Самое подходящее слово – подавлен. Я был подавлен. К счастью, в пятницу после моей короткой встречи с Молли был очень напряженный день. Поэтому я с головой окунулся в работу и постарался сделать так, чтобы быть как можно более занятым. Заметил, что Кэрол, должно быть, уловила мое настроение, потому что ни слова не сказала о своей мыльной опере, а просто весь день опекала меня, следя за тем, чтобы я вовремя приходил на все встречи, отвечал на важные звонки и нормально обедал.

На одной из встреч во второй половине дня присутствовал Пирс, и, войдя в комнату, он посмотрел на меня и сказал:

– Крис, у тебя есть минутка?

Я догадывался, что речь пойдет о последних новостях с фронта Питера, и мне стало интересно. В моем кабинете было слишком много людей, но мы уединились в пустом конференц-зале.

Едва закрылась дверь, как Пирс начал:

– Сегодня утром ко мне приходил Питер. Я не знал, что Молли съехала. Но, видимо, в утренней почте он получил пакет документов на развод.

– И как он это воспринял?

– Он очень несчастен. В данный момент весь мир против него. И во всем виноват ты.

Я улыбнулся.

– Ничего удивительного. Почему он не может понять, что это – следствие его собственных действий. Ему не следовало пытаться подцепить замужнюю женщину. И он не должен был уговаривать ее выйти за него замуж при поддержке ее матери. Это должно было закончиться слезами, и вот, пожалуйста, закончилось.

– Он так не считает. Она переехала к тебе?

Я посмотрел на него.

– Нет. – Я сделал паузу. – Но мы разговариваем. Договорились, что по вторникам и четвергам будем все обсуждать, а потом посмотрим, что у нас выйдет.

– И как все проходит?

– Паршиво. Встречались уже дважды. Во вторник все было не так уж плохо. Но вчера вечером мы поссорились, и она рано ушла домой. Ничего драматичного, просто разница во взглядах.

– Не хочешь поговорить об этом?

Я вздохнул.

– Не сейчас. Посмотрим, как пройдут выходные. И вообще, если я собираюсь поплакать у тебя на плече, мне нужно виски, чтобы смешивать его со слезами.

Он улыбнулся, и я спросил:

– И что делает Питер?

Он покачал головой.

– Не знаю. Я предложил ему взять выходной и сходить к адвокату. А еще предложил уехать на выходные в свой валлийский коттедж – похоже, именно там он и размышляет. Но сделает он это или нет, не знаю. Когда уходил, он все еще был в своем кабинете.

– Что ж, это – его жизнь, и ему решать.

Я открыл дверь и направился обратно в свой кабинет на встречу, Пирс шел рядом.

– Только бы он не стал приставать ко мне, Молли или мальчикам.

Я продолжил работать, Кэрол ушла домой, бросив на меня изучающий взгляд, и тут в дверь моего кабинета с папкой в руках вошла Майра.

– Кэрол сказала, что тебе нужны наилучшие прогнозы на следующий квартал.

Я прервался и на мгновение задумался.

– Если бы они мне были нужны, я бы попросил Гейл Тревор.

– О, – сказала она, села в кресло для посетителей за моим столом и посмотрела на меня.

– А разве Кэрол сказала, что мне нужно чье-то дружеское плечо?

Она улыбнулась.

– Ты замечаешь все до единой уловки, не так ли? Ну, что, может, выпьем чего-нибудь? Сегодня ведь вечер пятницы.

– У меня – работа. А ты угощайся, – сказал я, кивнув головой в сторону графина с виски.

– Я – пас, спасибо. Ну же, Крис, если тебе еще нужно что-нибудь делать, то собери необходимое, чтобы взять домой на выходные, и купи мне джин-тоника. Мне он требуется.

– Почему?

– Потому что у меня – депрессивный босс, быстро превращающийся в трудоголика, и меня это беспокоит. Мне нужно обо всем этом с кем-то поговорить.

Я рассмеялся и признал свое поражение.

Мы пошли в паб, но ненадолго, так как Майра сказала, что в Бат на выходные приезжает доктор Уилл, и это ставит крест на моей мысли пригласить ее на ужин. На самом деле мы почти не говорили о Молли, я лишь сказал, что прошлый вечер был немного разочаровывающим, и она посоветовала мне набраться терпения. В остальном все свелось к тому, что Уилл – то, Уилл – сё. Было чудесно видеть ее такой жизнерадостной, но меня это немного беспокоило. Я напомнил ей фразу, которую она только что сказала о нас с Молли:

– Помни, Майра, все только начинается.

***

В воскресенье я пришел в дом Ральфа довольно рано. Едва успел со всеми поздороваться, как Бен потащил меня смотреть свою новую спальню. Он жил в одной комнате с Джейми, что, видимо, было им на руку, поскольку четвертая спальня была свободна. Наверное, братья сблизились в период неопределенности.

Когда я опять спускался по лестнице, Ральф посмотрел на часы.

– До обеда еще много времени, как насчет того, чтобы сходить в четвертый раз?

– В паб? Нет, я пришел повидаться с мальчиками.

Я посмотрел на него, он выглядел разочарованным, поэтому я добавил:

– Если, конечно, мы не возьмем с собой Джейми и Бена.

Он улыбнулся.

– Обязательно.

Я пошел на кухню, где Молли занималась выпечкой.

– Ральф предложил, чтобы он, я и мальчики сходили в паб. Ты не против?

Мне показалось, что она с облегчением вздохнула.

– Конечно. Только ненадолго и возвращайся в час тридцать.

Я поцеловал ее в щеку.

– Ты в порядке?

– Да, – ответила она тоном, говорящим, что это не так, – просто сейчас немного занята готовкой.

– Ну, успокойся. Неважно, если немного припоздаешь или что-либо из овощей слегка переварится, – и оставил ее на кухне.

Мы с Ральфом собрали мальчиков и отправились в паб. Заняли столик в саду, и я пошел за напитками. Конечно, мальчики сидели с нами, сами пили напитки и ели свою холестериновую еду. Но после этого они продержались еще секунд тридцать, а потом вышли. Они объяснили это тем, что кто-то пришел с тремя большими и очень дружелюбными собаками, так что, мы с Ральфом остались одни.

Ральф смотрел, как уходят Джейми и Бен.

– Хорошо. Я хотел поговорить.

– О чем?

– Ты опять скажешь, что я лезу не в свое дело, но что случилось в четверг вечером? Очевидно, что она вернулась домой раньше, чем ожидалось, и настроение у нее не было хорошим. Она была очень тихой и замкнутой. Но не сказала мне, в чем дело.

Я на минутку задумался.

– Прости, Ральф, но если она не хочет тебе говорить, то и я не стану.

Он мгновение смотрел на меня.

– Совершенно верно. Мне не следует совать свой нос не в свое дело, – и улыбнулся. – Но если это как-то связано с ним, то думаю, что он сейчас – довольно чувствительная тема. Бедный маленький Питер, весь израненный, и ей его жаль. Но это – только его глупая вина. Или его и моей жены.

– А как там твоя жена? – спросил я, благодарный за возможность сменить тему.

Ральф сделал большой глоток пива, обдумывая ответ.

– Я знаю, что буду делать. Молли об этом еще не знает, но я уже все решил.

– Ну, если не хочешь, не говори. Ты все еще с ней встречаешься?

– После инцидента с письмом – нет. Несколько раз она звонила, но не может понять, в чем проблема. А я чувствую, что это – одна из тех ситуаций, когда если не видишь, что проблема есть, то это и есть проблема.

Он сделал паузу и посмотрел на меня.

– Она так меня злит. Даже говорит, что раз вы с Молли теперь знаете правду и можете говорить об этом сколько угодно, значит, все хорошо. То, что она сделала, не причинило никакого вреда. Я спрашиваю тебя, насколько это глупо?

– Думаю, это – просто аргумент отчаяния. Что угодно, лишь бы замазать трещины.

Он вздохнул.

– Ну, это не сработает. – Он осушил свою кружку и посмотрел на меня. – Хочешь еще?

– Да, но оба мальчика, наверное, хотят обедать.

***

Почему в наши дни все имеет эмоциональный подтекст? Когда вернулись в дом, Молли приготовила замечательное жаркое из свиного окорока. Последний раз мы с ней и мальчиками сидели за столом с жареной свининой много лет назад в воскресенье, перед тем как расстаться, ровно через три дня после того, как она трахнулась с Питером Дэвисом в его квартире.

В кои-то веки я решился на разговор в лоб.

– Помнишь, когда мы в последний раз сидели за жареной свининой?

Молли посмотрела на меня через стол.

– Да. Это было первое воскресенье из худших лет моей жизни. Надеюсь, сейчас – первое воскресенье из лучших лет моей жизни.

Ее честность мне нравилась. Я вспомнил фразу, которую она произнесла в Лонглите, о том, что, возможно, она вернет свою жизнь. И на мгновение подумал, а вдруг у нее получится? Но это ведь – глупо, слишком много боли, слишком многое изменилось.

Когда закончили трапезу, мальчики встали и ушли. Ральф сказал, чтобы мы спокойно сидели, а он принесет нам кофе, потому что хочет поговорить с нами обоими.

Когда мы сели за стол, я посмотрел на Молли, севшую напротив меня. Пока обедали и болтали, она была в хорошем настроении, но теперь, казалось, на нас опять опустилось облако обреченности.

– Да ладно, Молли. Что-то явно не так. В чем дело?

Молли посмотрела на меня, в поисках моего взгляда.

– Ты не будешь сердиться?

– Не знаю. Скажи, в чем дело, и я тебе отвечу.

– В пятницу звонила адвокат. Она сказала, что Питер должен был получить свою копию прошения в пятницу или субботу. А я не слышала от него ни слова. Наверное, я за него волнуюсь, я ведь ожидала ответной реакции.

– Ну, Пирс мне сказал, что получил он ее в пятницу утром. И был расстроен, но – в порядке. Пирс посоветовал ему сходить к адвокату, а потом предложил поехать в Уэльс, поскольку именно туда он отправляется в такие моменты. Так что, возможно, он так и сделал. И нет, я не сержусь, – успокоил я ее.

И еще подумал: мне тоже не особенно приятно, что ты переживаешь из-за него, но понять это могу, потому и не сержусь.

Как раз в это время вернулся Ральф с подносом с кофе. Когда кофе был подан и Ральф занял свое место во главе стола, он посмотрел на меня и Молли.

– Хочу поговорить о Сьюзен.

Я отхлебнул кофе и стал ждать. Заметил, что Ральф говорит с Молли, а не со мной, наверное, я здесь только ради поддержки, если Молли расстроится от того, что случится.

– За те пять недель, что я отказывался пускать ее домой, мы встречались семь раз, и еще много раз я говорил с ней по телефону. Она не подает никаких признаков того, что понимает, что поступила неправильно. Насколько понимаю, ее система ценностей совершенно неверна. Вдобавок ко всему, она обращается со мной так, будто я какой-то маленький мальчик, закатывающий истерику из-за сломанной игрушки, и что скоро я успокоюсь и приму ситуацию. Она впадает в нетерпение, просто желая вернуться сюда и начать жить дальше.

– Папочка… – это был первый раз за многие годы, когда я услышал, как Молли называет Ральфа папой, – не делай глупостей из-за меня. Пожалуйста. Сейчас я ее ненавижу, но…

Ральф сжал ее руку.

– Не буду, Молли, обещаю.

Они смотрели друг другу в глаза, не думаю, что они осознавали в этот момент, что в комнате есть я. Возможно поэтому я спросил:

– Так, что ты собираешься делать, Ральф?

– Я нашел место для короткого отпуска, всего одиннадцать дней, на Мадейре. Вылет – по четвергам. Я проверил, там есть как минимум восемь свободных мест, и сомневаюсь, что все они продадутся сейчас. Итак, я собираюсь забрать из этого дома все личные вещи Сьюзен. Всю ее одежду, фотографии, сувениры, абсолютно все. Возможно, мне понадобится твоя помощь, Молли. И хочу навестить ее в среду перед отъездом. Отдам ей все вещи и скажу, что собираюсь делать. Все будет зависеть от нее, я попрошу ее извиниться за то, что она сделала с вами обоими, и за всю ту ложь, что скармливала мне. И если она сделает это, то попрошу ее поехать со мной в отпуск и начать наводить порядок в нашем браке. А если не сделает ни того, ни другого, то, полагаю, мы и впрямь отправимся на развод, как только я вернусь.

Молли выглядела обеспокоенной.

– Как думаешь, что сделает она?

– Полагаю, будет бушевать и протестовать, и думаю, что отпустит меня одного. И еще думаю, она поклянется, что я бросаю ее безо всякой причины. Она не считает, что сделала нечто плохое. И не понимает, почему должна ехать в путешествие, куда ехать не хочет, только ради того, чтобы попросить прощения за то, чего она не совершала.

Теперь Молли выглядела очень встревоженной.

– А что будет, если она приедет сюда, когда тебя не будет? Что мне говорить, что делать?

Ральф сделал небольшую паузу.

– Я скажу, чтобы она этого не делала. И сменю замок на входной двери. А заднюю дверь закрою на засов. Тогда она не сможет войти, но я ей скажу, что сделаю это. Подозреваю, что это будет не совсем законно, но чтобы проникнуть внутрь, ей придется получить решение суда, а я не могу представить, чтобы ей это удалось. А Крис проследит, чтобы с тобой ничего не случилось. – Он повернулся ко мне. – Не так ли, Крис?

– Конечно. Она пробыла в Уэймуте почти пять недель, еще неделя или две ей не повредят.

Молли не выглядела убежденной.

– Я просто боюсь, что она создаст проблемы для меня и мальчиков.

Ральф снова успокоил ее:

– Не доставит. Ты – ее дочь. Скорее всего, она захочет с тобой помириться.

Молли мрачно улыбнулась.

– Она не сможет этого сделать. И должна бояться того, что могу с ней сделать я, если увижу ее.

Ральф улыбнулся, я расслабился, и он добавил:

– Вот, так-то лучше. Знаю, что это нелегко: твои родители расходятся в то самое время, когда тебе опять приходится проходить через бракоразводный процесс. Но на этот раз мы оба знаем, что поступаем правильно.

Я перебил:

– Надеюсь, ты и впрямь знаешь, что делаешь, Ральф. Лично я понимаю, к чему ты клонишь, но предупреждаю, что в разводе очень одиноко. Поверь мне, я знаю.

Молли подняла глаза.

– Быть в неудачном браке тоже может быть довольно одиноко.

Я посмотрел на часы.

– Мне пора. Сегодня вечером я улетаю в Стокгольм. – Я поймал обеспокоенный взгляд Молли. – Все в порядке. Вернусь к обеду во вторник. Просто – важная продажа, и я делаю все возможное, чтобы она состоялась. Пойду, попрощаюсь с мальчиками.

После еще нескольких минут ободряющих взглядов, объятий, целомудренных поцелуев и слов я уехал.

***

Во вторник я вернулся в офис перед самым обедом. Кэрол устроила в моем кабинете рабочий обед, только для нас двоих, чтобы подвести итоги дня, проведенного за пределами офиса, и просмотреть свой ежедневник. Но не успел я дойти до кабинета, как она сказала:

– Можете позвонить Ральфу Тремейну? Он срочно хочет с вами поговорить.

Когда я позвонил Ральфу, он хотел меня предупредить, что в понедельник вечером явился Питер и потребовал разговора с Молли. В конце концов, с большой неохотой, Молли согласилась дать ему высказаться. Это – не самая приятная часть. По сути, он хотел еще раз попробовать, но при этом обвинял всех и вся в своих проблемах, но в основном – меня. Примерно через полчаса Молли, видимо, сказала ему, что выслушала его, что это ничего не меняет и пусть он, пожалуйста, уходит. В этот момент ситуация стала довольно неприятной и закончилась все тем, что Ральф пригрозил вызвать полицию, но в итоге, он все же ушел.

Судя по всему, до конца вечера Молли была сильно расстроена, а за завтраком вела себя очень тихо. Он знал, что она, как и планировалось, придет ко мне вечером, но, чтобы я не ждал от нее слишком многого. Я пообещал быть с ней очень деликатным и намеревался мягко ей намекнуть, что Питер не всегда честный и надежный джентльмен, каким притворяется.

Единственным советом Ральфа после этого было:

– Убедись, что можешь подкрепить свои слова, и действуй очень, очень мягко, – что я и пообещал сделать.

Я взял на дом готовую китайскую еду на двоих, разогрел в микроволновке и стал ждать Молли. Когда она пришла, то была прекрасно одета, от нее чудесно пахло, а сама она выглядела усталой, осунувшейся, бледной и нервной.

Она рассказала мне о визите Питера в понедельник. Все было примерно так, как описал Ральф. Но Молли, очевидно, это сильно расстроило. Мне потребовался весь обед, чтобы заставить ее расслабиться и хотя бы улыбнуться. А мне уже порядком надоело, что из-за Питера, мать его, Дэвиса мне приходится выступать в роли няньки!

Мы взяли кофе, уселись поудобнее, и Молли спросила:

– Итак, о чем ты хочешь поговорить?

– Ну, думаю, лучше всего начать с того, как ты впервые встретилась с Питером. Давай повторим эту историю, причем в деталях.

Она согласилась, и мы так и поступили. Я задавал вопросы о том, о чем они говорили, когда рядом были другие, и когда их было только двое. Но, хотя я задавал довольно острые вопросы и пару раз Молли смотрела на меня с глубоким подозрением, она так и не признала, что в их отношениях было что-то не так, или что Питер пытался подкинуть ей идею завести с ней интрижку.

Затем мы перешли ко дню прелюбодеяния. Я начал задавать очень подробные вопросы. Что именно она чувствовала? Как быстро Питер нашел возможность пригласить ее на обед? Чья это была идея – ехать в одной машине? Когда она попросила джин-тоник, и он заказал его, был ли это просто джин-тоник, большой джин-тоник или очень большой джин-тоник?

На этот вопрос она ответила, что – большой или очень большой. Она подумала, что там был просто большой, но он мог заказать и очень большой.

– А есть ли разница?

– Может быть. Для некоторых барменов джин-тоник – это одинарный, большой – двойной, а очень большой – тройной.

После этого я задал вопрос об их разговоре в ресторане, был ли он вообще сексуальным? Да, был, но лишь в шутливой форме, как между коллегами. Ничего личного, ничего слишком откровенного. Когда мы дошли до инцидента с граппой, я спросил, нравится ли Питеру граппа?

Внезапно Молли возмутилась:

– Да. Теперь он ее обожает. Говорит, что думает о ней как о «нашем напитке». Но ведь в этом-то все и дело, не так ли, Крис? Ты пытаешься доказать, что он был каким-то ублюдком, пытавшимся меня соблазнить. Ну, он не ублюдок и не пытался меня соблазнить. Он – очень хороший, честный человек, случайно поддавшийся вожделению в тот день, как и я. А потом он влюбился. Перестань пытаться выставить его тем, кем он не является.

– Честный?! Честный! Насколько честным он был со своими билетами в Лонглит? Разве это было честно? Честно ли было притворяться, что душистый горошек – его любимый цветок? Честно ли было притворяться, что на первом свидании у вас случайно была телятина? Насколько он честен, Молли? Мне кажется, не очень?

Она встала и направилась к двери. На ходу схватила куртку и сумку.

– Он – хороший человек. Нельзя винить его за то, что он брал советы у Сьюзен. Ей не следовало его подставлять. Но на самом деле это – не его вина. В тот первый раз была моя вина. Я хотела его. Я уже говорила тебе об этом. Я была неправа. Я была шлюхой. Но это – не его вина. Перестань во всем винить его.

К тому времени она уже была у входной двери и собиралась уходить, причем немедленно.

Гребаный Иоанн, 11:35, – таков был мой ответ на обратной стороне входной двери.

***

Виски в тот вечер на вкус был хорош!

В среду вечером со мной по телефону связался Ральф. Когда он позвонил, я только что вернулся в свой номер в Оксфорде после делового ужина.

– Да, Ральф?

– Крис, говорить можешь?

– Да. Конечно.

– Ну, я тебя предупреждал: будь осторожен. Но ты не внял.

– Но я внял. Я могу понять, что она немного чувствительна к Питеру. Но есть чувствительность и чертова тупая гиперчувствительность…

– И быть даже просто чувствительной к другому мужчине может быть для тебя нелегко …

– Да, нелегко, но я знаю, что с ее стороны это – разумно. Я выживу. Как она?

– Думаю, чувствует себя слегка виноватой. Она мне не сказала, что ты говорил, только то, что ты совершенно несправедливо нападал на Питера. Но, думаю, теперь ей немного жаль.

– Когда-нибудь, Ральф, я тебе докажу, что ни капели не был несправедлив. Она придет завтра еще раз?

– Да, я думал, вы оба договорились, что должны продолжать. Пусть на этот раз еду принесет она, это может успокоить ее совесть. Но не затрагивай Питера.

– Ладно. Думаю, мне есть что сказать или рассказать ей о нем, но, возможно, сейчас не время.

– Рад это слышать. Верь, у тебя все получится.

Я рассмеялся.

– Не мог бы ты сказать мне, что это «все»?

Он рассмеялся.

– Это то убьет всю таинственность и волнение.

Итак, в четверг, вернувшись домой, я обнаружил на кухне Молли. Она наполняла водой кастрюлю в раковине, когда я вошел в дверь, и я сразу же понял, что что-то не так.

– Привет. В чем дело?

Она повернулась ко мне, было видно, что она плакала.

– Сегодня днем я виделась с Жанетт.

– И? Было тяжело? Она ведь говорила о прощении, когда я ее видел.

– О! Она была со мной очень мила, на самом деле очень мила. Нет, просто рассказала мне некоторые факты. Ты знаешь, что это за факты. Почему ты не рассказал их мне? Почему позволил мне продолжать верить…

Я улыбнулся.

– Если вспомнить вторник, то я попытался. Кажется, получилось не очень хорошо. Я так понимаю, в ее рассказах фигурировал Питер и его пристрастие к граппе?

– И его решимость «залезть ко мне в штаны», как он, по-видимому, деликатно выразился. Вот почему Питер и Пирс не разговаривали. Ему даже пришлось мне соврать об этом.

– Что у нас на ужин? И с чем это сочетается – с красным или белым?

– Я не привередлива, но это – просто паста с соусом маринара. Наверное, белое, но думаю, мне бы хотелось чего-нибудь покрепче.

– Может быть, джин-тоник?

– И я подумала об этом. Тот определенно был большим, и я уверена, что очень большим.

– Тройной! Он хотел, чтобы ты расслабилась.

Я налил два джин-тоника и протянул ей один.

– Клянусь, это – одинарный.

– Не надо. Я чувствую себя такой дурой. Я разрушила свою жизнь, наши жизни ради похотливого парня, который просто хотел залезть ко мне в штаны.

– Выпей, и позже мы поговорим об этом. Жанетт по-прежнему была гордой бабушкой?

И до конца трапезы мы на самом деле не говорили ни о чем личном. За исключением одного момента, когда у нас состоялся короткий разговор о Ральфе и Сьюзен, а также о том, что дом детства Молли, вероятно, в конечном итоге будет продан, но это, похоже, ее не волновало.

Только после того как мы удобно расположились с кружками кофе и остатками вина, она сказала:

– Ладно. Расскажи, что я упустила. Как я могла влюбиться в этого ловеласа?

Я улыбнулся.

– Могу я быть немного более откровенным в своих вопросах, чем во вторник?

– Да. Нет смысла хитрить.

– Хорошо. Давай предположим, что Питер заметил тебя как ту, кто ему нравится. Возможно, это случилось задолго до того, как он представился, но думаю, что это случилось во время обеда, когда он был в столовой и увидел, что ты ешь в одиночестве. И, опять же, я полагаю, что ты недвусмысленно дала понять, что ты замужем, что у тебя двое маленьких детей и что ты любишь свою семью. Мы не знаем, специализировался ли он на соблазнении замужних женщин или хватал все, что попадалось под руку, но в любом случае я думаю, что он положил на тебя глаз. Возможно, в то время у него были в жизни еще две или три цели, но в «Фрэнксе» у него была та еще репутация.

– Значит, он позаботился о том, чтобы мы стали друзьями?

– Именно так я бы и поступил, если бы был настроен решительно. И полагаю, он уже знал, что ты отвергла или пропустила мимо все его предложения о быстром достижении успеха. Значит, он знал, что охота продолжается. Думаю, он пытался немного отделить тебя от меня в твоем сознании. Ведь так?

Она задумалась.

– Не думаю. Ну, может, чуть-чуть. Когда я говорила ему о своих чувствах, о том, что не могу помочь тебе в твоей деловой жизни, он сказал, что, по его опыту, жены амбициозных карьеристов обычно живут своей отдельной жизнью. У них есть собственные друзья, интересы и отношения.

– Вот и все. Для него нормально, что у тебя могут быть отдельные отношения.

Она не выглядела очень довольной, но потом признала:

– Да, он говорил о том, что мне нужно строить собственную жизнь.

Я продолжил.

– Думаю, еще одно, что он мог сделать, – это слегка возбудить тебя, заставить при каждой вашей встрече думать о нем в сексуальном ключе. Чтобы гарантировать, что у тебя будут какие-то тайные мысли о нем в сексуальном плане. Ничего не говорилось, ничего явного, только сексуальное осознание, когда ты – с ним.

Она долго об этом думала.

– Возможно. Я осознавала, что он очень сексуальный и привлекательный мужчина. Я удивлялась, почему он проводит время со мной, когда медсестры падают от него в обморок. Это подкрепило другой твой аргумент. Я подумала, что должно быть, это потому, что мы стали столь хорошими друзьями.

– Что ж, вот мы и приближаемся к удачному дню. Полагаю, что даже непринужденное обсуждение больничных сплетен было бы довольно сексуальным, даже если бы ты и не считала их относящимися лично к тебе…

– На самом деле, часть разговоров была о его последней девушке. Речь шла не о нас с ним, но о некой девушке, с которой у них был отличный секс, и ни о чем другом. Мне показалось, что это звучит довольно печально. Мне стало его немного жаль.

Я улыбнулся.

– О! Отлично! Он напоминает тебе, насколько он сексуален, насколько хорош в сексе, и вызывает у тебя женскую симпатию, и все это за один раз. И все – в доверительной, интимной дружбе.

Я посмотрел на нее, и она почувствовала себя очень неловко. Но я продолжил:

– Он – авантюрист, и увидел для себя возможность. Мы выяснили, что он влил в тебя довольно много алкоголя. И это дало ему повод затащить тебя в свою квартиру. И вот мы подходим к финалу, когда он приводит тебя в свое логово. Обрати внимание: он пролил на себя горячую воду, а не горячий черный кофе, который мог бы испортить его рубашку. И готов поспорить, что та не была такой уж горячей.

– Не могу сказать. К тому времени, как я пришла, все было мокрым и теплым, вот и все, что я могу сказать.

– Но потом ему пришлось снять рубашку и брюки. И это – тот, кто, по твоим словам, очень гордится своим телосложением. Он знал, что делает. Знал, что будет выглядеть перед тобой хорошо и сексуально. Когда он присоединился к тебе в гостиной, после того как пролил воду, на нем были носки?

Она, казалось, удивилась вопросу.

– Нет.

– Мужчины выглядят глупо, расхаживая в трусах и носках. Поэтому после пролива воды, вместо того чтобы пойти и надеть свежую рубашку и брюки, он снял носки.

– Наверное, да.

– Помнится, ты упомянула, что он подошел к тебе сзади в своих трусах от Кельвина Кляйна. Полагаю, это были боксеры хорошего качества?

– Да, именно так. Они были из черного шелка. Он и впрямь выглядел в них очень сексуально.

– Он всегда носит черные шелковые боксеры? Каждый день, я имею в виду? Ты должна знать, ты же была за ним замужем.

– Нет. Обычно он носит качественные хлопчатобумажные трусы.

– Но в тот день на нем была как раз сексуальная пара черных шелковых. Какое совпадение.

Молли выпила последний глоток вина и посмотрела на меня.

– Очевидность – прекрасная вещь, и в данном случае я имею в виду очевидность в буквальном смысле. У меня в голове возник образ тех черных боксеров. Совсем новых, на них еще сохранились линии от сгибов, когда их достали из упаковки. И почему я не заметила этого сразу?

Она сделала паузу и посмотрела на меня.

– Когда приехали в его квартиру, он на пару минут исчез в своей спальне. Тогда я ничего не заподозрила, но…

– У него было время переодеться в совершенно новую пару своих спецсредств для соблазнения? И освежить одеколон?

– Вероятно. Он так хорошо пах.

Она посмотрела на меня, и ее глаза наполнились слезами.

– Но я на это повелась. Я все еще хотела его в тот момент.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

– Да, повелась. Тебе не следовало этого делать. Ты предала наш брак…

По ее щекам полились слезы. А я продолжил:

– Он был мастером. В некотором смысле я должен им восхищаться. Он увидел свою возможность и прекрасно ее реализовал. С его точки зрения – стопроцентный успех. Но ты поддались, а этого делать не следовало. Однако должен признать, что это была скорее его вина, чем твоя, ты была жертвой.

– Но я пала. Почему я этого не заметила? Девушки умеют предвидеть такие вещи. А мне понадобились вы с Жанетт, прежде чем я это увидела. Почему ты говоришь, что это так очевидно?

– Как уже говорил, он был хорош и попал в поле твоего внимания. Я вижу это, потому что именно так бы поступил и я на его месте, имея его мораль и цель.

Мы довольно долго сидели в тишине, прежде чем Молли сказала:

– Думаю, я бы хотела пойти домой.

– И я думаю, что тебе стоит это сделать. У тебя был тяжелый день. Но не кори себя, все это было давно, и думаю, что из-за того, что тебя столкнула с ним Сьюзен, тебе до сих пор не хотелось подозревать его.

У двери я поцеловал ее в щеку.

– Не унывай. Теперь ты знаешь правду. Теперь ты сможешь с этим смириться.

После ее ухода у меня возникло странное чувство разочарования. Наконец-то я заставил ее увидеть правду. Но сам также чувствовал злость и обиду. Последние пару недель все эмоции, которые испытывала она, все наши разговоры были связаны с Питером, мать его, Дэвисом. Везде Питер, Питер, Питер…

***

В пятницу я позвонил ей и спросил, как она себя чувствует.

– Много думаю. И злюсь, – был ее ответ.

Хорошо, – подумал я. Но все, что сделал, это договорился взять мальчиков на велосипедную прогулку в воскресенье.

Когда вернул их поздно вечером в воскресенье, Молли посмотрела на меня.

– У тебя нет минутки?

– Конечно есть, – сказал я и последовал за ней на кухню. Через окно я мог видеть, как в своем саду копошится Ральф.

Она повернулась, посмотрела на меня и протянула письмо в открытом конверте.

– Это было на коврике сегодня утром, а в воскресенье доставки нет.

Я взял его, там было около пяти исписанных от руки страниц, адресованных Питером ей.

– Он сам его доставил?

– Мы думаем, что да, либо вчера поздно вечером, либо сегодня рано утром. Пожалуйста, прочти. Я ничего от тебя не скрываю.

Я прочитал. В основном это были мольбы о том, что они должны попробовать еще раз, о том, насколько сильно он ее любит, о том, что только он может сделать ее счастливой. Больше страницы там было о том, как она обманывается в том, что я когда-нибудь приму ее обратно, и каким амбициозным эгоистичным дерьмом я являюсь, что даже если и приму ее обратно, то лишь сделаю ее несчастной. И наконец, в конце было написано, что он никогда не даст согласия на развод.

Я посмотрел на нее.

– И что будешь делать?

– Ну, я уже решила, как можно скорее опять встретиться со своим адвокатом. Дам ей ответ. Может быть, если он получит официальное прошение, это заставит его понять, что он должен дать развод.

– Хорошая идея. Насчет чего ты вообще собиралась с ней встречаться?

– Ты был прав. Меня соблазнили на разрушение нашего брака и обманом заставили выйти за него замуж. Я должна что-то с этого получить. Хочу получить все пятьдесят процентов и все остальное, на что имею право.

– Как это воспримет он? И что будет, если он просто ничего не сделает? Если просто не ответит на письма или прошение о разводе?

– На этот счет есть правила. Не помню подробностей, но требуется получить согласие судьи на то, что ему будет дано достаточно времени для ответа, и если он не ответит, то развод все равно состоится. Но все это затягивает дело и увеличивает расходы.

– А как он отреагирует на финансовое требование?

– Думаю, ему это не понравится. Когда я только вышла замуж, он очень переживал, что не может подарить мне столь же хороший дом, какой раньше был у нас. Поэтому очень гордился тем, что мать оставила ему достаточно денег, чтобы он смог позволить себе что-то получше. Ему не понравится, что его лишают этого. Но если закон будет на моей стороне, он мало что сможет с этим поделать.

ОК. Он чертовски прав, – подумал я. Но я постарался выглядеть сочувствующим. Поэтому спросил.

– С тобой все будет хорошо?

– Да. Ральф хочет пойти со мной к адвокатам. Хочет поговорить о разводе со Сьюзен.

– И как ты относишься к этому? Мне было нелегко.

– У меня двоякое мнение. Мне не нравится мысль о том, что мои родители разведутся после тридцати шести лет брака. Но в то же время я благодарна, что мне больше никогда не придется видеться со Сьюзен. То, что она сделала, непростительно, и я не намерена пытаться ее простить.

Теперь на этот счет у меня было два мнения. У меня есть все основания согласиться с ее мнением о Сьюзен, но если кто-то столь решительно отвергает собственную мать, это выглядит печально и, возможно, вредно для него самого. И у меня на самом деле есть некоторые сомнения по поводу развода Ральфа со Сьюзен. Я могу понять его отвращение и гнев, но после тридцати шести лет, всегда можно найти какой-то компромисс, который не привел бы их к одиночеству в разводе? Но это – их жизнь и их выбор, а не мой.

Я размышлял над этим, когда опять услышал Молли:

– И, Крис, я хочу сказать еще кое-что.

Я поднял на нее глаза в ожидании. Она подошла и встала прямо передо мной, очень близко.

– Хочу сказать, что мне очень жаль. – Она сделала паузу. – Надеюсь, ты уже знаешь, насколько глубоко я сожалею о том, что поддалась его соблазну, но сказать хочу не это. Мне жаль, что последние несколько дней, даже сегодня, я связана этим глупым браком с Питером. Он всегда был ошибкой, и тогда, и сейчас. Не он является центром моей жизни, а ты.

Она прильнула ко мне и собралась поцеловать в губы, но тут в ее глазах мелькнула грусть, она слегка передвинулась в сторону и поцеловала в щеку.

***

В тот вечер я отправился домой, ощущая полную неразбериху в чувствах. Мне приятно, что я – ее главный мужчина, но говорит она и беспокоится о нем. Я рад, что она увидела Сьюзен в истинном свете, но переживал, что никто не должен ненавидеть свою мать. Мне приятно, что она увидела в Питере безнравственного ублюдка, но больно, что вышла за него замуж. И так далее. У каждой мысли была своя обратная сторона.

Отчасти из чувства долга, а отчасти из нужды я позвонил маме. Они с Леном вернулись в Ньюкасл и опять жили у Брайана и Мораг. После предварительной беседы об их отпуске в Шотландии и о том, как у всех дела, она, очевидно, уловила что-то в моем голосе и прервала мои банальные слова.

– Крис, судя по голосу, тебя что-то беспокоит. Не хочешь, чтобы я, Лен или Брайан перезвонили тебе по стационарному телефону и как следует поговорили?

– Почему бы вам и не сделать этого? – ответил я.

Через две минуты зазвонил стационарный телефон, и примерно через девяносто минут после этого я положил трубку, получив длинный бессвязный разговор с мамой. Я не узнал ничего нового, но почему-то чувствовал себя намного лучше. Мама только и делала, что задавала вопросы и выслушивала ответы, но как-то это помогло.

Я как раз наливал себе второй виски, когда опять зазвонил телефон. Это была мама, она долго разговаривала с Леном. Они хотят вернуться в Бристоль во вторник. Решили, что на этот раз остановятся в отеле, и пригласили меня с Молли поужинать во вторник вечером в «Ле жарден». Я согласился, но вынужден был сказать, что ответить за Молли может только Молли, но что я с ней поговорю.

Утром в понедельник, знаю, я был немного вспыльчив, и на второй чашке кофе Кэрол села и посмотрела на меня.

– Могу ли я считать, что жизнь сейчас немного проблемная? Следующая болезненная серия?

Я ввел ее в курс дела, но при этом рассказал о том, что чувствую себя не в своей тарелке. Она посмотрела на меня.

– Придумывая эту идею с разговорами два раза в неделю, вы должны были знать, что начинаете долгий и очень трудный процесс. Уверена, что будут моменты, когда вы почувствуете, что любите ее, а в другие моменты вы будете чувствовать, что ненавидите ее. Но большую часть времени вы просто не будете знать, что чувствуете. Но когда сможете понять, что чувствуете, то дойдете до конца, каким бы он ни оказался.

– Не уверен, что это соответствует твоему взгляду на жизнь: «Дерьмо случается».

– Представьте себя сидящим в канализации, где вас заливает дерьмом. Вы будете благодарны за моменты, когда никто не смывает воду. Так это – не один из них.

Я улыбнулся. И когда Кэрол покинула мой кабинет, я позвонил Молли, чтобы попросить ее сходить со мной на ужин к маме и Лену во вторник вечером. Конечно же, она согласилась.

***

Во вторник вечером Молли ждала меня в моей квартире, когда я пришел с работы. Я спросил, как прошла встреча с адвокатом.

– Нормально. Моя часть была довольно быстрой и по существу. Она напишет Питеру письмо, где скажет, что он должен прекратить угрожать и ответить на прошение о разводе, иначе мы все равно пойдем в суд. И что она подаст финансовый иск. Я сказала ей, чтобы она сделала это по разумному максимуму, так ведь?

Я улыбнулся.

– Так и есть, насколько я понимаю. Он перед тобой в большом долгу.

– Ну а потом речь шла в основном о Ральфе и Сьюзен. Когда Ральф закончил рассказывать свою историю, она спросила, не хотим ли мы подать судебный иск против Сьюзен о возмещении ущерба, но я ответила: «Нет». Ты же не хочешь, правда?

Я тоже ответил:

– Нет.

Затем я быстро сходил в душ и переоделся. Когда был готов, мы отправились в «Ле жарден». Пока ехали, я сказал:

– Ты знаешь, что мама собирается расспросить тебя о том, как у нас успехи?

– Не волнуйся. Я и раньше переживала мамины допросы.

– Когда?

– До того, как мы поженились. Ты же не думаешь, что мне было позволено выйти за тебя замуж, не пройдя для начала проверку? Как-то я обсуждала это с Мораг. Мы считаем, что для нас обеих были точно такие же вопросы, заданные в одном и том же порядке нам обtим, и под тем же предлогом, что после обеда мы отправляемся в женский поход по магазинам.

Я рассмеялся.

Ужин оказался совсем не таким изнурительным, как я ожидал. Мама была полна рассказов о Брайане и его семье, которые, как я полагаю, выполняли вспомогательную функцию рекламы семейной жизни. Лен был полон рассказов об их шотландских каникулах. Только в какой-то момент я услышал, как мама начала расспрашивать, как дела у нас с Молли. В тот момент я говорил с Леном о том, что заставило его и его первую жену эмигрировать в Австралию, когда заметил, как мама потянула Молли за руку, чтобы они отошли от нас. Я сразу же насторожил уши, но мама стояла ко мне спиной, и я не мог расслышать, что она говорит.

Зато слышал Молли.

– Нет. Я думала, что мне достаточно надеть короткую юбку, пару раз взмахнуть ресницами, и мы сможем вернуться к тому, что было раньше… Но мы встречались уже четыре раза, чтобы поговорить обо всем, и это было ужасно. Крис в этом не виноват, но мне приходится признать столько ужасных вещей – о себе, о других людях и о том, насколько сильно я обидела Криса… Сьюзен говорила, что с ним все будет хорошо, что мужчин такие вещи не волнуют, и я ей верила. Я ошибалась. Так что, не дави на него, у него все получается на удивление хорошо.

Мама, должно быть, что-то сказала, потому что Молли продолжила:

– Учитывая, что все, о чем мы говорили две недели, так или иначе было о Питере. Разве можно придумать что-то хуже, чем говорить о другом мужчине… и при этом Крис не жаловался, он, кажется, всегда принимал во внимание мои чувства, хотя ему, должно быть, тоже больно.

Мама опять что-то сказала, и Молли ответила:

– Да. Но только сейчас я начинаю это понимать.

Затем мое внимание привлек Лен словами:

– Я просто продолжу говорить. Ты время от времени кивай и говори «да» или «нет», чтобы все думали, будто мы разговариваем, а не ты слушаешь их. – Это меня позабавило, за что я был благодарен.

Когда я снова настроился на разговор, Молли уже говорила:

– …Если у нас ничего не выйдет, в этом не будет ни вины Криса, ни моей. Просто мы не сможем собрать все обратно. Но я знаю, что он попытается, даже если и сам не знает об этом. И в то же время я на самом деле сомневаюсь. Вначале не сомневалась, но эти первые две недели научили меня этому.

Мама обратилась к Лену:

– Не думаю, что для этих двоих мы можем что-либо сделать. Можем мы лететь домой?

– Завтра, если хочешь, и если будут места в самолете, – ответил Лен.

Мама повернулась ко мне:

– Мы ведь ничем не можем помочь, правда? Но ты должен звонить каждую неделю, и всякий раз, когда общение может помочь.

И вот, выйдя из «Ле жарден», мы попрощались. Я пообещал, что приеду на Рождество в Австралию, что бы ни случилось. И очень благодарил ее за то, что она проделала весь этот путь в надежде вернуть мне счастье. Теперь это – не в ее власти, а возможно, и не в наших с Молли руках.

В машине, на обратном пути, Молли сказала, что начала общаться с Хизер Вашингтон. Судя по всему, разговор был очень неофициальный, они просто договорились встречаться два раза в неделю за обедом в офисе Хизер, а Молли приносила сэндвичи. Пока что они не продвинулись дальше того, чтобы Молли рассказала свою историю, и Хизер спросила, какие моменты в ней беспокоят Молли больше всего?

– И что же ты выбрала? – спросила я.

– Почему я дошла до такого состояния, что вышла замуж за Питера. Это то, чего я не понимаю, но сделала. И знаю, что тебя это беспокоит, возможно, даже больше чем меня.

– Есть идеи, что она собирается делать, какова ее методология?

– Ну, очевидно, главные вопросы: каково было состояние моего разума в то время, и какое влияние оказала Сьюзен, и что именно сделало Питера приемлемым?

– Да, наверное.

– Ну, видимо, она считает, что есть тесты, которые я могу пройти, даже спустя столько времени после событий, и которые расскажут нам кое-что о том, что я чувствовала, как реагировала все эти годы назад. Это предполагает, что я смогу вспомнить свои чувства и поступки настолько, чтобы ответить на вопросы. Сейчас Хизер изучает этот вопрос.

– О. Ну, думаю, нам стоит подождать.

– И она хочет когда-нибудь встретиться и поговорить с тобой.

– О, нет, не хочет. Я же говорил тебе, что не люблю разговоров о том, как я писался в два года, или о том, встает ли у меня на тебя, трахающую Питера, или это просто доводит меня до слез.

– Ответ на последний вопрос я знаю, и это никак не связано с твоими гениталиями.

– Я слышу нотки сожаления? Что, твоей мечтой был секс втроем?

– Конечно, нет. За последние четыре года я много читала и фантазировала, в основном о тебе. Но мысль о том, чтобы делиться тобой или чтобы ты делился мной, вызывает у меня сильнейший отвращение. В каком-то смысле я думаю, что мне бы помогло, если бы я не переживала так сильно по этому поводу. Меня и впрямь задевает то, что четыре года я спала не с тем мужчиной. Страшно подумать, что это делает с тобой.

– Ну, от этого у меня уж точно не встает.

Но раз разговор принял столь сексуальный оборот, я спросил:

– Просто чтобы я знал, нет никаких фотографий или видео тебя, или тебя с Питером, не так ли? Что-нибудь, что может появиться в Интернете от разгневанного Питера?

– Боже правый! Нет. Если я не хотела даже делать ему минет, то он счел бы маловероятным, что я стану позировать для фотографий с обнаженкой. Он даже не пытался спрашивать.

– Хорошо. Просто мне это было интересно. Если помнишь, я сделал несколько твоих снимков на ту самую первую цифровую камеру, что была у меня. Мне кажется, ты увлеклась этим даже больше чем я.

– Возможно, и так, – ответила она, и я увидел, что она улыбается.

– А что случилось с теми фотографиями? – спросил я, внезапно забеспокоившись.

– Я их стерла, или надеюсь, что стерла. В нашем прикроватном шкафчике лежала копия на компакт-диске. Я избавилась от нее. А еще были копии?

– Нет. Это все.

После паузы я спросил:

– Итак, вернемся к тому, о чем мы говорили. Чего хочет от меня Хизер?

– Я попросила, чтобы, когда она будет говорить о том, как, по ее мнению, я вышла замуж за Питера, если она когда-нибудь это сделает, то пусть скажет об этом нам обоим. Вот и все.

– О. Это ладно. Я бы хотел это услышать. Все что угодно, лишь бы объяснить эту маленькую загадку жизни.

После этого мы продолжали встречаться каждый вторник и четверг, чтобы поговорить. И эти разговоры были хорошими. Мы говорили обо всем и обо всех. Конечно, когда говорили о ее супружеской жизни с Питером, я терпеть этого не мог, но видел такое же напряжение на ее лице, когда сам говорил о Хелене. Если честно, я говорил о Хелене довольно много и довольно любяще, но в этих разговорах присутствовал элемент мести. Однако подозревал, что Молли об этом знает и просто смирилась.

Нет, настоящая мелодрама в это время исходила от людей, окружавших нас. В среду, после того как во вторник мы с Молли поужинали с мамой и Леном, Ральф отправился к Сьюзен. По словам Молли, он ни к чему не пришел. Она была непреклонна: то, что она сделала – прискорбно, но было необходимо для сохранения семьи, и в ее глазах – приемлемо. Она считала, что отпуск Ральфа на Мадейре – это возможность для него успокоиться и взглянуть на все более разумно, а она, естественно, не собирается отправляться в путешествие по чужим странам только ради того, чтобы поговорить с мужем, который ее не понимает. Итак, он отправился на отдых в одиночестве.

***

В пятницу на следующей неделе, около четырех часов дня мне позвонила Молли. Я проводил рутинное совещание в своем офисе, но меня больше волновало то, что к нам приехали наши американские партнеры, а мы хотели, чтобы они выдали нам лицензию на пару новых продуктов. Но звонок Молли был настолько необычен, что я извинился и ответил на него.

– Алло, Крис? – она говорила так, будто была в панике.

– Да, Молли, что случилось?

– Сьюзен. Я пошла забрать мальчиков из школы, а когда мы вернулись, она сидит в своей машине на подъездной дорожке.

– Где вы сейчас?

– На стоянке грузовиков по дороге от дома, знаешь такую?

– И мальчики с тобой?

– Да.

– Хорошо. У тебя есть ключ от моей квартиры. Возьми мальчиков и накорми их чем-нибудь, а потом поезжай ко мне. Если нужно, они смогут там переночевать. А я приеду к тебе, как только смогу.

Я вышел к столу Кэрол.

– Кэрол, у меня проблема. Объявилась Сьюзен, мать Молли, и Молли собирается прятаться в моей квартире вместе с Джейми и Беном. Мне нужно уехать как можно скорее.

Я услышал, как Кэрол прошептала себе под нос: «Дерьмо случается», но подняла голову и ободряюще улыбнулась.

– Что вы хотите, чтобы я сделала?

– Ну, это не срочно. Молли может отвести мальчиков поесть, и все они будут в полной безопасности. Но я должен приехать туда как можно скорее.

– Ей не стоит бояться собственной матери.

– Я так не думаю. Думаю, она боится того, что они могут наговорить друг другу. Но ты права. Молли должна увидеться со Сьюзен и сказать ей все, что она о ней думает. В конечном итоге это будет лучше для них обеих.

Я сделал паузу и немного подумал.

– Ладно. Эта встреча может продолжиться и без меня, я выпровожу их в конференц-зал, если он свободен?

Кэрол кивнула, и я продолжил:

– Ты можешь спуститься по лестнице и встретиться с Биллом Элсвудом? С ним – американцы, но я должен увидеться с ними до их отъезда, а завтра они садятся на самолет, возвращающийся в Штаты. Так что, скажи ему, чтобы он нашел удобный момент и привел их в мой кабинет, а я внесу свою лепту, и тогда он сможет за ними присмотреть, пока они не вернутся к себе в отель. Я думал пригласить их на ужин… Если Билл сможет это сделать, или Джон Уилер, тогда все в порядке, но я точно не смогу.

– Хорошо. Я могу что-нибудь сделать для вас с Молли? Например, выколоть глаза этой сучке?

Я улыбнулся.

– Не думаю, что это как-то поможет…

– Я бы просто хотела высказать ей свои мысли. Я – мать, и меня тошнит при мысли о том, во что она играла…

– Согласен, но лучше всего ей все скажет Молли, а моя задача – проследить за тем, чтобы она это сделала или хотя бы имела возможность сделать.

Я вернулся в свой кабинет, извинился и перенес встречу в конференц-зал без меня. Потом сидел и ждал американцев.

Встреча прошла очень хорошо. Конечно, Кэрол была великолепна… откуда-то ей удалось раздобыть отличный торт «Данди», чтобы подать его к чаю, – подозреваю, американцы решили, что я всегда делаю перерыв в середине дня, чтобы выпить чаю с тортом. А примерно через три четверти часа она пришла и сказала, что Джон Уилер и Билл Элсвуд будут рады пригласить всех их на ужин, и она уже заказала ресторан и договорилась о машинах. На этом их встреча со мной закончилась, и я смог передать их вниз по команде.

Домой вернулся вскоре после пяти тридцати, а Молли и мальчики только что пришли и смотрели телевизор.

Молли выглядела серьезно обеспокоенной. Судя по всему, за последний час Сьюзен оставила на телефоне Молли восемь СМС без ответа. В конце концов, мне удалось ее убедить, что есть только один реальный выход – поговорить со Сьюзен с глазу на глаз.

У Молли был номер мобильного телефона Сьюзен, и я позвонил по нему.

Сьюзен ответила подозрительным:

– Алло.

– Черт, Сьюзен. Это – Крис…

В ее голосе слышалась смесь гнева и разочарования.

– Чего тебе?

– Я так понимаю, ты ищешь Молли.

– Да. Она – моя дочь, и я хочу увидеть двух своих мальчиков.

– Это – не твои два мальчика, это – сыновья Молли и мои. И я не хочу, чтобы они с тобой виделись.

– Они – мои внуки, и я имею право их видеть.

– Нет, не имеешь. У меня над ними совместная опека, и я категорически против того, чтобы они общались с таким безнравственным человеком, как ты. И если понадобится, буду бороться с тобой через все суды страны, чтобы ты никогда их не увидела.

– Ты не имеешь права так говорить. Подожди, вот я расскажу Молли. Тогда она увидит, какой ты на самом деле высокомерный.

– Ну, тебе не придется утруждаться, чтобы рассказать ей все, она стоит прямо рядом со мной.

Это ее явно удивило, и наступила пауза, но затем она очухалась.

– Ну, так дай ей трубку. Или ты запрещаешь мне разговаривать с собственной дочерью?

– Нет, конечно, нет. Я потому и позвонил, чтобы договориться о твоей с ней встрече. Полагаю, ты хочешь с ней встретиться?

– Именно поэтому я здесь. Передай трубку ей.

– Нет. Но у тебя есть карандаш и бумага, и я дам тебе адрес, где вы сможете встретиться.

Наступила пауза, а затем она согласилась.

Я дал ей свой адрес и сказал, чтобы она была там в семь часов. Я не оставил ей никаких вариантов и просто закончил разговор.

Посмотрел на Молли и улыбнулся.

– Не думаю, что я ей очень нравлюсь.

Она слабо улыбнулась, но потом спросила:

– А разве мы можем… запретить ей встречаться с мальчиками?

– Я сказал это лишь для того, чтобы показать, что мы не шутим. Она должна понять, что и ты, и мальчики не в ее власти. Но все зависит от тебя. Если сможешь наладить с ней отношения, то, думаю, иногда нам придется с ней видеться. Ей понравится, что придется получать у меня разрешение, чтобы видеться с мальчиками. Она – твоя мать, тебе и решать, а я поддержу твое решение.

Мы выяснили, что для того, чтобы быть в моей квартире к семи часам, Сьюзен должна выехать от своего дома около шести тридцати, поэтому в это же время я посадил мальчиков в машину и отправился к Сьюзен и Ральфу, оставив Молли наедине с ее матерью.

Я как раз уложил мальчиков спать, привел в порядок ванную комнату после урагана и сложил их белье в корзину, когда в парадную дверь постучала Молли. Это на мгновение сбило меня с толку, пока я не вспомнил, что ее ключ – у меня.

Она выглядела лучше, чем я ожидал, но все равно бросилась в мои объятия, чтобы я мог ее ободрить.

– Как все прошло? – спросил я.

– Ужасно. Я после налила твоего бренди, но им оказался виски. Не люблю виски, но именно этот – не столь уж плох.

Я улыбнулся про себя, зная, что этот – очень хорош.

– Это – двадцатиоднолетний Балвени. Хочешь еще что-нибудь из того, что есть у Ральфа?

– Нет. Кофе будет в самый раз.

Мы прошли на кухню, и она занялась приготовлением кофе. Я спросил:

– Она не проявляла никаких признаков беспокойства по поводу того, что Ральф собирается с ней разводиться?

Молли покачала головой.

– Никаких. Не думаю, что она хоть на мгновение задумалась о том, что он это сделает. Сказала, что он слегка расстроен, но это пройдет. Думаю, ее ждет неприятное потрясение, если он вернется с Мадейры в том же настроении, в каком уехал.

– Но это еще предстоит увидеть, – заметил я.

Она закончила готовить кофе, и мы сели по разные стороны кухонного стола.

– Ладно, так чего же она хотела, если не поплакаться тебе в плечо насчет Ральфа?

Молли сделала глубокий вдох.

– Думаю, на самом деле она пришла в качестве представителя Питера. Использовала все те же уловки, что и четыре года назад. Что он – такой любящий и милый человек, и что я к нему несправедлива, не дав второго шанса. На самом деле я поступила откровенно жестоко, заставив адвоката ответить на его искреннюю мольбу о примирении. – Она подняла на меня глаза и пожала плечами.

– Как я понимаю, тебе это ничем не помогло? Надеюсь, что нет.

– Нет. Я сказала ей, что не люблю его и что для нас обоих будет лучше быстро и легко развестись.

– Но она не приняла отказа?

– Скорее нет. Поскольку уговоры от его имени не подействовали, она переключилась на тебя. Что ты не принял меня обратно и никогда не примешь. Что четыре года назад ты меня бросил и развелся со мной, и она сомневается, что с тех пор ты в чем-то изменился. Когда я сказала, что у тебя почти не было шанса, что она лгала, не давая мне возможности приехать к тебе, и что она проделала трюк с письмами, она ни на секунду не выглядела виноватой. Ей это не понравилось, но она ответила, что, когда мальчики вырастут, я все пойму. Потом обернула все против тебя. Ты, мол, не только не простил меня, но и, когда она стала ставить палки в колеса, все, что ты сделал, это ушел. Ты был ненадежным мужем. И более того, ее последняя причина, по которой из тебя получился бы ужасный муж, заключалась в том, чтобы я просто посмотрела на то, что случилось. Если бы я осталась за тобой замужем, ты бы утащил меня и мальчиков в Лондон, а еще хуже – в Голландию на два года.

– Боже! Какой же я мерзавец. Я с нетерпением жду, когда утром на моей подушке появится лошадиная голова.

– О! Еще она хотела знать, живешь ли ты здесь со мной. Когда я ответила, что нет, она сказала, что если попытаешься это сделать, то это – ее дом, и чтобы тебя выдворить, она появится в суде быстрее, чем ты сможешь поверить.

– Это – просто детская реакция, потому что я пригрозил ей судом, если она приблизится к мальчикам. Не обращай внимания.

Она улыбнулась.

– Ну, примерно в этот момент я и вышла из себя. Я и впрямь атаковала ее. Думаю, меня очень расстроило как раз то, что она напала на тебя. Но я вывалила на нее все что только можно, о том, как она обманом заставила меня сойтись с Питером. Обвинила ее в попытке заставить меня заниматься проституцией. В том, что она лгала Ральфу, в ее сговоре с Питером – я вывалила на нее все. Говорила ей, что она – эгоистичная сука и позорит материнство. Но ей все это было как с гуся вода. В конце концов я сказала, что хочу, чтобы она уходила, и что я больше никогда не хочу ее видеть, и что никогда не позволю мальчикам приблизиться к ней.

– И как она это восприняла?

– Думаю, я ее шокировала. Она ушла, совершенно ошеломленная страстностью моего ответа, сказав: «но я же – твоя мать». – Она опять пожала плечами.

– А как ты?

– Думаю, чувствую облегчение. Но самое печальное, что я была серьезна в каждом слове. Надеюсь, она это поймет. Я вообще надеюсь, что видела ее в последний раз, не хочу больше никогда ее видеть. Надеюсь, Ральф с ней разведется, так будет намного проще.

– Что ж, будем надеяться, что она не станет болтаться поблизости и доставлять неудобства, – сказал я. – Она уехала в Уэймут?

Молли подняла глаза.

– Я не спрашивала, но думаю, она уехала, чтобы доложиться Питеру, хотя не знаю.

– Интересно, что он будет делать теперь, когда тактика Сьюзен исчерпана.

Внезапно Молли посмотрела на меня с беспокойством в глазах. Но затем так же внезапно она разрыдалась. Видимо, до нее наконец-то дошла вся грандиозность этого вечера. Я обошел стол и молча обнял ее.