдох. — Не рано тебе уже на тетенек засматриваться? — она улыбнулась, пытаясь сделать шутку, но улыбка вышла натянутой, кривой, и она потрепала меня по голове, ее пальцы были чуть влажными, прохладными. — Ешь давай, не отвлекайся.

Она вышла из кухни, и уже из коридора ее голос донесся до меня, старательно бесстрастный:

— Я в душ, а потом мне нужно по делам сходить, может быть, буду поздно — не теряй меня, можешь, если что, спать ложиться.

Я кивнул в экран, хотя она уже не видела. «Какие еще дела вечером?» — мелькнуло у меня, но я тут же увлекся мультиком. А из ванной уже доносился шум воды — мама смывала с себя остатки дневного стыда и готовилась к вечеру, исход которого она уже смутно предчувствовала, чувствуя знакомое щемящее ожидание в низу живота.

Я проводил ее взглядом, и мой взгляд утонул в будоражащих воображение маминых округлостях, так явственно проступавших под легкой тканью платья. Первая и уже привычная мысль, горькая и сладкая одновременно: «Наверное, дружок какой-нибудь новый позвонил, встретиться захотел...» Эх, жалко, что не у нас дома будет ее трахать. А то я уже даже соскучился по ее приглушенным, сладострастным стонам, что будоражили меня столько ночей... Посмотреть бы хоть раз, как ее трахают по-настоящему, не через стену, а вживую. Увидеть, как в ее влажную, горячую плоть входит большой, толстый член, как она облизывает губы, прежде чем взять его в рот, как ее глаза закатываются от наслаждения... Ух! От одной этой мысли мой собственный маленький член беспомощно дрогнул в штанах. Ну, может, еще со своим другом вернется ночью домой, — с робкой, стыдливой надеждой решил я, уже предвкушая, как буду подслушивать под дверью.

Мама, выйдя из душа, завернулась в одно большое банное полотенце, которое лишь подчеркивало соблазнительные изгибы ее бедер и груди. На цыпочках, словно воровка, она проскользнула к себе в комнату, прикрыла дверь. Перед зеркалом она остановилась, изучая свое отражение. — Что же надеть? — прошептала она сама себе, и в голове тут же отозвался другой, насмешливый внутренний голос: — А смотря куда ты идешь, Катюша? К подружке на чай поболтать или на чужих членах попрыгать?

Она сжала полотенце в кулаках, чувствуя прилив стыда. — Вообще, что-то скромное нужно, нейтральное, — пыталась она себя убедить, — а то вдруг правда подумают, что я конченая шлюха какая-то. Мы же каждую четверть на родительских собраниях видимся... Господи, зачем только черт меня дернул регистрироваться на этом дурацком сайте? — сокрушенно думала мама, в то время как ее руки сами, будто против ее воли, потянулись к ящику с красивым черным кружевным бельем. Она натянула чулки с ажурными стрелками, надела лифчик, чашечки которого соблазнительно обхватывали ее упругую грудь, и трусики, которые оказались на удивление откровенными — узкая полоска кружева лишь подчеркивала, а не скрывала ее аккуратную, сочную киску.

Поверх она надела скромное летнее платье в цветочек, до колен, с закрытой спиной и неглубоким вырезом. — Вроде прилично, — вздохнула она с облегчением, поворачиваясь перед зеркалом. Но затем наклонилась, чтобы поправить ремешок туфли, и краешек зрения поймал отражение — платье приподнялось, обнажив верх чулок и смуглую кожу бедер. И она поняла, что любое ее движение будет медленно, но верно обнажать тщательно скрытый под нарядом похабный наряд. Эта мысль заставила ее сглотнуть комок возбуждения.

Она вышла из комнаты, стараясь дышать ровно, и перед тем как закрыть за собой дверь, крикнула в сторону моей комнаты, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Андрей, поужинаешь и ложись спать, я ушла!

Дверь щелкнула. Я остался один на один со своими мыслями и тихим, навязчивым жужжанием телевизора. А где-то там, в большом городе, моя мама шла навстречу чему-то такому, о чем я мог только догадываться, и от этой мысли по спине бежали противные, щекотливые мурашки.