Я поймал себя на том, что иду – решительно шагаю – в зал суда окружного судьи Германа Херринга почти свободным и очень, очень злым человеком. Крис Ван Хорн, молодой моряк, убивший свою дочь в порыве ярости, должен был заплатить за предательство моей жены.

Все было готово. Херринг сидел на скамейке. Он был коротко стриженным, носатым бывшим морским пехотинцем, который ничего не боялся, любил сложные дела и заголовки, упоминавшие его имя в «Таймс-Юнион», а еще больше любил быть Богом в зале суда. Рядом с ним стоял человек-гора, бывший заключенный, а теперь телохранитель и судебный пристав Чарли Кейс, который поддерживал порядок во время довольно диких разбирательств.

За столом обвинения в одиночестве сидел Билли Паркер, молодой помощник прокурора, который вел дело и делал главное заключение. Рядом с Ван Хорном, одетым в аккуратный и консервативный, но не слишком нарядный костюм сидел Арнольд Беккер, главный защитник Нью-Йорка.

Войдя в зал суда, я увидел родителей Ван Хорна, сидевших справа позади своего сына, а справа от себя – теперь уже бывшую жену Ван Хорна и ее родителей. Мать Мелоди Ван Хорн плакала. Беккер увидел меня и хитро ухмыльнулся. Интересно, будет ли он улыбаться через несколько минут?

– Мистер Мейтленд, это неожиданное удовольствие, – сказал Херринг. – Чему мы обязаны такой честью?

– Просто пытаюсь держать руку на пульсе, – сказал я. – Мы готовы, ваша честь?

– Давай начнем.

Я посмотрел на скамью присяжных. Там был пожилой чернокожий мужчина, две женщины в возрасте тридцати лет, которые, я бы поставил свою жизнь, были лесбиянками, молодой парень с длинными волосами, готовый вот-вот уснуть, бизнесмен в возрасте чуть больше пятидесяти и одна женщина типа футбольной мамы: длинные светлые волосы, со вкусом одетая, достаточно помады и достаточно сисек, чтобы молодой парень продолжал украдкой поглядывать на них, но в целом все скромно.

Она и старый черный парень были единственными из присяжных, у кого были дети. У него было четверо взрослых детей, восемь внуков и шесть правнуков. Конечно, он не был без ума ни от кого из своих взрослых детей и устал от того, что его тащат в няньки. Не этакий идеальный дедушка. Такова была стратегия Беккера, и он хорошо ее отработал.

Я взглянул на Ван Хорна. Он на мгновение встретился со мной взглядом и опустил глаза. Он боролся за свою жизнь, но я не мог понять, как он мог прожить еще один день с воспоминанием об этом маленьком безвольном теле в его руках.

Я подошел к Паркеру и взял единственный реквизит, который мне был нужен.

– Дамы и господа присяжные, с заключительным словом от имени штата выступит помощник прокурора штата Мейтленд. Еще раз напоминаю, что рассматривать можно лишь факты и показания, помещенные в доказательства. Заключение – это просто возможность для обвинения штата подвести итог тому, что он считает фактами в данном случае, которые вы должны будете рассмотреть.

Я медленно подошел к присяжным и, наконец, остановился перед старшиной, бизнесменом. Я держал реквизит так, чтобы они его не видели.

– Дамы и господа присяжные, меня зовут Уильям Мейтленд. Я – помощник прокурора штата. Последние десять лет я работаю в прокуратуре штата. Прежде чем я пришел в этот офис, в течение нескольких лет я работал адвокатом защиты, а сейчас стою перед вами, чтобы сделать несколько заключительных замечаний, прежде чем вы уйдете на перерыв, чтобы принять решение.

Я позволил их взглядам, в основном любопытным, окинуть меня, некоторые уже устали от этой обязанности и готовы были отказаться от нее, чтобы вернуться к своей реальной жизни.

– Я не буду еще раз обсуждать наше дело. Я знаю, что мистер Беккер сделал все возможное, чтобы замутить воду, приведя показания, которые подразумевали, что миссис Ван Хорн после их развода привела к себе другого мужчину, и что именно этот другой мужчина ранил маленькую Эмбер Ван Хорн.

– Я надеюсь, что вы выслушали показания свидетелей, полицейских, медицинских экспертов и других лиц и можете сравнить их с показаниями мистера Ван Хорна. Каким бы хорошим адвокатом ни был мистер Беккер, я не думаю, что ему удалось развалить дело, которое мы завели против его клиента.

– Нет, я не буду пересказывать все дело. Я буду говорить коротко и, надеюсь, по существу.

Я поднял свой реквизит, фотографию двадцать на тридцать, на которой была изображена улыбающаяся семимесячная Эмбер Ван Хорн на руках у матери.

Со своего места вскочил Беккер, крича:

– Ваша честь!.. – но прежде чем он успел закончить, я сказал:

– Это – просто фотография жертвы, ваша честь. Ничего провокационного.

Херринг бросил взгляд на Беккера, и даже Беккер был достаточно умен, чтобы заткнуться, когда Херринг сказал:

– Сядьте.

Я медленно прошелся вдоль ложи присяжных, показывая им фото.

Я остановился перед молодым парнем. Он старался не смотреть на нее, но ничего не мог с собой поделать. С самого начала процесса они не видели фотографии девочки. Там были одни свидетельства, слова и диаграммы. Не настоящий человек.

– Прошу прощения за то, что я делаю, леди и джентльмены. Потому что то, что я делаю, будет преследовать каждого из вас. Я делаю это, чтобы напомнить вам о том, что такое этот суд. Эмбер Ван Хорн не так давно была живым, дышащим восьмимесячным ребенком. Теперь она – разлагающийся труп на кладбище в Джексонвилле.

Раздался вздох, а затем ропот зрителей. Я почувствовал, как Беккер вскочил на ноги и снова упал, бросив взгляд на Херринга.

– Я прошу прощения за то, что употребляю такие выражения, но это правда. Она мертва, и ее похоронили. Она была всего лишь маленькой девочкой. Каждый год даже в этом городе умирает множество маленьких девочек, от болезней, несчастных случаев, убийств. А тут лишь одна маленькая девочка. Но...

Я шел вдоль очереди, глядя каждому в глаза, пока они не опускали их.

– Мы здесь из-за нее. Именно из-за нее штат и обвинение потратили, наверное, сто тысяч долларов, если принять во внимание человеко-часы, зарплату, оборудование и все остальное, что было потрачено на смерть этой маленькой девочки. Как я уже сказал, она была всего лишь маленькой девочкой. Зачем мы это делаем, зачем тратим так много на одного человека?

Я снова поднял фотографию перед ними.

– Потому что в нашей культуре священна каждая жизнь. Эмбер Ван Хорн не писала романов, не растила детей, не делала ничего, чтобы сделать мир лучше... кроме собственного существования. Она была рядовой, незаконченной и вообще никакой ценностью. Но мы проводим этот суд, чтобы подтвердить, что ее жизнь имела ценность, и штат просит вас отправить ее отца, Криса Ван Хорна, в камеру смертников, чтобы подтвердить, что жизнь священна.

Я повернулся спиной к присяжным и подошел поближе к столу, где сидела Ван Хорн. Начав говорить, я не повернулся обратно к жюри:

– Ранее я уже извинился за то, что это будет вас преследовать, и уверен, что большинство из вас не поняли, о чем я говорил. Позвольте объяснить.

– Я начал работать прокурором десять лет назад. Я думал, это будет просто работа. Чего я тогда не понимал, так это того, что это – гораздо больше, чем просто работа. Я вел или помогал вести сотни дел. Я видел фотографии и знакомился с семьями сотен жертв умышленных и неумышленных убийств. Я думал, что когда закончу дело, то покончу с ним.

Я повернулся и пошел обратно к скамье присяжных.

– Я ошибся. Я до сих пор вижу лицо первой жертвы в первом деле, которое я когда-либо вел. Она была клерком в сети магазинов «7-Eleven», и ей выстрелил в лицо бандит, который ушел с двумястами одиннадцатью долларами... и тридцатью семью центами. Она была замужем и являлась матерью двух маленьких мальчиков. Ее звали Лилли Мэй Лонгстрит. Я вижу ее, не часто, но иногда, когда засыпаю или во сне, я ее вижу.

– То дело я проиграл. Мы не смогли собрать достаточно веских доказательств, и обвиняемый ушел от ответственности. Но я сделал все что мог, и когда я вижу во сне лицо Лилли Мэй, я могу смотреть ей в глаза без сожаления. Теперь я вложил в ваши мысли лицо Эмбер. И поверьте мне, однажды, где-нибудь, как-нибудь, вы снова увидите ее лицо. Лично для меня не имеет значения, с каким вердиктом вы вернетесь. Убийство первое, непредумышленное, что угодно. Я знаю, что я – и мой офис – отдали этому делу все, что у нас было. Даже если мистер Ван Хорн будет оправдан, я все равно смогу встретиться с Эмбер во сне и не стыдиться того, что сделал.

– Это вам, шестерым, требуется решить, что вы должны этой маленькой девочке. Когда вы увидите ее еще раз, а поверьте, вы ее увидите, сможете ли вы сказать себе, что поступили по отношению к ней правильно? Я надеюсь, что сможете, потому что альтернативой будет много бессонных ночей.

– Спасибо за ваше время и внимание. Эмбер и те, кто ее любил, вам тоже спасибо.

Беккер одарил меня болезненной полуулыбкой, как будто не мог поверить, что я пытался накормить современных присяжных такой ерундой. Я лишь улыбнулся ему в ответ.

Я снова улыбнулась ему в шесть часов вечера. После того как нас вызвали обратно в зал суда Херринга. Присяжные отсутствовали чуть больше четырех часов. Старшина присяжных встал и, повернувшись к Ван Хорну, сказал, что его признали виновным в убийстве второй степени. Это означало, что ему грозило наказание от десяти до двадцати пяти лет. За первое преступление, наверное, лет десять.

Беккер пытался улыбнуться родителям. Несомненно, он скажет им, что спас их сына от камеры смерти. Но мне было интересно, что за человек будет этот парень, когда через десять лет выйдет из Рейфорда. Он уже не будет прежним.

Мать Эмбер, а затем бабушка Эмбер по материнской линии подошли и обняли меня. Я не очень люблю прикосновения, но обнял их в ответ. Они не получили всего, чего хотели, но я подумал, что с тем, что получили, они смогут жить. Теперь они могли жить своей жизнью.

Я уже выходил, когда ко мне подошел Беккер и похлопал по плечу. У него были идеальные волосы, идеальные зубы, он был стройным и подтянутым, и у него была великолепная улыбка. Он напомнил мне парня Дебби – Дуга/Лэнса Бейкера. Мне захотелось врезать ему, но я лишь ухмыльнулся.

– Поздравляю, – сказал он. Если он и не был искренен, то очень хорошо притворялся. – Я никогда не думал, что эта чушь сработает, но на самом деле ожидал непредумышленного убийства, а может быть, и меньше. У тебя найдется минутка, чтобы сходить куда-нибудь выпить кофе?

Я чуть было не сказал «нет», но потом понял, что сегодня мне некуда идти и нечего делать. Так мы оказались в «Пеликанах», баре в центре города, который обеспечивал большую часть вечерних развлечений, если только не ехать на пляжи или в один из пригородов. Он проставлялся, а так как он, вероятно, зарабатывал раз в десять больше меня, я ему позволил.

Я работал над «Кровавой Мэри», налегая на табаско и перец, а он пил какой-то девчачий напиток.

– Тебе интересно, почему я пригласил тебя выпить?

– Не вполне. Полагаю, ты охотишься за моим телом.

Он улыбнулся и сказал:

– В некотором смысле...

Я отрицательно покачал головой.

– Ты будешь ооочень разочарован.

Он рассмеялся, сделал глоток, потом сел и уставился на меня. Я задумался, был ли я прав, и не собирается он приударить за мной.

– Я хочу тебя, но не физически, Билл. Моя юридическая фирма всегда ищет новые таланты. У нас есть филиалы в дюжине крупных городов по всей территории США, около пятидесяти партнеров и, возможно, пятьсот адвокатов в целом. Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы сменить сторону? Я слышал, когда-то ты был адвокатом.

– Я польщен, но почему?

– Не могу сказать точно. И впрямь не могу, никаких подводных камней. Это просто... что-то, что я ощутил или почувствовал там. Думаю, что ты намного лучше, чем заслуживает это место. Джексонвилл? Господи Иисусе, ты бы мог практиковать в Нью-Йорке, Сан-Франциско или Чикаго. Большие дела, большие деньги, гораздо большие зарплаты. И еще му... Боже, чувак, ты не поверишь, какие киски бродят по нашим офисам. Для этого даже не нужно много работать. Наши объедки выбили бы глаза у здешних парней.

Он посмотрел на мою левую руку и увидел на ней кольцо.

– Похоже, ты женат, так что, мы могли бы устроить на работу супругу. И самое замечательное, что даже женатые парни получают на стороне все, с чем только могут справиться. Что-нибудь из этого звучит интересно?

Я сделал глоток своего напитка и задумался.

– Нет, не совсем.

Он выглядел искренне озадаченным.

– Мне нравится то, что я делаю. Я думаю, мне нужно то, что делаю я. Представление интересов богатых сукиных сынов, бытовых разводов или корпораций ничего для меня не значат. Я испытываю искушение, потому что это было бы вызовом, но думаю, я твердо стою на своем. И я не могу уйти, потому что уже заплатил слишком высокую цену, чтобы быть здесь.

Он приподнял одну бровь. Я видел такое только в кино.

Я протянул к нему руку с обручальным кольцом. Кожа вокруг него все еще была розовой, но почти зажила.

– За двадцать минут до того, как я пришел в суд, мне позвонила моя жена, чтобы сказать, что больше меня не любит и подает на развод. После почти восемнадцати лет и двух детей.

– Оо...

– В основном – из-за работы. Отчасти виноват был лично я, но я делал то, что делал по доброй воле, так что, не могу слишком сильно жаловаться.

– Но разве это не освобождает тебя?.. Я имею в виду, я не хочу быть неделикатным, но как бы она ни была прекрасна, ты же знаешь, что существует целый мир женщин? Ты можешь об этом сейчас не думать, но жизнь продолжается.

– Может быть. Слушай, прямо сейчас я просто хочу затаиться и попытаться все переждать. Оставь мне свою визитку. Если передумаю, я тебе позвоню, и это не будет слишком долго.

Он оглядел бар. Как обычно, там были десятки молодых и не очень молодых адвокатов, сотрудников суда, секретарш, мужчин и женщин, которые пили, флиртовали, пытались договориться о том, что будет позже вечером. Я был моложе некоторых парней и женщин, но чувствовал себя на сто лет старше. Таков будет в будущем мой мир? Да поможет мне Бог.

Беккер пожал мне руку и двинулся вслед за высокой рыжеволосой женщиной, работавшей в офисе общественного защитника. Когда я вышел, он что-то говорил ей, стоя так близко, что они могли бы поцеловаться, не двигаясь больше чем на миллиметр в обе стороны, и она хихикала. Боже, я уже ненавидел развод.

Я вернулся в Ривер-кондо и вошел. Я ничего не ел с самого завтрака, но нашел на столе у кровати пачку сырных крекеров и тепловатую полупустую пепси-колу и проглотил и то, и другое.

Я лег на кровать полностью одетый и уставился в потолок. Я должен был быть в нашей спальне, лежать рядом с Дебби, слушать музыку для детей, смотреть телевизор или говорить с ней о чем-то несущественном, что случилось с одним из нас в течение дня. Я не должен был лежать в чужой постели, один, в тишине, если не считать редких звуков машин в ночи и далеких полицейских сирен.

Наконец, я почувствовал, что нахожусь вдали от здания суда, дел и людей, с которыми работал. Я был один и отныне буду один.

Лежа там, я чувствовал, как во мне поднимается черный гнев. Я никогда не отрицал, что хотя бы частично несу ответственность за то, что произошло между мной и Дебби. Я позволил своей работе и заботе о других вторгнуться в мою жизнь и отодвинуть в сторону ее и детей. Я был туп и глуп.

Но я никогда не смотрел на другую женщину и всерьез не думал об измене своей жене. Я не отдавал любовь, которую обещал ей, незнакомке. И если бы у меня были такие же проблемы, как у Дебби, если бы я поддерживал форму, а она позволяла себе толстеть и дряблеть, я бы пошел к ней и попытался все исправить.

Во время двух своих беременностей она становилась огромной, и после каждой ей требовалось некоторое время, чтобы вновь обрести свое старое тело. Но я не помню, чтобы когда-нибудь смотрел на нее и не видел той женщины, которую любил. Под этой дряблостью и этими лишними килограммами была она. Почему же она не смогла сделать этого ради меня?

Я резко сел на кровати, и мне ужасно захотелось все разбить. К черту быть хорошим парнем. Я совершил несколько ошибок, но не я был тем, кто предал своего партнера, не я выдернул вилку почти двадцатилетия вместе, чтобы вожделеть какое-то твердое тело.

Мне не нужно было читать ее письма Лэнсу. Я мог бы процитировать в своей голове каждое слово. Пока я работал, любил ее и старался сохранить брак среднего возраста, она флиртовала, вожделела и, наконец, влюбилась в парня, который не был с ней во время этих беременностей.

Не Лэнс обнимал ее по ночам, когда она плакала из-за неудач в карьере, и в то время, когда из-за больничной ошибки мы думали, что у трехдневного Билла-младшего может быть синдром Дауна. Прошла неделя, прежде чем мы получили правильные результаты. Мы стояли над его кроваткой, и я помню слезы, которые мы оба проливали, пытаясь представить себе, какой была бы наша жизнь, его жизнь, если бы у него был Даун.

Лэнс, этот молодой сукин сын, вошел со своим твердым членом, плоским животом и десятилетним преимуществом надо мной, и она забыла все те ночи, все те часы, жизнь, которую я посвятил ей. Она бросила меня и эти годы.

Я думал, что раньше злился, но понял, что то, что я чувствовал тогда, было ничем. До тех пор пока она не сказала мне, что больше меня не любит, все это было не совсем реально. У меня была надежда. Теперь все исчезло.

Я вел дела, в которых мужья-рогоносцы убивали своих неверных жен, оставляя в живых их любовников. Я никогда этого не понимал. Теперь понял. Лэнс был виновен лишь в том, что был мужчиной, управляемым своим членом, Если бы я был его ровесником и холостяком, я бы сделал то же самое. Но Дебби ударила меня ножом в спину, отрезала яйца, вырвала сердце. Я был рад, что сегодня вечером меня с ней рядом не было. Я задавался вопросом, будет ли безопасно даже встречаться с ней в ближайшее время.

Я не мог лечь спать. Я встал, взял свой Эскалейд и каким-то образом оказался в «Последнем Звонке». Может быть, потому, что он был близко к дому, или к тому, что было моим домом. Я в одиночестве пил за столиком и смотрел, как молодые и старые любовники флиртуют, целуются, танцуют и делают на танцполе все, кроме секса. Когда я не смог видеть достаточно ясно, чтобы вести машину, владелец вызвал полицейских, и после того как они посоветовались с сержантом и поняли, кто я, тот отвез меня обратно в квартиру на реке, уложил внутри на кровать и позволил мне с благодарностью впасть в бессознательное состояние. Так закончился мой первый день свободы.

Я мог бы вернуться домой с помощником шерифа, но не мог заставить себя встречаться с Дебби, детьми или моим бывшим домом. Большую часть субботнего дня я смотрел все каналы, какие только мог найти, выходил и ел тайскую еду в новом ресторане рядом с пляжем и, наконец, сидел на скамейке у набережной, позволяя порывам ветра хлестать меня: когда солнце опускалось за горизонт, воздух становился прохладнее и приближался дождь.

Зазвонил мой сотовый, и я вытащил его, намереваясь проигнорировать, если это была Дебби.

– Привет, Рой.

Когда она заговорила, я понял, что это – мама Дебби, Кэти. Рой был в порядке, но Кэти была максимально похожа на классическую бабушку, хотя в свои шестьдесят пять лет все еще имела довольно красивое тело и сохранила черты лица, показывавшие, откуда Дебби и ее младшая сестра Кларисса получили свою красоту.

– Привет, Билл. С тобой все хорошо?

– Определенно хорошо.

– Мне очень жаль, Билл. Я хочу, чтобы ты знал, я пыталась отговорить Дебби от этого, когда услышала, что она собирается сделать. Я сказала ей, что она идиотка. Она моя дочь, и я люблю ее, но не могу поверить в то, что она делает.

– Мне самому было трудно в это поверить, Кэти, но всякое случается. Она ведь подала заявление в пятницу, не так ли?

– Да, мне очень жаль, но она это сделала. Что ты планируешь делать?

– В смысле?

– Ты собираешься бороться с этим, ведь так? Ты адвокат, ты должен знать людей. Затягивай все как можно дольше.

– Зачем?

– Зачем? Зачем бороться за свою жену? Ты ведь любишь Дебби, правда? И детей.

– Детей – да. Дебби – наверное. Не так сильно, как три недели назад.

– Ты ведь знаешь, что она не любит этого парня, не так ли?

Я прикинулся невеждой.

– Какого парня?

– Ох, Билл, не будь идиотом. Я – на твоей стороне. Дуга Бейкера, парня из УСФ.

– Как ты о нем узнала?

– Она вернулась с ним домой после взрыва в УСФ в ту пятницу, и пригласила его – как друга – вчера вечером к нам. Они отправились ужинать. Как друзья.

– Ты думаешь, она его трахнула?

Она не ахнула, не рассердилась и не стала защищать свою дочь, так что, я довольно хорошо представлял, что она думает.

– Не знаю, Билл. Если честно, все возможно. Можно смотреть на нее, когда она говорит о том, какие они хорошие друзья, и знать, что она лжет как дышит. Я просто не знаю, лжет ли она самой себе так же, как и всем остальным.

Я сделал глубокий вдох и выдохнул. Мне на лицо упали первые капли дождя.

– Ну, тогда, Кэти, какой в этом смысл? Зачем бороться, если она уже меня заменила?

– Потому что она может думать, что любит его, но это не так. Она построила свою жизнь с тобой, и у вас двоих есть дети, и она так сильно любила тебя когда-то. Просто... прошло время, а ты не поддерживал себя физически, и она созрела для романтики, когда появился Дуг. Послушай, Билл, это случается и с мужчинами. Это тот зуд, который возникает, когда вы давно женаты и перестаете смотреть на своего мужа или жену как на любовника. Я хочу сказать, что это – просто интрижка. Я думаю, она полагает, что любит его, или ей льстит мысль о том, что молодой привлекательный мужчина хочет ее, когда ей скоро исполнится сорок. И она, вероятно, будет заниматься с ним сексом, если уже не занималась. Я не хочу причинять тебе боль, но это, вероятно, произойдет.

– Так, какой мне смысл тогда цепляться за кого-то, кто думает, что любит молодого горячего парня и собирается заняться с ним сексом и, возможно, ткнуть меня в это носом?

– Потому что интрижки не длятся долго, Билл. Это – не любовь. Это – фантазия и похоть, но они выгорают. Настанет день, когда она увидит его и то, что она делает, при свете дня. Она вспомнит, что у вас было, и то, что у нее с ним, не сможет с этим сравниться.

Начался дождь, поэтому я поднялась со скамейки и направилась к своему Эскалейду.

– Возможно, но к тому времени меня уже рядом не будет.

Наступило долгое молчание. Когда я подошел к Эскалейду на стоянке, она, наконец, сказала:

– Ты не достаточно любишь ее, чтобы удержать?

– Кэти, а что, если однажды к тебе придет Рой и скажет, что встретил кого-то и хочет развестись, а потом съедет и начнет заниматься с ней сексом, а ты поймешь, что это просто интрижка? Ты сможешь подождать?

Я сел в Эскалейд и стал смотреть, как стучат по ветровому стеклу капли дождя. Я понял, что она плачет.

– Я буду скучать по тебе, Билл. Ты был хорошим человеком, хорошим зятем и хорошим отцом, хотя мог бы проводить и больше времени с детьми. Я плачу за себя и за Дебби. Придет день, когда она поймет, что выбросила, и тогда плакать будет она. Поверь мне на слово.

– Наверное, я должен быть лучше, чем есть, чтобы не сказать тебе, что эта мысль заставляет меня улыбаться, я надеюсь, что когда-нибудь ей будет чертовски больно, потому что сейчас чертовски больно мне.

– Не забывай нас, Билл. Даже если ты исчезнешь из жизни Дебби, ты был частью нашей жизни в течение двадцати лет. Ты разводишься не с нами.

– Знаю. Пока.

Я поехал к реке, включил ноутбук и начал просматривать съем жилья. Деньги не были проблемой, но я хотел жить где-нибудь поближе к центру. У меня было чувство, что моя работа будет еще большей частью моей жизни, чем раньше, а жить в центре города будет удобно.

***

После того как сделал пометки на некоторых проспектах, решил, что не хочу слышать, как мир катится в ад, и поскольку стало очевидным, что моя жена и дети бросили меня умирать, я начал искать сайты порно-видео. Я нашел пару хороших видео с короткими и несколькими полнометражными фильмами. Я нажал на один фильм с изображением пышногрудой блондинки, которая, очевидно, сошлась с парой очень хорошо одаренных уборщиков бассейна.

Ничего.

У меня не было и намека на эрекцию.

Я понял, что это, вероятно, не самая лучшая идея о том, как получить некоторое облегчение, поэтому начал искать, пока не нашел один о жене, изменяющей с двумя лучшими друзьями своего мужа, обоим парням, судя по внешности, было лет сорок или пятьдесят. Она была брюнеткой, невысокой и стройной.

По-прежнему ничего.

Я посмотрел вниз на свой непокорный член и не смог удержаться от упрека:

– Ты – гребаный предатель.

Но было очевидно, что он не собирается выходить играть, и тогда я начал впадать в еще большую депрессию. Дебби не только разбила мне сердце, но и, похоже, убила мое сексуальное влечение.

Я выключил свет и уставился в потолок, в то время как в моей голове кружился калейдоскоп воспоминаний и картин из моей прошлой жизни. Я знаю, что, должно быть, все же поспал, но, честно говоря, не помню, как заснул или проснулся на рассвете.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ МОЕЙ СВОБОДЫ

В то утро, когда я пришел на работу, мне показалось, что все смотрят на меня и стараются, чтобы я не застал их за этим занятием. Шерил ходила вокруг меня на цыпочках. В конце концов, мне пришлось сказать ей, чтобы она убиралась к черту и забыла о том, что случилось в пятницу. У нас есть работа.

Наверное, я хорошо поработал, хотя так и не смог точно вспомнить, что делал в тот день. Я позвонил нескольким агентам по недвижимости и получил назначения на просмотры несколько мест. В полпятого я вышел из офиса и к половине восьмого вечера осмотрел пять мест. Выйдя из пятого – трехкомнатной квартиры в двух милях от здания суда на Либерти-стрит – я сказал агенту:

– Вот эта.

Он выглядел удивленным.

– Вы не хотите посмотреть другие площадки? Она, вроде как, маленькая.

– Для меня она достаточно велика. Я не собираюсь проводить здесь много времени. Кухня маленькая, но есть я, вероятно, буду вне дома, в ней есть выделенная линия и спутниковое телевидение, а вторая спальня – как раз для тех случаев, когда ко мне могут приехать дети. В такие ночи я могу спать и на диване. Я хочу переехать к этим выходным. Это выполнимо?

– С достаточным количеством денег выполнимо все.

Остаток этой недели и следующая прошли быстро и леденяще медленно одновременно. Я переехал в трехкомнатную на Либерти. Работа есть работа. Братья Томпсоны (дело об убийстве наркоторговца-подонка), которое, как я думал, было легче, чем устрица на пляжной вечеринке, превратилось в групповой трах, когда выяснилось, что братья и их друзья посадили в жюри присяжных приятеля и были достаточно глупы, чтобы угрожать другому присяжному, чтобы тот посмотрел на вещи правильно. То, что было простым исполнением с соблюдением установленных законом условий, превратилось в собачью свалку. Когда все закончилось, дело, которое должно было занять три или четыре дня, заняло почти три недели, чтобы приблизиться к заключительному слову.

В конце концов, я заставил себя зайти в свой бывший дом в сопровождении помощника шерифа. Дебби нашла причину быть в другом месте, так что, там была только Келли. Пока я отделял остаток своей жизни от того, что было моим домом, Келли крутилась рядом. Мы обменялись несколькими словами.

Собираясь уходить, я подошел к ней и обнял. Она сопротивлялась лишь мгновение, а потом обняла меня в ответ.

– Прости, детка.

– Мне тоже жаль, папа.

Я превратил квартиру с двумя спальнями на Либерти в склад, где было достаточно места, чтобы развернуться, поесть на кухне и лечь спать. Каждый вечер я выходил из дома и, как почти каждый вечер после моего визита в Последний звонок, получал дерьмо в баре.

Как обычно, хозяева вызывали копов, которые укладывали меня в постель. Я знал, что они, должно быть, злятся, но пока я крепко держу за яйца помощника шерифа, убившего мужа своей подруги и двух его братьев, они будут ко мне очень добры.

Я провел четверг, внося последние штрихи в то, что должно было стать концом дела Томпсона об убийстве ребенка наркоторговцем. На работе люди должны были привыкнуть к тому, что я стал жертвой бракоразводной войны, но все по-прежнему настороженно обходили меня. Я не думаю, что хотя бы два человека говорили мне что-нибудь о моей личной жизни. Может быть, все были внимательны ко мне, а может быть, я просто излучал флюиды «убирайся от меня на хрен» так сильно, что никто не хотел рисковать заплыть в опасные воды.

После работы, после восьми вечера, я захватил китайскую еду по дороге на Либерти-стрит, почти до полуночи работал над подготовкой дела, даже не включив телевизор, и, наконец, в полночь проверил свою электронную почту. Там был один мусор, кроме одного письма от Дебби.

«Билл, я наняла Джойс Линдер из «Линдер и Хоу», чтобы она занялась разводом. Пусть тот, кого наймешь ты, свяжется с ней».

В письме не было ни сердечек, ни смайликов, что меня не удивило.

Я мог бы подождать до следующего дня, но сообщение меня взбодрило. Я нашел номер сотового и набрал его.

– Да, наверное, это очень важно, раз ты звонишь мне в полночь. В противном случае я вдвое увеличу гонорар.

Я знал, что у Лью Уолтерса есть определитель номера, и он знал мой номер, так что, это было сказано мне.

– Я жду, что ты будешь работать бесплатно, или я в мельчайших подробностях расскажу Моне об этих двух хозяйках, ну, тех, с которыми ты встречался на юридическом факультете шесть лет назад.

– Взаимное гарантированное уничтожение, господин помощник прокурора штата. Ты сдашь меня, а я рассказываю красавице Дебби о том окружном прокуроре из Окленда, с которой ты заигрывал на конференции два года назад в Чикаго. Знаешь, той, что могла связать языком два вишневых черенка?

Было очевидно, что он уехал из города и, будучи своего рода прыгающим бобом, не был в городе несколько недель и не слышал сплетен. Я удивился, почему его жена Мона ничего ему не сказала, а потом вспомнил, что слышал, будто она была с женской группой в Африке в каком-то крестовом походе «Спаси дикую природу».

– Сейчас это уже не имеет значения, даже если и правда, Лью.

– О, что случилось, Билл?

– В пятницу, пару недель назад она подала на развод. Она наняла Джойс Линдер. Я бы хотел, чтобы меня представлял ты.

На другом конце провода воцарилось молчание, что было необычно, потому что Лью Уолтерс мог извергнуть столько же слов, сколько любой адвокат, которого я когда-либо встречал. Он мне все равно нравился, с тех пор как мы познакомились, когда я был практикующим адвокатом и разговаривал со студентами-юристами в Калифорнийском университете более пяти лет назад. Лью не занимался бракоразводными делами, но он был мастером на все руки и моим другом. Я ему доверял.

– Ты серьезно? Черт возьми, Билл, прости. Как, черт побери, это случилось? Ты что, гулял на стороне? Если так, то мне, наверное, следует тебе сказать, что я позволю ей сжечь твою задницу. Она слишком горячая и хорошая женщина, чтобы с ней так обращаться.

– Как раз наоборот.

– Нет. Боже мой! Я бы никогда... Подожди, пожалуйста, скажи мне, что это не Норман, – попросил он.

Норман был его напарником – бродячим котом, который за последние несколько лет переспал, наверное, с половиной женщин, работающих в здании суда и вокруг него.

– Не он с ней спал?

– Нет, это был не Норман. Она познакомилась с каким-то крутым молодым профессором в Университете и теперь думает, что влюблена в него.

– Боже, я рад это слышать. Я имею в виду, мне это ненавистно из-за тебя, но если бы это был Норман, мне пришлось бы его убить или, по крайней мере, выбить из него дерьмо. У него мораль проклятого козла. Господи, как бы я хотел, чтобы он не нравился мне так сильно. В любом случае, каково твое решение? Ты хочешь, чтобы я застопорил работу, затянул ее? Дал ей шанс вытащить голову из задницы?

– Нет. Дело сделано. Когда твоя жена говорит тебе, что больше тебя не любит, и приводит этого ублюдка, чтобы познакомить с твоими детьми и с ее родителями, в то время как ваша постель еще теплая, уже слишком поздно. Все, чего я хочу, чтобы ты сделал, и ты должен это сделать, – это организовать разумное содержание детей. Она хорошо зарабатывает, но и я сделаю свое дело.

– Чего я не сделаю, так это не дам ей ни одного гребаного пенни алиментов. Я не собираюсь платить ей за то, чтобы она трахалась с этим ублюдком. Я уйду из конторы и брошу этот город, прежде чем заплачу ей хоть цент. Мы были женаты семнадцать лет, но она ничего не получит за то, что трахалась у меня за спиной. Ты можешь это сделать?

– Разве не очевидно? А теперь скажи, насколько грубо ты хочешь, чтобы я себя вел? Я знаю, что прелюбодеяние не имеет никакого юридического веса, но я смогу найти судью, который ненавидит изменщиков, и мы каким-нибудь образом обмажем грязью, достаточно, чтобы дать тебе то, чего ты хочешь. Что у тебя на нее есть?

– Я не могу тебе сказать, Лью, и не настаивай. Я даже не знаю, трахалась ли она с этим парнем. Я знаю, она думает, что влюблена в него, и знаю, что если она с ним и не трахалась, то это может случиться в любую минуту.

– Ты знаешь, что связываешь мне руки, но... Я сделаю все для тебя. Билл... черт возьми, мне так жаль. Есть ли что-нибудь, что Мона или я можем для тебя сделать? Сейчас я – в Омахе, но через несколько дней вернусь в Джакс.

– Просто покончи с этим юридическим дерьмом и поцелуй от меня Мону, когда увидишь ее. Ты счастливый человек, но не понимал еще несколько дней назад.

– О... да... а что насчет детей? Ты не хочешь каких-то особых посещений или опеки? Ты будешь бороться с ней за опеку?

– Нет, она – хорошая мать, просто дерьмовая жена. Она их вырастила. Я бывал разве что в гостях. Я хочу иметь с ними какой-то контакт, на который она не сможет повлиять, но она может иметь первичную опеку.

– Считай, что дело сделано. Но, парень, не позволяй этому испортить тебе отношения с детьми. Даже если что-то становится странным, а это обычно случается при горьких разводах, они все равно твои. Что бы ни случилось между тобой и Дебби, не позволяй этому испортить отношения между тобой и ими. Я позвоню тебе, когда вернусь в Джакс, хорошо?

Я знал, как отчаянно он и его жена Мона пытались зачать. Ни один из них не мог полностью скрыть зависти и боли, которые вызывал у них вид двух наших неугомонных подростков в тех редких случаях, когда они бывали в нашем доме. Но проблемы есть у всех. Прямо сейчас мне казалось, что я бы поменял свою на их.

Я лег на спину, чувствуя себя лучше, но в то же время хуже. Лью был хорош. Он разберется с юридической стороной дела. Самое «худшее» пришло с осознанием того, что теперь, когда все попало в руки адвокатов, пути назад нет.

***

На следующее утро, готовясь к закрытию первого дела братьев Томпсон, мне пришлось пробежаться сквозь толпу взглядов и перешептываний. Это было дело Найджела. Сам процесс – если не считать того, что на свидетелей и присяжных оказывалось сильное давление, – был настолько чертовски элементарен, что походил на стрельбу по рыбе в бочке или охоту на оленя, прикованного цепью посреди поляны. Я не гордился этим, но взял дело у Гордона Карлайла и Джессики Стивенс, потому что оно было мне нужно.

Я сказал свое заключительное слово, поджарив задницу Томпсона, и не был удивлен, что через час, после того как присяжные ушли в комнату для совещаний, они вернулись с вердиктом «виновен в убийстве первой степени».

Я позволил сесть за стол обвинения Джессике, потому что она была очень добра к тому, что я выбил дело из-под нее.

Это была высокая платиновая блондинка. Не очень стройна, но хороша сверху и снизу. Не очень красивая, но что-то в ней было. Она была из тех женщин, что выглядят некрасивыми, когда смотришь на нее с одной стороны, и как классическая красавица, если смотреть с другой. Она работала в прокуратуре штата до того, как пришел я, и была уже старым сотрудником. Она была хорошим адвокатом. Я так и не понял, почему она довольствуется тем, что остается на более низком уровне.

Прямо сейчас ее изменчивая привлекательность была омрачена темнотой. Я не знал, в чем причина, но мне не нужно было быть экспертом в чтении людей, чтобы понять, что ей больно. Я хорошо знал это выражение.

Карлайл не очень хорошо воспринял мой захват дела, и хотя пытался это скрыть, я знал, что он зол. Это должен быть обвинительный приговор по громкому делу об убийстве, и я знал, что он хорошо бы смотрелся в его резюме, но он был молод. У него еще будет гораздо больше шансов.

Выйдя из зала суда, я увидел Карлайла, толпившегося в компании двух других молодых работников прокуратуры. Я медленно направился к ним.

–.. .сукин сын... это было мое дело. Джессика была просто украшением витрины. Я сделал всю тяжелую работу, а потом он приходит и крадет ее. Господи, если бы он провел еще немного времени, трахая эту свою пышногрудую шлюху, он бы не метался вокруг, разрушая жизнь каждого. Проклятое безмозглое чудо...

Когда я подошел, двое сопровождавших его прокурорских насторожили его взглядом, и он медленно повернулся, словно в водевиле.

Он молчал, ожидая, когда упадет топор.

– Во-первых, я бы посоветовал тебе извиниться за то, что ты назвал мою жену шлюхой.

Он встретился со мной взглядом и сказал:

– Я не имел этого в виду. Я просто... я надрывался над этим делом. Я разозлился.

– Во-вторых, тот, кто достаточно глуп, чтобы ругать кого-то, стоящего настолько высоко над ним, как я над тобой, где его могут подслушать, вероятно, слишком глуп, чтобы надеяться на повышение.

Он ничего не сказал, поэтому я добавил:

– Что ты знаешь о моем браке и как много других людей здесь знают об этом?

Он тяжело сглотнул.

– Говорят, твоя жена разводится с тобой из-за какого-то молодого парня из УСФ. Что она погналась за жеребцом. Все знают твою жену. Она – самая горячая женщина-профессор, которую я когда-либо видел. И... знают об этом все. Адвокаты, полицейские, уборщики. Все.

Я только покачал головой.

– Ты – тупой ублюдок, но, к счастью, быть глупым – это не смертельно. А теперь убирайся к черту с моих глаз.

Я смотрел, как они уходят, и думал, сколько разных историй ходит вокруг меня и Дебби.

Кто-то за моей спиной откашлялся. Я обернулся и увидел, что на меня смотрит Джессика Стивенс.

– Он – полный придурок, мистер Мейтленд. Люди над тобой не смеются. Тебя трахнули. Люди знают, что ты за человек. Они не смеются.

Она была такой же высокой, если не выше, чем Дебби. Я посмотрел ей в глаза и пожал плечами.

– Смеются, Джессика. Я знаю, что смеются. Но это не имеет значения.

Я повернулся, чтобы уйти от нее, когда она спросила:

– Ты куда-то планируешь пойти после работы?

Я стоял и смотрел на нее. Какого черта? Неужели то, что тебя бросили, внезапно делает тебя привлекательным для противоположного пола?

После долгой паузы я сказал:

– Нет, никаких планов и некуда идти.

– Я чувствую себя дерьмово, и ты чувствуешь себя дерьмово. Я хотела бы пойти и выпить с тобой пару стаканчиков, прежде чем пойти домой? Мы можем пожалеть друг друга. Хочешь?

***

Она пришла в мой кабинет сразу перед тем, как я собирался закрыть двери в шесть часов вечера. Там была Шерил, и она странно посмотрела на меня, когда увидела, что в мой кабинет вошла Джессика.

– Я живу в Вестсайде, совсем рядом. Ты когда-нибудь был у О'Брайена?

Я был. Это – большой старомодный бар на границе старого центра Эйвондейла и дикого Вестсайда.

– Да. Ты предлагаешь пойти туда?

– Я живу всего в двух кварталах отсюда и могу припарковаться дома, дойти до бара и вернуться домой пешком. Не нужно беспокоиться о наказании за нетрезвое вождение.

– В этом есть смысл. Увидимся там.

Было около семи вечера, когда я подъехал к зданию О'Брайена. Это огромный бар на разделенной средней дороге недалеко от семнадцатого шоссе, которое проходит вверх и вниз по восточному побережью США и прямо через сердце Джексонвилла.

Я припарковался на разделительной полосе дороги и вошел в О'Брайен. Там был огромный бар «подкова», довольно большая расчищенная танцплощадка, бильярдные столы и зона со столами и стульями рядом с баром. Это был классический бар по соседству. Другими словами, это был американский паб.

Я подошел к одному из столиков и сел. Через минуту подошла официантка, и я заказал «Кровавую Мэри» с водкой, табаско и перцем. Я уже собирался расплатиться, когда ко мне подошел парень примерно моего роста, темноволосый, прихрамывающий, с классическим перебитым ухом в виде цветной капусты и разбитым носом бойца, и сказал официантке:

– Деньги с мистера Мейтленда здесь не брать.

– Привет, О'Брайен, – сказал я. – Ты все еще жив и здоров?

– Так сильно, как только могу. Что привело тебя сюда, мистер М.?

– Просто зашел выпить. Встречаюсь кое с кем.

Он бросил на меня взгляд, который я не смог определить.

– Дела или удовольствия?

– Просто с другом.

– Ты здесь не с хозяйкой?

– Больше нет, О'Брайен. Больше никогда.

– О, черт. Как давно?

– Две недели назад.

Он покачал головой, а потом сказал:

– Все наладится, мистер М. Я проходил через это четыре раза. Часто напивался до положения риз и еще чаще сваливался с ног. Все будет хорошо.

– У тебя душа философа, мой друг, – сказал я бывшему боксеру, а ныне владельцу бара, которого почти десять лет назад я отказался преследовать, когда крикливый гопник совершил ошибку, замахнувшись на человека, уложившего во время своей профессиональной карьеры двух боксеров в больницу и одного человека в землю.

Мы сидели и жевали сало, когда подошла Джессика. Она все еще была в своем офисном наряде, но распустила длинные светлые волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам. Она выглядела моложе.

Она заказала виски «Джек Дэниелс», что, как мне показалось, проявило ее характер, а О'Брайен одобрительно на нее посмотрел. Мы выпили и молча посмотрели друг на друга. В ее глазах стояли слезы. Я никогда не видел ее такой, а я видел ее раз за разом в течение более чем десяти лет.

– Ну же, Джесс, расскажи мне свою печальную историю. Мою же ты знаешь.

– Просто любовь, мистер... Билл. Почему любовь всегда должна разбивать твое сердце?

– Черт возьми, я – последний человек в мире, у которого ты должна об этом спрашивать.

Она покачала головой и сказала:

– Ты был женат семнадцать лет. У тебя двое детей. Мне – сорок четыре. Я никогда не была замужем. У меня нет детей. И никогда не будет. У меня были мужчины, о которых я заботилась все эти годы, но никого не любила так, как ты любишь свою жену. И никогда так не полюблю. Даже если ты потеряешь жену и детей, у тебя была с ними жизнь. У меня никогда этого не будет.

Я попытался придумать что-нибудь ободряющее, но, учитывая ее слова и мои собственные переживания, мысль о том, чтобы перерезать себе запястья или влепить пулю в голову, начинала казаться весьма привлекательной.

– Ну же, Джессика. Ты очень молода. И, пусть я никогда особо тебе это не говорил, но ты – красивая женщина. Ты еще сможешь кого-нибудь найти.

Она допила свой напиток, и слезы потекли по-настоящему.

– Нет, мистер... Билл. Есть только один человек, который когда-либо любил меня, и которого любила я. Он предложил мне выйти за него замуж, но я отказалась. Теперь он ушел и никогда не вернется. И я его не виню.

– Не понял.

– Это Карл... Карл Камерон. Он репортер «Таймс-Юнион».

– Я знаю, кто такой Карл. Вы с Карлом были близки?

– Почти год. Мы познакомились в июне прошлого года, когда он делал репортаж по делу о коррупции в мэрии, которым мы занимались. Он... он...

Тут слезы действительно полились.

– Он предложил тебя выйти за него замуж. Это я понял. А ты ему отказала. Почему?

Она сказала мне, и я просто ошеломленно посмотрел на нее.

– Так вот почему ты не вышла за него замуж?

– Я не могла. Я знаю, для тебя это звучит безумно, но... Я не могла. Я... мы... мы были... интимны. Я сказала ему, что буду принадлежать ему всю оставшуюся жизнь, но я просто не могла выйти за него замуж./

Она кивнула, а я покачал головой, пытаясь сдержать улыбку.

– Я и не знал, что в мире осталось два таких человека. Серьезно, я его понимаю. Он хочет кольцо, вечную любовь и все остальное. Вы оба в том возрасте, когда парни начинают этого хотеть. Но должен быть способ – компромисс, – с которым вы оба могли бы жить.

Она лишь покачала головой и заплакала еще сильнее.

– Я не могу и не хочу жить без него. Что же мне теперь делать?

Она придвинула свой стул поближе ко мне и, обняв меня, намочила мою рубашку.

– Я не самый умный парень на свете, но ты знаешь, что должна делать. По крайней мере, ты можешь что-то сделать, чтобы его удержать. Я потерял единственную женщину, которую когда-либо любил, и ничего не могу с этим поделать.

Она подняла залитое слезами лицо и поцеловала меня, прежде чем я успел отодвинуться. Ее губы были мягкими. Я никогда даже и не думал о том, чтобы целовать ее, но она прекрасно вписалась в мои объятия.

– У меня никогда не будет мужчины, которого я люблю, а твоя жена нашла кого-то другого. Не могли бы мы поехать к тебе?

– И...

– Я не хочу оставаться сегодня одна, Билл. Думаю, что убила бы себя, если бы мне пришлось спать сегодня в своей постели одной. Никаких условий, никаких обязательств. Просто останься со мной. Пожалуйста.

На мгновение я серьезно задумался. Даже если мой член откажется что-либо делать, по крайней мере, рядом со мной будет теплое женское тело. Я не знал, смогу ли выдержать еще одну ночь в одиночестве, думая о Дебби и обо всем, что я потерял... или о том, что она украла у меня.

Потом я покачал головой и осторожно отстранил ее от себя.

– Нет, это заманчивое предложение... Боже, ты даже не представляешь, какое заманчивое. Но ты же знаешь, почему хочешь лечь со мной в постель.

– Потому что я всегда восхищалась тобой, Билл. Ты честен и порядочен, ты борешься за то, во что веришь, и ты – хороший человек. Я лучше лягу в постель с тобой, чем с кем-нибудь из моих знакомых.

– Кроме одного парня, а ты боишься сказать ему «да». Ну же, Джесс, не надо быть психоаналитиком, чтобы понять, что ты делаешь. Ты боишься сделать решительный шаг с Карлом, поэтому ложишься со мной в постель и можешь чувствовать себя виноватой и распутной и говорить себе, что это никогда не сработает, и поэтому тебе никогда не придется пытаться заставить это сработать с ним. Я становлюсь твоим оправданием для того, чтобы прожить в одиночестве всю оставшуюся жизнь. Я так с тобой не поступлю.

С минуту она молча смотрела на меня, потом вытерла слезы.

– Значит, ты не собираешься затащить меня в постель?

– Нет, я останусь здесь и напьюсь.

Она встала и пошла прочь.

– Ты должна сказать ему «да». Если ты действительно любишь его, не бросай. Слишком много всего такого происходит вокруг.

Она даже не обернулась:

– Я не могу.

Я смотрел, как она выходит из О'Брайена, и думал, что это должно было бы стать небольшим утешением – думать, что есть кто-то, чья жизнь еще более испорчена, чем моя, но мне от этого легче не становилось.

Четыре «Кровавых Мэри» не заставили меня почувствовать себя лучше, но к тому времени как закончил пятую, я уже почти ничего не чувствовал. Я все еще был в сознании, поэтому мне нужна была шестая.

Я уже приготовился напомнить О'Брайену, что он уже очень долго не несет мне номер шесть, когда увидел, как ео мне подходит коп и садится рядом со мной. Он был около метра восьмидесяти, седеющий серебристый брюнет со старомодными усами.

Он протянул мне руку, и я машинально ее пожал.

– Боб Гастингс, мистер Мейтленд. Сержант Гастингс. Я – старший сержант в этой зоне. Как дела?

– Прекрасно. Работаю над тем, чтобы потерять сознание. Не подбросишь меня домой или не вызовешь такси, когда я упаду?

– Извини, мистер Мейтленд. Мне позвонил О'Брайен, когда подумал, что ты можешь стать проблемой. Нам нужно поговорить.

– Насчет чего?

– Больше не будет полицейских нянек, которые будут забирать тебя домой и укладывать спать. Я знаю, что ты – большой прокурор, и шериф дал слово обращаться с тобой как с ребенком, но тебе нужно взять себя в руки.

– Я не...

– У моих людей есть дела поважнее, чем тащить домой парня, чья жена его наебала, каждый раз, когда он хочет залезть в бутылку, чтобы спрятаться от правды о своей жизни.

Я рассмеялся.

– Не ходи вокруг да около, сержант. Позволь мне сказать прямо: откуда у тебя лицензия на брак... брач... на консультацию?

Он вытащил из кобуры пистолет «Глок» и положил его на стол между нами.

– Не стоит впадать в ярость, сержант.

– Просто высказываю свое мнение. Я знаю, где ты находишься, мистер Мейтленд. Ты живешь в какой-то временной квартире, потому что тебя выгнала жена. Ты – один, впервые за долгое время. И ты не можешь вынести тишины. Ты не можешь спать в одинокой постели. Так что, ты будешь продолжать выходить и напиваться до беспамятства, чтобы спрятаться от боли осознания того факта, что теперь ты одинок.

– Я был в таком положении. Я трахался за спиной у жены, пока полгода назад она не выгнала меня. Я чуть не утонул в бутылке. Но вот это (указывая на «Глок») меня спасло. Не повторяй за мной. Я знал, что если буду продолжать пить, то пропущу работу, совершу ошибку, меня вышвырнут из полиции. А если это случится, я пойду домой, засуну свой «Глок» в рот и вышибу себе мозги.

Он уставился на меня.

– Я знаю, кто ты. Ты – это я. Единственное, что я на самом деле люблю, – это то, что делаю. Быть полицейским. Я могу продолжать жить, пока у меня есть это. Если я его потеряю, то не захочу жить. Ты же – прокурор. Дело не только в том, что ты делаешь. Еще и в том, кем ты являешься. Если ты не вылезешь из бутылки, то умрешь через три месяца.

Он сунул «Глок» обратно в кобуру и встал.

– Я не сталкивался с тобой, но парни, которым я доверяю, сказали, что ты – хороший парень. У нас таких недостаточно. Найди себе какое-нибудь занятие на вечер. Запишись в спортзал, стань волонтером в больнице, стань «большим братом», стань «волонтером безопасных улиц». Просто держись подальше от баров. Спокойной ночи.

И он ушел. Ко мне подошел О'Брайен и сказал:

– Твое такси ждет снаружи, мистер М. Прямо сейчас твоя жизнь может показаться довольно дерьмовой, но дай себе шанс. Дай себе немного времени.

***

Я проснулся один. Перевернулся на другой бок, взял сотовый и набрал знакомый номер. Если бы ответила Дебби, я бы повесил трубку. Несмотря на то, что у нас был идентификатор вызывающего абонента, ответил Билл-младший.

– Привет.

– Привет. Я тебя не разбудил?

– Нет, я собирался выходить. Меня пригласил Джесси Хиллман из школы поехать с ним и его отцом на экскурсию на Солт-Спрингс. Собираемся спуститься в поток с масками и трубками.

– Звучит забавно. Не думаю, что ты помнишь, но я возил тебя туда, когда тебе было года четыре-пять. Тебе понравилось.

– Я... на самом деле я этого не помню. Но да, думаю, это будет весело.

– Когда уезжаешь?

– Примерно через час. Вернусь в воскресенье вечером.

– О, желаю хорошо провести время. Твоя сестра там?

– Нет. Она отправилась в двухдневную поездку в Атланту с Мелоди Барнс и ее родителями.

Я молча держал трубку у уха и прислушался к его дыханию. Интересно, почему он не помнит нашу поездку в Солт-Спрингс? Для меня это было ясно как божий день.

– Хочешь поговорить с мамой? Я слышал ее и Д...

– Дуг там?

– Я... эээ... мама не хочет, чтобы мы говорили с тобой о ней и Дуге.

Я знал, что не должен этого делать, но не мог удержаться и спросил:

– Он теперь остается с ночевкой?

– Я не могу... ну... иногда.

– Все в порядке, Би Джей. Ты никогда ничего мне не говорил. Даже не говори ей, что я звонил. Просто хорошо проведи время. И, я...

– Знаю. – И он повесил трубку.

***

Я скатился с кровати, сделал себе чашку кофе, который просто не был таким же на вкус, хотя я купил точно такую же смесь, что мы использовали в течение десяти лет. И подумал о рельефном прессе Дуга Бейкера, блестящем от пота, когда тот ложится на великолепное тело Дебби и таранит ее тем, что, несомненно, было большим членом. Естественно, у него должен быть большой член. Ублюдок не может быть с маленьким, не так ли? У разрушителей семей никогда не бывает маленьких членов. Наверное, какое-то правило природы.

Я не мог напасть на него еще раз, даже если бы он был в моем доме. У Дебби все еще был охранный судебный приказ, который держал меня подальше от нее без няни-полицейского. Я мог бы подстеречь его где-нибудь в другом месте, но какой в этом смысл? В какой-то момент даже моя должность не защитит меня от ареста, и тогда я и в самом деле потеряю работу и единственную причину, по которой мне все еще нужно вставать по утрам.

А даже если бы и мог это сделать, не опасаясь ареста, я знал, что он выбьет из меня все дерьмо. Если только я не ударю его сзади. Мы подрались – если это можно так назвать – на вечеринке, где Дебби тайно играла его подружку, пока еще была замужем за мной. Драка. Черт возьми, это была настоящая бойня. Я – не боец. Она говорила что-то о том, что он – боксер, и он обращался со мной, как профессионал с девятиклассником.

С какой стати взрослому мужчине драться на кулаках? Вы деретесь, когда учитесь в школе или колледже, а ваша девушка или кто-то, кто собирается стать вашей девушкой, наблюдает. Когда вы женитесь и становитесь профессионалом в области белых воротничков, то не должны сражаться за любовь и уважение своей жены.

Но это имело смысл. Я видел это в ее глазах в тот ввечер, когда застал ее с ним врасплох. Она презирала меня. В ее глазах я был просто дряблым, глупым человечком, которого оконфузил ее парень-жеребец.

Она была в ужасе, закричала, когда я заставил его заплатить за жест доброй воли, когда он попытался помочь мне подняться, а я ударил его по яйцам, а затем по лицу макушкой, а потом изо всех сил пнул его ботинком, когда тот лежал передо мной, истекая кровью.

Но я видел это в ее глазах. Я ее удивил. Я не должен был быть парнем, стоящим на ногах, в то время как ее парень-жеребец истекает кровью по всему полу. На какую-то долю секунды она посмотрела на меня по-другому, и я понял, что она посмотрела на меня как на мужчину, а не просто как на мужа.

Если, как говорится, каждый парень – это лишь взрослый тринадцатилетний подросток, то я думаю, что каждая женщина – это просто взрослая пятнадцатилетняя девочка. Они могут говорить, что это не имеет значения, но становятся горячими, когда мужчина сражается за них и побеждает. Это, вероятно, что-то в нашей генетической структуре. А она полностью исключила меня из категории мужчин.

Конечно, к тому времени было уже слишком поздно, но на какое-то мгновение я заслужил ее уважение, потому что пришел и сражался за нее. Даже если она никогда в этом и не признается.

Я вспомнил, как это было приятно. И даже если у меня никогда не будет возможности выбить из него все дерьмо, даже если они поженятся или станут постоянными друзьями в постели, я хотел знать, что смог побить его. Это было по-детски глупо и совершенно недостойно сорокаоднолетнего профессионала, но мне было плевать.

Я задумался, а потом позвонил. Трубку снял латиноамериканский голос, и я спросил, дома ли Карлос Эррера.

Мне пришлось повторить имя пару раз, и наконец, я услышал, как кто-то крикнул:

– Папа, вэнь аки, телефоно.

Через несколько мгновений хриплый стариковский голос произнес:

– Си.

– Привет, Карлос. У тебя есть время поговорить со старым другом?

– Билли, Билли, я думал, что ты умер. Давно от тебя не было вестей.

– Ты же знаешь, как говорят: я слишком зол, чтобы умереть. Карлос, твой старый спортзал все еще открыт?

– Конечно. Ты нашел для меня хорошую кандидатуру в полусреднем весе? Или твой мальчик решил, что хочет стать бойцом?

– Нет, но вы сейчас открыты? Можно мне зайти?

– Тебе обязательно спрашивать? Для тебя он был бы открыт, даже если бы был закрыт. Приходи, друг мой.

Я знал, что если старик еще жив, то его дверь всегда будет открыта для меня. Он обещал мне это почти четыре года назад и, насколько я знаю, всегда выполнял свои обещания.

***

Хуану Эррере было двадцать семь лет, когда он совершил ошибку, пригласив в субботу вечером в ночном клубе Джакс-Бич потанцевать с ним хорошенькую молодую блондинку. К несчастью, она попалась на глаза Уилсону Ламарку. Уилсон был двадцатичетырехлетним аспирантом Джексонвилльского университета. Он был более чем слегка пьян, и ему не понравилось, что симпатичный латиноамериканец пытается вмешаться в его предполагаемую охоту.

Когда он ясно выразил свои чувства, Хуан уложил его одним ударом, обученный с детства любящим отцом Карлосом Эрреррой. На действия Хуана обиделись четверо друзей Уилсона, и драка вышла наружу. Еще до того как все закончилось, трое из них страдали сломанными носами, сломанными скулами, а четвертый – сломанной ключицей.

На этом все могло бы и закончиться, если бы Уилсон не оказался сыном Генри Ламарка, техасского нефтяника, стоившего в то время около четырехсот миллионов долларов. Он нанял троих охранников, чтобы те охраняли его сына, а после того как Хуан избил парочку из них, один из них ухитрился напасть на Хуана сзади. Потом они выволокли его во внутренний дворик, и один из них приставил к голове Хуана «магнум» 44-го калибра и по приказу Уилсона вышиб ему мозги.

К сожалению, они не рассчитывали на присутствие недавно установленной камеры наблюдения, расположенной как раз в нужном месте, чтобы увидеть, как Уилсон кивнул и отдал приказ казнить Хуана.

Конечно, человек, стоящий четыреста миллионов долларов, мог позволить себе представить свидетелей того, что все начал Хуан, что Уилсона даже не было рядом, когда его застрелили, и что телохранитель выстрелил в целях самообороны и страха, увидев, как Хуан убил четырех дерзких студентов колледжа.

Но я действовал достаточно быстро, чтобы внести в улики записи с видеокамеры и сумел натравить телохранителей друг на друга, так что, один из них оказался свидетелем обвинения. Уилсон был осужден за убийство второй степени только потому, что было очевидно, что он был пьян, вероятно, у него было сотрясение мозга от удара, который нанес ему Хуан, а телохранители показали, что они собирались убрать Хуана, что бы ни сказал им их клиент.

Его отец, пожертвовавший около двадцати миллионов долларов, чтобы присутствовать на суде над сыном, не очень хорошо воспринял приговор. Когда мы с разбитым Карлосом разговаривали на улице, он подошел к нам со всем высокомерием, которое дает состояние в четыреста миллионов долларов в Техасе, и сказал вполголоса, чтобы никто больше не услышал:

– Надеюсь, вам понравилось. Мой сын выйдет через три месяца, латинос умрет через шесть, а ты, членосос, должен сегодня вечером поцеловать жену и детей, потому что они умрут через год.

Он был окружен дюжиной телохранителей, адвокатов, лакеев и пиарщиков, но потребовалось всего пять вооруженных полицейских, чтобы отделить его от свиты и сопроводить в мой кабинет. В моем кабинете были только Карлос, Генри и я. Всем остальным было рекомендовано находиться в другом месте.

Он стоял, глядя на меня и качая головой.

– Ты так чертовски глуп, что я не могу поверить, что кто-то не убил тебя еще до этого. Через пять минут мои люди заставят всех, от губернатора до президента, содрать с тебя шкуру. С тобой покончено. И, латинос, ну, я должен быть осторожен в своих словах, потому что уверен, что у вас это место прослушивается, но твоем месте я бы на не строил никаких долгосрочных планов.

Я откинулся назад, на свой стол и жестом пригласил Карлоса сесть в удобное кресло. Он понятия не имел, что происходит.

– Мистер Ламарк, пожалуйста, разденьтесь.

– Иди к черту.

Я обошел стол и открыл верхний ящик, вытащил заряженный «Глок», который всегда держал при себе, и направил его в голову Ламарка, спросив:

– Карлос, ты же видел, как мистер Ламарк взял вон ту кочергу (указывая на декоративную кочергу, стоящую в углу возле фальшивого камина) и попытался на меня напасть. Ты же видел.

Он понятия не имел, но подыграл, кивая головой и говоря:

– Да, я видел, как он на тебя напал.

Я тихо и непринужденно заговорил с Ламарком, который выглядел так, словно вот-вот задохнется от ярости.

– Полагаю, все ясно. Ты был охвачен горем и яростью и потерял над собой контроль. К сожалению, с двумя пулями в мозгу ты не сможешь отрицать мою версию событий. Твоя семья и твои люди, вероятно, попытаются причинить мне неприятности, но сомневаюсь, что власти Флориды будут слишком расстроены тем, что техасский хвастун встретил свою судьбу здесь. Возможно, я даже получу прибавку.

– Ты не посмеешь.

– Ты угрожал жизням моей жены и детей. Забудь о Карлосе, который мне нравится, ты перешел черту. К сожалению, ты достаточно богат и могуществен, чтобы добраться до них. Но ты гораздо меньше будешь меня беспокоить, если станешь мертв.

– Я...

– Раздевайся или умрешь.

Когда он был обнажен, я попросил Карлоса подержать «Глок» и очень внимательно осмотрел его одежду. Потом позволил ему опять одеться.

– Это очень хорошо защищенный офис. Здесь невозможно записывать разговоры. Если только ты не принес жучка, что я только что проверил. Так что, теперь мы можем немного поговорить.

Я отпер ящик, от которого, кроме меня, ни у кого нет ключа, и достал пачку фотографий. Я отдал их Ламарку. Он просмотрел их, и с его лица сошла краска.

– Что это?

– На этой работе всегда встречаешь много людей. У тебя есть возможность делать одолжения, что сделать легко, когда милосердие оправдано, даже некоторым плохим людям. И иногда люди, которых ты пожалеешь, имеют очень могущественных, очень жестоких и очень опасных друзей и семью. На протяжении многих лет я оказывал услуги некоторым из таких людей.

– Прежде чем сегодня мы уедем отсюда, я позвоню одному из тех друзей по одноразовому мобильнику, который держу в своем кабинете. Отследить звонок невозможно. И если в ближайшие несколько лет или даже позже я упаду в шахту лифта, или Карлос попадет в необъяснимую автомобильную аварию, или моя жена исчезнет и ее больше никто не увидит, слух об этом распространится.

– Я знаю, что у тебя дома, в Хьюстоне, есть хорошенькая молодая жена и две четырехлетние близняшки. Сразу ничего не случится. Но однажды, независимо от того, сколько телохранителей ты наймешь или куда сбежишь, тебя найдут. Однажды ты придешь домой и обнаружишь в постели обезглавленное тело своей жены с доказательствами того, что она была изнасилована всеми способами, какими только можно изнасиловать и замучить женщину, прежде чем у нее отрезали голову. Ты найдешь кусочки своих детей.

– Я бы не стал, не смог бы сделать такого, даже если бы ты и причинил вред моей семье, но это уже будет не в моих руках, как только я позвоню. А что касается людей, которым я позвоню... ну, они такое делать могут.

Я положил «Глок» обратно в ящик и жестом указал на дверь.

– Теперь вы можете идти, мистер Ламарк. Мы закончили.

Он молча стоял. Нельзя стать настолько богатым, не будучи очень умным.

– Не звоните. Мистер Мейтленд, не делайте этого. Я прошу прощения. Он – мой сын. У вас есть мальчик. Вы должны знать, как тяжело видеть его за решеткой большую часть своей жизни. Верите вы мне или нет, но я не причинил бы вреда ни вам, ни... мистеру Эррере. Я хотел лишь напугать вас, заставить заплатить, гадая каждый день, когда упадет топор. Я – крутой бизнесмен, но не убийца, даже по доверенности.

– Вполне справедливо, мистер Ламарк. Теперь вы можете потеть каждый день в течение долгого времени, задаваясь вопросом, собираюсь ли я сделать этот телефонный звонок. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Когда он, пошатываясь, вышел, Эррера подошел ко мне и положил руку на плечо.

– Ты бы сделал этот телефонный звонок?

– Он никогда не узнает.

***

У Карлоса был все тот же старый спортзал, который на самом деле был тренировочной площадкой для возможных и никогда не будущих боксеров. В нем были гири и мешки с песком, ринг и плакаты старых бойцов. Он все еще пах старыми спортивными носками. Я думаю, что он, вероятно, смог бы сделать это место пахнущим хорошо и свежо, но пострадал бы образ.

Он обнял меня и познакомил с несколькими парнями, которые все были мускулистыми и татуированными, в возрасте около двадцати лет.

– Это – мистер Мейтленд, окружной прокурор, о котором я вам говорил. Он добился справедливости для моего Хуана. Он – хороший человек.

Обменявшись любезностями, мы с Карлосом удалились в его кабинет. Будь тот чуть поменьше, и его пришлось бы назвать гардеробной.

Мы поговорили, и я объяснил, зачем пришел.

– Мне очень жаль это слышать, – сказал он. – Я потерял жену двадцать лет назад, но все было по-другому. У нее был рак. Но мы любили друг друга до последнего вздоха. Не представляю, как это больно – такое предательство.

Он сделал глоток дымящегося кофе из маленького стаканчика, наполненного тем черным осадком, который кубинцы считают кофе, что растворяет металлические ложки, если оставить их в нем достаточно долго.

– Но, Билли, не проще ли взять пистолет и пристрелить этого ублюдка?

Я отрицательно покачал головой.

– Он никого не убивал. Он лишь украл мою жену. И даже не украл на самом деле, потому что невозможно красть людей. Она сама отдалась ему. Я даже не уверен, что когда-нибудь прикоснусь к нему. Просто... просто он меня унизил. Прямо перед ней. Мало того что он с ней спит, так когда мы встретимся, оба будем знать, что он мог бы вытереть мной пол. Я хочу знать про себя, что я ему ровня... физически.

Он посмотрел на меня, потер подбородок и сказал:

– Идем.

Я вернулся вместе с ним в зал. Он указал на обнаженного юношу с типичным для боксера мускулистым телосложением и татуировкой в виде огромного свирепого орла, покрывающего всю его грудь с распростертыми до плеч крыльями.

– Эрнесто, иди сюда.

Эрнесто подошел, с любопытством глядя на меня. Он был почти метр восемьдесят ростом и имел руки, казалось с метр длиной.

– Что, папа?

– Поднимайся на ринг. Я хочу, чтобы ты сошелся с Билли... мистером Мейтлендом.

– Сошелся?

Выражение его лица говорило само за себя. Он не думал, что я продержусь и трех секунд.

Карлос строго посмотрел на него.

– Билли не профессионал. Не принимай это близко к сердцу. Просто тренировка. Я хочу понять, каким бойцом может стать Билли. Если я его возьму.

Эрнесто покачал головой.

– Он – старый.

Быстрым даже для старика движением Карлос ударил его по правому уху и сказал:

– Я старше него, а могу надрать тебе задницу. Иди внутрь.

Эрнесто вышел на ринг. Я стоял на отмостках.

– Ты уверен, что это хорошая идея?

– Входи или уходи, Билли. Это как если бы ты решил добиться женщины. Ты либо идешь на это, либо нет. Чего ты хочешь?

Я шагнул в ринг. Эрнесто стоял молча. На его лице появилась легкая усмешка.

– Попробуй ударить его, Билли, и постарайся держать подальше от себя. Эрнесто, не делай ему больно.

Я вспомнила ту ночь с Дугом. Я почувствовал себя так же глупо, но поднял руки, затем подумал, чтобы позвать Карлоса, и повернулся, чтобы посмотреть на него:

– Тебе нужно бокс...?

Мгновение спустя я ощутил щеку на полу и понял, что лежу лицом вниз. С моей губы капала кровь. Каким-то образом зуб в правом нижнем углу рта вырезал кусок с внутренней стороны моей губы. Я покачал головой и встал на одно колено. Я посмотрел на Карлоса.

Тот виновато пожал плечами и сказал:

– Никогда не поворачиваешься спиной к человеку, с которым встречаешься на ринге. Назовем это первым уроком.

Эрнесто тоже пожал плечами, когда я поднялась на ноги, но не выглядел виноватым.

Я поднял кулаки и замахнулся, сначала правой, потом левой. Он отразил оба удара, не двигая руками, и вдруг из моего носа хлынула кровь, а он отплясывал прочь. Как и в случае с Дугом, удар в нос причинял адскую боль.

Я стер кровь.

– Черт, как больно.

– Так и должно быть, – сказал Эрнесто, взглянув на своего наставника. – Не будет больно, ты не научишься защищаться.

Я набрасывался на него снова, и снова, и снова. Я так и не смог прикоснуться ни к чему, кроме внешних сторон его предплечий, и пару раз хлопнул его по плечу. Он трижды разбил мне губы и еще дважды ударил по носу, а во второй раз заставил меня закричать. Черт, но это было реально больно.

– Работай по телу, – крикнул Карлос, и вдруг Эрнесто дважды сильно ударил меня в живот. Я опустился на одно колено, хватая ртом воздух. Я вскочил на ноги, задыхаясь, а он ударил меня еще дважды. На этот раз я лежал на полу, катаясь взад-вперед и пытаясь отдышаться. Казалось, он сломал мне ребра.

Через некоторое время я смог перекатиться на колени. Я уже приготовилась врезать Эрнесто по яйцам, если он окажется достаточно джентльменом, чтобы попытаться помочь мне подняться, но тот молча стоял. Карлос опустился на колени рядом со мной.

– Все в порядке, Билли. Это было просто, чтобы увидеть кое-что.

– Что, например, – выдохнул я.

– Твои рефлексы, скорость, силу верхней части тела. Должен сказать, что у нас есть кое-какая работа. У тебя нет рефлексов, твоя скорость жалкая, и ты правда бьешь как девчонка.

Мне удалось ему улыбнуться.

– Не приукрашивай, Карлос. Будь прямолинеен.

Он похлопал меня по плечу.

– Все не так уж плохо. Ты – сорокалетний парень без всякой физической формы. У тебя нет ни силы, ни скорости, и я не думаю, что ты скоро будешь бороться за какие-либо титулы, но мы можем превратить тебя в бойца. Мы поставим тебя на тяжелый мешок ради силы, поработаем над временем и ритмом, поставим на свободные веса. Тебе нужно бегать. Для выносливости и вхождения в форму.

Он помог мне подняться. Я понял, что мое лицо чертовски болит.

– А как же мое лицо?

– Приложи немного льда. Не волнуйся, Эрнесто не причинил никакого вреда.

– Никаких повреждений?

– Билли, скоро ты не будешь даже замечать такого дерьма. Это – все равно, что почесать руку. Ничего страшного. Это – часть обучения борьбе. Но сейчас нам нужно кое-куда сходить.

Я последовал за ним из центра города в спортзал в Эйвондейле. Это было большое двухэтажное здание, старое. Там было много машин, а внутри – много мужчин и женщин. Они работали на весах, тренажерах «Наутилус», велотренажерах и беговых дорожках, а в дальнем конце был бассейн. Он познакомил меня с Дэном Харли, владельцем клуба, и сказал, что хочет устроить меня к персональному тренеру, по крайней мере, сначала, пока я не освоюсь.

– Я хочу, чтобы ты дал мистеру Мейтленду ключ, Дэн. Он работает сверхурочно, и я хочу, чтобы он мог приходить сюда в любое время. Копы не станут приставать к нему, потому что он – прокурор.

Харли с минуту странно посмотрел на меня, потом пожал плечами и сказал:

– Я дам тебе ключ. Подожди здесь, я найду тебе тренера.

Карлос похлопал меня по плечу.

– Начинай тренироваться и отрабатывать здесь. И приходи в спортзал на мешки и небольшой спарринг. Это будет не быстро, но ты поработаешь над этим, и не пройдет много времени, прежде чем ты надерешь задницу тому парню. И, может быть, получишь что-нибудь от своей жены? Верно?

Я только покачал головой, но сказал:

– Спасибо, Карлос.

– Не за что, друг мой. Я никогда не смогу вернуть тебе свой долг. Не в этой жизни. Удачи.

Харли вернулся с невысоким мускулистым чернокожим парнем, который провел следующий час, показывая мне веса и тренажеры «Наутилуса». Я старался не слишком смущаться, потому что на некоторых машинах сидели семидесятилетние бабушки и парни с потрохами в три раза больше моих.

И, конечно, были также некоторые пожилые матроны с эффектными задницами и еще лучшей грудью в нарядах, которые варьировались от почти непристойных до относительно скромных. И там были малолетние девчонки, такие же молодые, как Келли, и, наблюдая за их твердыми молодыми телами, я чувствовал себя просто извращенцем.

Всего через час я смог едва дотащиться до своего Эскалейда и вернуться в квартиру на Либерти-стрит. Мне удалось добраться до кровати, где я намеревался слегка отдохнуть. Это было в четыре часа дня, а когда я снова открыл глаза, был час ночи, и я просто сбросил свою одежду на пол, забрался под одеяло и на некоторое время смог забыть, что я один.

***

– Ааааааааахххх!

– Ооооох... боже мой... детка... детка, не двигайся... оставь его там внутри.

Она чувствовала, как колотится в груди его сердце, в этой великолепной безволосой, гладкой твердой груди, и это было почти так, как будто их сердца бились в унисон. Она задыхалась и пыталась втянуть в себя кислород, потому что чувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

Внутри себя она чувствовала, как жесткая твердость его мужественности с каждой струей смягчается, и каждая струя заставляла ее внутренности дрожать. Ничто не могло чувствоваться так хорошо. Она попыталась вспомнить, было ли когда-нибудь так в колледже, даже когда она была под кайфом. Она так не думала.

Она вытерла пот с лица и рассмеялась. Это было так безумно – открыть для себя секс, когда тебе вот-вот исполнится сорок. Ее киска болела от безжалостных толчков его члена в течение последних двадцати минут, ее груди были такими тяжелыми и набухшими, что болели; он так грубо сосал и теребил их. Но это была приятная боль!

Она подумала, что он, наконец, перестал кончать в нее, когда он перекатился, чтобы лечь рядом с ней.

– Боже мой, Дуг, сколько спермы у тебя там запасено? Нам придется сменить простыни, чтобы немного поспать.

Она чувствовала, как он ухмыляется в темноте.

– Во многом это все ты. Ты знаешь, что кончаешь как фонтан?

– Черт возьми, это ты виноват. Мне казалось, что я никогда не остановлюсь. Я не могу сосчитать, сколько раз ты заставил меня кончить.

– Я и сам никогда раньше так не кончал.

– Держу пари, ты говоришь это всем девушкам.

Он обхватил ее голову руками и поцеловал в губы.

– Я сказал правду, и ты это знаешь, Дебби. Ты особенная. Вместе мы особенные. Я думал, что знаю, что такое классный секс, но теперь...

Она знала, что это правда. Так было и с ней. Затем что-то начало входить в ее голову, мысль, и она встряхнула ее, как будто хотела физически выбросить. Чтобы перестать думать, она оттолкнулась от него и перекатилась на край кровати.

– Мне нужно пописать и привести себя в порядок, детка. Смени простыни.

Она включила ночник в спальне и впитала вид его мужского тела, лежащего рядом с ней. Когда она встала и направилась в ванную, то услышала за спиной его голос:

– Эй, а где тут простыни?

Она поймала себя на том, что начинает говорить:

– Ты же знаешь, где они, болван, в шкафу над дверью...

И тут она сообразила, с кем разговаривает. Конечно, ОН не знал, где лежат простыни. Он был в ее спальне всего несколько недель. Он не знал, где все находится. Откуда? Она склонилась над раковиной в ванной и постаралась не заплакать, а если и заплакала, то так, чтобы он не услышал.

– Эй, я хочу пить. Ты только что впитала все мои телесные жидкости. Я собираюсь достать кока-колу из холодильника. Не хочешь чего-нибудь?

– Нет, я принесу простыни, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. А ты сходи пока за кока-колой.

Он ушел на несколько минут, и она сменила простыни, когда услышала слабый треск, звук разбивающегося стекла. Она почти вбежала в кухню, где увидела осколки иссиня-черного стекла, осколки белого и лужицу бесцветной жидкости.

Он стоял, беспомощно глядя на беспорядок на кухонном полу.

– Прости, Деб, – сказал он с детским виноватым видом. – Я просто повернулся, и моя рука сбила это. Я не знал, что оно так близко к краю стойки. Что это было?

– Просто безделушка. Сувенир. Это был Снежный шар, который мы купили на Аляске много лет назад. Ничего страшного. Дай мне щетку, и я все уберу. Это не займет и секунды. Возвращайся в постель, на случай, если встанут дети. Ладно?

Он подошел и поцеловал ее в щеку, тиская одну грудь, что обычно заставляло по всему ее телу летать бабочек. Теперь это просто... Она небрежно оттолкнула его руку и попыталась рассмеяться:

– Не сейчас, похотливый ублюдок. Возвращайся в постель. Я буду там через минуту.

Когда он вышел, она опустилась на колени и села на корточки, глядя на стекло, белые осколки и бесцветное жидкое месиво. Она вспомнила, как блестели на солнце ледники, когда они с Биллом прогуливались по палубе круизного лайнера. Она вспомнила ощущение его руки, когда он гладил ее лицо, и то, как он входил в нее вечером в их каюте, каким твердым был его член.

Она вспомнила, как он выбрал снежный шар в туристическом магазине и сказал ей, что он всегда будет напоминать им об их пятой годовщине.

А теперь это был просто разбитый мусор на кухонном полу. Воспоминания исчезли, брак исчез. Любовь ушла. Как она могла задыхаться под Дугом и наслаждаться ощущением его твердого члена, брызгающего горячей спермой глубоко внутри нее, и все еще думать об этом, об этой безделушке?

Это было так похоже на жизнь. Вы планируете, чтобы вещи оставались прочными и оставались навсегда. Но они ломаются и оказываются выброшенными на помойку. Так же, как она и Билл. Но это была не ее вина. Она знала это. Виноват был Билл, жалкий ублюдок. Это он слил их жизнь.

Она смела мусор, бросила его в мусорное ведро и пошла обратно в свою спальню. Теперь ее спальню. Больше не их спальню. Теперь все было именно так.

Внезапно она поймала себя на том, что гадает, что делает в этот самый момент ОН. Может, он не спит, смотрит в потолок в темноте и думает о ней? Может, он ненавидит ее?

Она легла рядом с Дугом и повернулась к нему.

– Обними меня, Дуг, просто обними. – Ничего не говори.

И он это сделал.

***

На моем столе запищал телефон. Понедельник выдался напряженным. Должен был начаться суд над вторым подонком из братьев Томпсонов, торговавших наркотиками и убивавших детей, этого звали Девон. Я собирался помочь, но позволить справиться с этим младшему представителю прокуратуры.

Карлайл меня разозлил, но он дал мне понять, что я не могу идти против всех наших молодых пехотинцев, заставляя их делать дерьмовую работу, а затем красть себе всю славу, потому что был достаточно большим, чтобы сделать это. Таким образом не создать лояльности или команды. Лично я бы здесь не остался, если бы со мной обращались так.

Как обычно, было десять миллионов звонков, но голос Шерил по внутренней связи меня насторожил:

– Ты не ответишь на звонок?

– Она сказала тебе, в чем дело?

– Нет.

– А ты спрашивала?

– Нет.

Мы не разговаривали почти месяц, с тех пор как она позвонила в ту пятницу. Лью все еще танцевал с адвокатом Деб, и я задумался, не было ли это что-то юридическое. Если это так, я вежливо пошлю ее к черту. Я не хотел с ней разговаривать, но это могло касаться и детей.

– Привет.

– Привет.

Наступило молчание.

– Ты мне позвонила.

– Я... эээ...

– Что-то не так с детьми?

– Нет.

– Ну, Деб, как бы мне ни хотелось поболтать, сейчас я очень занят...

– Я... просто хотела позвонить и минутку поговорить.

– Счетчик включен.

– Черт! Тебе обязательно быть таким мудаком? Мы не разговаривали почти два месяца и в первый раз...

– Мы не разговаривали, потому что я не хочу с тобой разговаривать. Я думал, ты уже это поняла.

– Билл... Я знаю, что ты злишься.

– Да, ты так думаешь?

– Пожалуйста, ты можешь побыть человеком хотя бы несколько минут?

– Дай определение слову «человек». Неужели это – тот парень, чья жена может изменять, влюбляться в кого-то другого, тыкать его носом в свою измену, а затем ожидать, что он будет приятным и вежливым? Ответ – нет. Если это все, что ты можешь сказать, Деб, тогда...

– Черт возьми, Билл. Мне жаль. Мне жаль, что я причинила тебе такую боль. Мне очень жаль, что ты узнал об этом таким образом. Прости, что больше я тебя не люблю. Мне жаль, что наш брак не удался. Мне жаль, что тебе больно. Я сожалею обо всем этом. Но мы были женаты почти двадцать лет. У нас двое детей. Мы должны будем каким-то образом присутствовать в жизни друг друга до конца наших дней. Разве мы не можем быть... цивилизованными? Люди разводятся и умудряются оставаться цивилизованными.

Я откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. Я пытался прокрутить в голове каждый миг каждой бесконечной долгой одинокой ночи, когда лежал в постели, наблюдая, как ползут стрелки часов, и молясь, чтобы, в конце концов, наступило утро. Я попытался вспомнить эмоции, которые испытывал, представляя, как она извивается под его большим членом, в то время как я не мог даже вызвать у себя эрекцию с помощью порно. Это подняло мне настроение.

– Наверное, ты права, Деб. С чего бы мне горевать? В конце концов, у тебя есть дом, дети и наши друзья. Другими словами, ты получила всю нашу жизнь. И молодого жеребца, чтобы согревать тебя холодными вечерами. Я же, с другой стороны, получил... дай-ка подумать. О, да, я понял. Я получил дерьмо. У меня есть крошечная гребаная квартирка, где я могу лежать всю ночь без сна и смотреть порно, пытаясь представить себе настоящую живую женщину в своей постели. С чего бы мне злиться?

Наступила тишина, и если бы я мог заставить себя поверить в это, мне почти показалось, что я слышу плач. Но это, должно быть, мое воображение.

– Когда-нибудь, Билл, мы поговорим. Мы оба были слишком злы и обижены, чтобы разговаривать друг с другом. Наши эмоции слишком сильны. Но когда-нибудь мы должны поговорить и покончить с этой болью. Я любила тебя долгое время, и знаю, что ты меня любил. Я знаю, что ты не был бы таким, если бы все еще не любил меня.

– Этого никогда не случится, Дебби. Мы уже сказали друг другу все что хотели. На самом деле это все сказала ты. Помнишь? «Я просто больше тебя не люблю».

– Билл...

– Слушай меня внимательно. Если не пострадает кто-то из детей, больше мне не звони. Я больше не стану отвечать на твои звонки. Все, что мы хотим друг другу сказать, пойдет через наших адвокатов. Прощай.

***

В тот день мне удалось уйти к семи часам вечера, Помощники Сэнди Белл и Брюс Саку хорошо справлялись с делом, и я постарался сделаться довольно незаметным, чтобы они не чувствовали, что я заглядываю им через плечо.

Когда я уже собиралась уходить, Шерил сказала:

– Он хочет тебя видеть.

Мне не нужно было спрашивать. Я давно с ним не разговаривал. Но пока офис работал как исправный мотор, он целыми днями встречался, здоровался, тесно общался, обживал репортеров и бизнесменов. То, что делает главный парень, вместо того чтобы на самом деле работать над тем, для чего его выбрали избиратели.

Я поднялся на лифте на верхний этаж и молча улыбнулся золотому видению за столом секретарши. Она была единственной женщиной, которую я когда-либо видел, что заставляла Дебби выглядеть некрасивой. Внешность кинозвезды и грудь, по крайней мере, пятого размера на осиной талии. Она улыбнулась мне, а я улыбнулся в ответ.

Когда я проходил мимо нее, в ее глазах мелькнул намек на задумчивый блеск, вероятно, потому, что я был почти наверняка единственным парнем в мире, который не раздевал ее взглядом всякий раз, когда видел. Я мог бы заставить себя выглядеть лучше и сказать, что это потому, что я был женат, но на самом деле все было просто потому, что я никогда не мог даже в своих эротических снах заставить себя поверить, что когда-нибудь прикоснусь к этому телу.

И, естественно, поскольку я не испытывал к ней явного вожделения, Майра, главная подружка Большого Человека, всегда смотрела на меня, когда я подходил.

Я вошел в кабинет мужчины, который подписывал мои чеки. Остина Эдвардса.

Он улыбнулся мне снизу вверх, только потому, что сидел. Стоя он был два метра и три сантиметра и крепко сложен. Он был баскетбольной звездой Университета Флориды в прошлом поколении и до сих пор двигался как спортсмен. Также, прежде чем стать прокурором штата, он был мэром города, и перед смертью твердо решил, что сядет в губернаторское кресло в Таллахасси, а возможно, даже станет баллотироваться в президенты.

– Привет, парень, – сказал он с той легкой улыбкой, которую так любили избиратели. – Как дела?

– Просто замечательно, босс. Каждому стоит заставить свою жену завести любовника и выкинуть его из дома и из жизни.

Мы были друзьями и соучастниками достаточно лет, чтобы он лишь улыбнулся.

– Я знаю, Билл. Знаю, в чем дело. Никогда бы не поверил, что Дебби способна на такое. Я слышал, ты поручил разобраться с разводом Уолтерсу. Все идет гладко?

– Да, в значительной степени. Я все еще женат, но надеюсь, что через несколько месяцев это исправится.

Он выпрямился в кресле и серьезно сказал:

– Я могу дать тебе немного свободного времени, если тебе это требуется.

– Нет. Что мне нужно, так это побольше времени в офисе. Мне просто необходимо чем-то занять свои мысли.

– Ладно. Я никогда не буду спорить с тем, что ты проводишь здесь больше времени. Только не перегори.

Сделка, которую мы заключили давным-давно, состояла в том, что я обеспечу ему достаточно благоприятную рекламу, чтобы поддержать его кандидатуру на пост губернатора, когда придет время, а взамен могу делать все, что хочу, с точки зрения того, как я управляю офисом. Это сработало для меня.

Проходя мимо Майры, я почувствовал, как она окинула меня взглядом, и не смог удержаться, чтобы не посмотреть на нее и не сказать:

– Боже, ты заставляешь меня чувствовать себя каким-то куском мяса. Я же хочу, чтобы меня уважали за мой ум.

– Она хихикнула.

Выйдя с работы, я, по предложению Карлоса, взял легкий салат и маленькую жареную куриную грудку в центре города в магазине здоровья/ресторане под названием FreshNGood. Это было не самое лучшее, что я когда-либо жевал, но оно было неплохим. Психологически или нет, но у меня не было ни малейшего аппетита, с тех пор как начались неприятности с Дебби.

Я поехал в квартиру на Либерти-стрит, но это был всего лишь адрес. Мне нужно было куда-то идти, так что, пришлось выбирать между баром и спортзалом Харли. Я оказался в спортзале. Я воспользовался тем же черным персональным тренером и через полтора часа почувствовал себя так, словно кто-то вырвал из моих рук и ног все мышцы, так что, я ковылял как сломанная кукла.

Я выпил позднее кофе в «Старбаксе» и вернулся на Либерти-стрит. Я пробыл там тридцать минут и понял, что не могу этого вынести, и поехал обратно к Харли. На этот раз там было всего несколько десятков человек. Я больше не мог пошевелить руками, поэтому скользнул на один из велотренажеров и очень, очень медленно поехал в никуда.

К тому времени как практически рухнул и чуть не свалился с велосипеда, я понял, что в спортзале остались лишь три человека: Харли, чернокожий тренер и симпатичная блондинка.

– Ты в порядке? – спросила она с озабоченным выражением.

– Просто дай мне отдышаться.

Несмотря на озабоченные выражения на их лицах, я встал и пошел вместе с ними к своему Эскалейду. Я добрался до кондоминиума на Либерти-стрит и снова рухнул на кровать. Проснулся в три часа ночи, разделся и забрался под одеяло. И снова мне удалось избежать снов о Дебби. Этот зал не такая уж плохая идея.

***

После того как мой друг, старый боксер и тренер по боксу, устроил меня в фитнесс-клуб, я в течение следующего месяца почти каждый вечер после работы оказывался в тренажерном зале. Пару раз я заходил в вестсайдский бар под названием «О'Брайен», но ограничивался лишь парой стаканчиков, а потом обязательно ходил в спортзал Харли в Эйвондейле. Работа на тренажерах в девять или десять часов вечера, когда вокруг никого нет, почти расслабляла.

Свет для меня оставляли включенным, если я входил сразу перед тем, как уходил последний из персонала. Раза три останавливались копы, рыскавшие по окрестностям, прежде чем все узнали, кто я и зачем здесь тут. После этого раз или два они останавливались, стучали в окно, а когда я махал им рукой, шли дальше.

Я дошел до того, что тратил двадцать минут на велотренажер, двадцать минут на беговую дорожку и двадцать или тридцать минут на тренажеры «Наутилус». Там было не так уж много работы с животом, но один из сотрудников показал мне тренажеры, которые работали с брюшной полостью. Я лежал на приседающей скамье, где ты обхватываешь ногами верхнюю перекладину, и стонешь и потеешь, чтобы оторвать спину на пару сантиметров от скамьи. Когда впервые оторвал спину – на самом деле шею и голову – на пять сантиметров от скамьи, я и впрямь почувствовал трепет триумфа.

Были также вертикальные брусья, на которых можно было расположиться, оторвав ноги от пола, а затем пытаться поднимать к груди колени. Мне везло, если я мог поднять колени до середины груди хоть раз, но, по крайней мере, я делал хоть что-то.

В течение месяца я с полдюжины раз добирался до спортзала Карлоса. Он ставил меня на мешок с песком, и первые несколько дней тот едва сдвигался, когда я колотил по нему, но Карлос удерживал молодых парней от слишком сильного смеха и просто тихо сказал мне продолжать. Он сказал, что когда я наберусь сил от тренировок в спортзале, с мешком у меня се станет лучше.

На один уик-энд приезжал Билл-младший, а на следующий – Келли, хотя я не планировал заполучить ни одного из них до следующего альтернативного уик-энда. Я звонил Кэти или Рою, чтобы договориться о том, чтобы их подобрать, так что, мне не требовалось говорить с Дебби или ехать в наш дом. Я сделал все что мог, чтобы запихнуть картину и воспоминания о доме, бывшем центром моей жизни, в глубокую, темную дыру.

Хотел бы сказать, что визиты детей были хорошими. Но... Билл-младший ворчал по поводу квартиры, пока я, наконец, не согласился позволить его забрать отцу друга, и это был последний раз, когда я видел его во время моего визита. Он позвонил мне в конце моего времени в воскресенье, чтобы извиниться. У него были два друга, которые столкнулись с тремя «качками» в торговом центре и завязли на весь этот день и вечер. Он собирался попросить отвезти его домой маму друга.

Келли продержалась около четырех часов, прежде чем ей срочно позвонили на сотовый, затем последовали еще два срочных звонка и шквал разговоров о каком-то парне, который должен был быть ее парнем, но был замечен в театре в компании «какой-то шлюхи», и, естественно, ей и женскому отряду пришлось провести целое расследование. У меня не хватило духу воспротивиться, как некоему стандартному телевизионному ситкомному папе, поэтому она исчезла, снова появившись поздно вечером, на следующее утро рано встала и ушла. В общей сложности я провел с ней около шести часов уик-энда.

После этого я не слишком настаивал на посещениях. Я решил, что если они захотят меня увидеть, я всегда буду доступен. Но оказалось, что, хотя наши отношения, возможно, и не умерли, пока я этого не замечал, они были довольно слабыми. То есть, их не существовало. Но, как и в случае с Дебби и еще больше с детьми, я не мог винить их за отношения, которые существовали практически только на бумаге.

Мы с Дебби начали наше супружеское самоубийство в середине апреля. Сейчас было начало июля, жарче и липче, чем в аду. Пройдя от моего Эскалейда до офиса меньше квартала, я стал липким от пота. Лето в Джексонвилле, как скажет вам любой абориген, а я жил там с детства, может быть просто отвратительным. В Южной Флориде нет никаких романтических и тропических достопримечательностей лета, и ни одного относительно прохладного бриза, который вы найдете чуть севернее в Джорджии. Просто жарко как в аду, день за днем.

У людей быстро портился характер. Я почти не видел детей. Я перестал выпивать каждый вечер. Я не трахался больше трех месяцев. Однажды я поймал себя на том, что огрызаюсь на помощников и довожу Шерил до слез. Три раза я видел Джессику Стивенс. С каждым разом она выглядела все печальнее. Я думал, она просто высыхает и сморщивается. Однажды я чуть было не пригласил ее куда-нибудь выпить, но сдержался.

Я знал, что это было бы дерьмово – разрушать ее жизнь из-за простого траха, когда она ничего для меня не значила, но настоящая причина, по которой я этого не сделал, заключалась в том, что у меня было кошмарное видение, как она лежит голая подо мной, а мой член просто висит как безвольная лапша. Жалость на ее лице заставила бы меня въехать на Эскалейде в одну из опорных башен моста Фуллера Уоррена.

С другой стороны, Дик Чейни сказал Ларри Кингу в прямом эфире Ларри Кинга, что Восстание в Ираке приближается к концу, и что война должна закончиться к 2008 году. Это заставило меня почувствовать себя намного лучше в части жизни в целом.

На домашнем фронте моя жизнь состояла в том, чтобы встать и съесть немного белка, типа куска курицы или порции творога, ехать на работу, работать весь день до позднего вечера, брать работу на дом и, либо отрубаться дома, либо четыре или пять вечеров в неделю добираться до спортзала Харли или зала Карлоса, когда большинство людей уже ложились спать. Это была не очень хорошая жизнь, но какая бы она ни была, она была моей.

Единственное, что было хорошо, так это то, что, поскольку мне абсолютно нечего было делать, кроме тренировок и работы, я работал изо всех сил и превосходил всех в офисе. Обычно я был в офисе, когда приходили первые секретари, а уходил, когда занимались своими делами ночные уборщики.

Прошло всего несколько месяцев, с тех пор как у меня была жизнь, а она все больше и больше напоминала смутно припоминаемый сон. Бывали целые дни, когда я мог не вспоминать, что я все еще женатый человек, все еще отец.

Поэтому, естественно, Дебби выбрала именно это время, чтобы поразвлечься со мной.

***

Однажды днем мне позвонил Лью.

– Надеюсь, хорошие новости. Все ли готово для развода?

– Нет, извини, Билл.

– Почему? Я пообещал ей содержание детей, я отдаю ей весь этот проклятый дом, половину всех наших сбережений, акций и облигаций. Какого черта ей еще надо?

– Она ведет себя как настоящая стерва из-за супружеских алиментов. Она хочет «щедрую» сумму на алименты, по крайней мере, в течение следующих двадцати лет, а также половину твоей пенсии.

Я откинулся на спинку стула и попытался дышать медленно и ритмично, чтобы сердце не выскочило из груди.

– Ладно, скажи ей, что никаких сделок. Мы будем бороться в суде. У тебя есть на это время? Я не собираюсь платить тебе столько, сколько платят твои клиенты. Ты слишком многим мне обязан.

– Время у меня есть, Билл. Я не был бы там, где есть, если бы не ты, и даже если бы мы не были друзьями, я бы никогда не забыл о твоей помощи. Но это не имеет никакого значения. Я провел исследование. Она получит алименты. Вы, ребята, были женаты семнадцать с лишним лет, у вас двое детей, она была верной женой, а ты зарабатываешь значительно больше, чем она. Ни за что на свете тебе не удастся отказать ей в алиментах и доле твоей пенсии. Я хорош, но не НАСТОЛЬКО. Слушай, ты зарабатываешь хорошие деньги и мог бы заниматься частной консультационной работой и зарабатывать больше. Почему бы не дать ей то, чего она просит? Это гораздо быстрее уберет ее из твоей жизни.

– Потому что, черт возьми, она их не получит. Она... я...

– Ты ведь знаешь, что не должен хранить секреты от своего адвоката, не так ли?.. Конечно, знаешь. Я слышал, как ты читал свидетелям эту лекцию. Я сам ею пользуюсь. Там есть что-то еще.

– Она поселила его в нашем доме, Лью. Она трахается с ним в нашей спальне, в то время как дети спят в нескольких комнатах отсюда. И зная Деб, или, по крайней мере, помня, когда ей еще было не наплевать на секс, она, вероятно, достаточно громко кричит, чтобы дети узнали, что происходит. А мы даже не близки к разводу. Это должно ведь что-то значить.

– Так и было бы, если бы ты боролся за опеку над детьми. Наличие любовника в доме, участие в мероприятиях, которые могут нанести детям психологический вред, особенно если они юные, даст тебе возможность добиваться опеки, хотя даже это будет нелегкой борьбой. Но алименты? Это не имеет никакого значения. Она могла бы приводить их посменно по трое, и у нее все равно были бы претензии на алименты, основанные на ее предыдущей истории брака. Ты хочешь получить опеку? Если бы ты смог взять опеку, это выбило бы содержание детей и уравновесило бы супружеские алименты. Конечно, алименты будут продолжаться еще долго, после того как закончатся пособия на детей, но это уже кое-что.

Я почесал в затылке и пожелал, чтобы Дебби поджарилась в каком-нибудь очень горячем аду.

– Нет. Послушай, Лью, я знаю, это звучит странно, но Дебби была хорошей матерью. Я был отсутствующим отцом. Она ходила на их школьные мероприятия, водила их в отделение неотложной помощи, ходила на их игры. У нее тоже были обязательства перед работой, но она всегда находила для них время. Они не захотят жить со мной, и, честно говоря, я работаю больше, чем когда-либо. Я живу в этой проклятой крохотной квартирке. Я не могу их взять.

– Ладно, тебе они не нужны. Двигаясь дальше...

– Нет, Лью, не говори со мной таким тоном. Она – их мать, и за исключением того, что последние пару месяцев она позволяла своей киске думать вместо себя, она всегда была лучшим родителем, чем я. Может быть, я и эгоистичен, но я думаю также и о них.

Я услышал, как он вздохнул на другом конце линии.

– Ладно, Билл, извини, что я так к тебе отношусь. Слушай, проблема в том, что я – отличный адвокат, но не волшебник. Я не могу волшебным образом заставить все работать так, как хочешь ты, если только...

– Если только что?

– Послушай, Билл, я помню, ты говорил мне о том, как все произошло, как ты нашел их на церемонии награждения, о своих подозрениях. Мне не нравится говорить это, потому что ты мой друг, но ты лжешь. Ты не говоришь мне всего, ты не говоришь мне самого главного. У тебя есть компромат на нее, а ты его придерживаешь.

На мгновение мы оба замолчали.

– Билл, послушай, будь со мной откровенен. Я бывал на разводах и знаю, что ты занимался делами, когда они не разводились, а кончали тем, что кого-то убивали. Обманутая сторона ненавидит изменщика, но все равно любит его. Ты не перестаешь любить кого-то только потому, что разводишься с ним или убиваешь его. Дай мне то, что у тебя есть, и я смогу дать тебе то, что ты хочешь. Ты должен мне доверять.

– Встретимся сегодня вечером в моей квартире.

Повесив трубку, я набрал номер офиса Дебби в УСФ. Она может быть там на период планирования. Если только она не была где-то далеко с членом Дуга внутри себя. А может быть, она даже делает это в своем кабинете. У нее на двери был замок.

Она сняла трубку после четвертого гудка.

– Профессор Мейтленд.

– Что, черт возьми, ты задумала?

– Хммм... это очень похоже на помощника прокурора штата Уильяма Мейтленда. Но этого не может быть. Этот сукин сын очень решительно заявил мне месяц назад, что никогда больше не будет со мной разговаривать. И с тех пор он вешал трубку по крайней мере четыре или пять раз, насколько я помню. Так, кто же ты?

– Почему ты такая стерва насчет алиментов? Я отдаю тебе дом и большую часть наших сбережений и ликвидных активов. Я зарабатываю больше, чем ты, но не намного. Я собираюсь сразиться с тобой. Это просто займет гораздо больше времени, прежде чем ты сможешь открыто продолжать играть со своим мальчиком-игрушкой. О, прости, я и забыл, что ты уже это делаешь. В том числе, сука, трахаешь его в нашем доме, пока там дети. У этого ублюдка должен быть член длиной в тридцать сантиметров, чтобы ты вела себя как какая-то бродяга.

– Она рассмеялась.

– Не говори глупостей, Билл. Все, что у него есть, – это хорошие, твердые, очень твердые двадцать сантиметров. Но это достаточно длинно и твердо.

– Ладно, это – твое дело. Думаешь, я разрыдаюсь, узнав, что ты занималась с ним сексом. Я знал это. Да. Ты же знаешь, что четырнадцатилетние не умеют хранить секреты. Би Джей рассказал мне об этом по телефону в тот же день. Ты, должно быть, очень гордишься собой, раз ведешь себя так на глазах у наших детей.

– Не возлагай на меня вину, Билл. Он не начал оставаться у нас до тех пор, пока не закончился наш брак. Может быть, не на бумаге, но все было кончено. И наши дети уже не пятилетние. Они уже знают о сексе, Билл. Ты можешь об этом и не знать, ты, вероятно, даже не знаешь, что Келли – на таблетках. С тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Когда этот ублюдок Рикки Томпсон напоил ее на вечеринке. И прежде чем ты что-нибудь скажешь, ей было пятнадцать, а ему шестнадцать. Я проверила ее. Я не собиралась протаскивать ее через суд и унижать, ради пощечины. Она умоляла меня не говорить тебе, да и не было причин. А Би Джей уже знает, как пользоваться презервативом. Эта несчастная шлюха-студентка колледжа Венди по соседству с нами познакомила его с великолепием секса, когда ему было тринадцать. Он говорил, что с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться вслух, когда ты читал ему эту чертову лекцию о птицах и пчелах. Он уже практиковался во всем, о чем ты ему рассказывал. Видишь, какие забавные вещи ты пропустил, так и не вернувшись домой? Так или иначе, дети все знали. Я сказала им, что никогда не прикасалась к Дугу, что никакой романтики не было. Мы были просто друзьями, пока ты не сошел с ума от ревности и не стал таким параноиком и подозрительным. А потом мы закончили. Ты забываешь, что они живут в доме. Они молоды, но они знали, что ни один из нас не был счастлив.

– Я был.

– К сожалению, этого было недостаточно, потому что я не была. Они были... расстроены... Билл, но все поняли. Я думаю, они не чувствовали себя так плохо из-за тебя, потому что, как сказал Би-Джей, у тебя уже была девушка. Он говорил о твоей работе. Твоя работа всегда была на первом месте, впереди меня и их. Они не слепые.

– Ладно, хватит обо мне и о том, какой я мерзкий ублюдок и ужасный отец. Дело в том, что я буду связывать тебя в суде так долго, как только смогу, просто на тот случай, если ты действительно заботишься о детях и захочешь усыновить их. Если только ты не откажешься от алиментов.

– Ни за что на свете.

Я заставил себя не кричать на нее.

– Ну, Дебби. Я ничего не имею против того, чтобы платить за детей, но не собираюсь платить тебе ни пенни в... как ты это называешь? Взаимозаменяемые средства. Каждый пенни, который я тебе дам, можно потратить на маленькие подарки для мальчика-игрушки, на презервативы для его большого члена или еще на что-нибудь, от чего у меня бы живот перевернулся, если бы я об этом узнал. Лью, наверное, тебе не говорил, но как бы я ни любил эту работу, если ты заставишь меня платить алименты, клянусь Богом, я уйду и позволю тебе искать меня в течение следующих нескольких лет. У меня достаточно сбережений и средств, чтобы исчезнуть на некоторое время.

– Я тебе не верю, Билл. Ты можешь уйти от меня и бросить своих детей, но никогда не бросишь эту жалкую работу. Самое худшее, что я когда-либо сделала, это позволила тебе устроиться на работу в прокуратуру штата. Ты не был таким, когда занимался частной практикой.

– И мне не было сорока одного года и двадцати трех килограмм лишнего веса с отвисшим животом. Но это не имеет никакого отношения к моей работе. Я просто стал старше, а ты оставалась чертовски горячей. Послушай, просто будь честна со мной... впервые за долгое время. Почему ты так упорно борешься за алименты?

– Ладно. Потому что в тот вечер на церемонии награждения ты меня подставил. Мне почти сорок, а я – все еще доцент. Я слышала достаточно сплетен, чтобы знать, что президент Майерс позаботится о том, чтобы в следующий раз я не получила положительной оценки. Я, наверное, смогу удержаться за свою работу кончиками пальцев, но никаких гарантий. Если я потеряю эту работу, то буду сорокалетней ассистентом профессора, борясь за работу против двадцативосьмилетних ассистентов, которые либо парни и имеют преимущество передо мной, либо девушки с сиськами намного более дерзкими, чем у меня. Я где-нибудь окажусь, но не уверена, что у меня когда-нибудь будет настоящая работа. Через несколько лет дети уйдут из дома, и тогда я останусь одна. Если случится что-то плохое, я заболею, окажусь с боссом, который настаивает на том, чтобы я трахнула его, чтобы сохранить свою работу, у меня не будет никакой поддержки. И я не собираюсь ползти к тебе за объедками, даже если бы ты захотел мне помочь. Я скорее умру с голоду, чем увижу эту самодовольную улыбку на твоем лице, когда буду умолять о помощи.

– Мое сердце обливается кровью, но если бы ты была честна со мной тем вечером или не вела себя как шлюха перед тысячей человек, не было бы драки, и твоя драгоценная работа не была бы в опасности.

– Если... если... если... факт остается фактом, Билл, что я держу тебя за яйца. Джойс – очень хороший адвокат, и она говорит мне, что я с гарантией получу все алименты, которые хочу, часть твоей пенсии и пособие на детей. Даже несмотря на то, что твой вундеркинд Лью Уолтерс делает все, что в его силах. И это совсем другое. Зачем ты втянул в это Лью? Лью был нашим другом. Лью и Мона. Зачем приводить друга, чтобы он играл против меня?

– Лью не НАШ друг, Дебби. Он – мой друг. И хотя он – хороший парень, в зале суда он – акула. Я... пожалуйста... не спорь со мной. Тебе будет больно.

– Почему тебя это волнует, Билл? Ты сказал, что между нами все кончено. Я не знаю, что ты думаешь о своей большой пушке, но знаю, что ты не сможешь использовать против меня грязь. Но все же, если у тебя что-то и есть, почему тебя волнует то, что я пострадаю? Думаю, тебе это понравится.

Я ничего не сказал, и наконец, она спросила:

– Ты еще здесь?

– Мне очень жаль, Дебби. Когда... когда это случится, я хочу, чтобы ты помнила, что именно ты заставила меня сделать это. Ты же знаешь, что говорят о крысах. Даже крыса будет драться, если ее загнать в угол.

Вместо того чтобы сделать какой-нибудь умный комментарий о крысах, она сказала:

– Билл, я серьезно. Иди и найди себе женщину. Вероятно, сделать это для тебя будет трудно, но если тебе понадобится, заплати. Я не хочу, чтобы ты зацикливался на мне. Я продолжаю жить своей жизнью. Надеюсь, и ты сможешь.

Гнев я переносил гораздо легче, чем жалость и презрение. Она, наверное, не думала, что я смогу заполучить женщину, не заплатив за нее. Что касается того, чтобы двигаться дальше, я уже перешел к жизни, совершенно отличной от той, которую знал три месяца назад.

Там не было ни одной женщины, потому что в этот момент я все еще не был уверен, смогу ли я поднять его, а тем более сделать женщину счастливой, занимаясь с ней сексом. И я этого не узнаю до часа икс. К чему я не очень-то спешил. Что если ей удалось эффективно меня кастрировать? Я не смогу терпеть тридцати или сорока лет скрытой импотенции.

***

Весь день я не был по-настоящему счастлив. Пересеклись моя личная и профессиональная жизнь, чтобы сделать этот день просто дерьмовым.

Была среда, и я потратил весь день на подготовку дела, которое выбрал – или, как минимум, которое выбрало меня, – что должно было начаться в понедельник. Чарльзу Бингхэму было семьдесят четыре года. У его жены Мейбл в 1992 году развился рак легких. Он распространился и на ее грудь или у нее одновременно развился рак молочной железы. Врачи, похоже, не были уверены в последовательности.

Ей сделали химиотерапию и лекарства, отрезали грудь, и она оказалась одной из тех счастливиц, что победили два вида неизлечимого рака.

Затем в 2003 году врачи обнаружили в ее легких пятна, и она опять прошла курс химиотерапии/медикаментозного лечения. Только на этот раз чуда не произошло. К началу 2005 года она потеряла восемьдесят пять килограмм до тридцати девяти со своего полутораметрового тела. Ее терзала невыносимая боль, которую не могли заглушить лекарства.

Независимо от того, что говорят вам врачи, есть некоторые виды боли, при которых ни один наркотик не будет действительно эффективно работать долгое время. У меня была бабушка, у которой развился рак яичников, когда мне было тринадцать лет, и ее пришлось в конце концов усыплять до бессознательного состояния, потому что ее двадцатичетырехчасовой крик от боли сводил с ума других пациентов и даже медицинский персонал. Через несколько дней она умерла. Я всегда думал, что какой-нибудь милосердный врач или медсестра дали ей слишком много обезболивающего.

У Мейбл Бингхэм было недержание мочи, и Чарльзу, хотя у него была помощь, обычно приходилось менять ее дерьмовые подгузники и подмывать, меняя простыни, после того как она мочилась на них вновь и вновь. Ему приходилось слушать ее крики днем и ночью, у них были две взрослые дочери, но ее мужем был он, и заботиться о жене – его долг. Так он и делал.

До того дня, когда она перестала кричать, и когда вошла медсестра, обнаружившая Чарльза сидящим рядом с бледной и бесцветной Мейбл, держа ее руку в своих. Это казалось бы милосердным концом, до тех пор пока обычный медицинский осмотр не показал в ее теле в пять раз больший уровень обезболивающего наркотика, что можно было объяснить действием автоматической капельницы с наркотиком у ее кровати.

Тихий и бесстрастный Чарльз Бингхэм признался, что он сам дал Мэйбл передозировку, когда она на мгновение пришла в сознание и умоляла его отпустить ее.

– Я должен был, – сказал он и заплакал.

Суд по обвинению в непредумышленном убийстве должен был начаться в понедельник. Все знали, что он будет признан виновным, и тогда судья Энн Кэрролл должна будет решить, будет ли он приговорен к пяти годам условно или к одному году условно. Лишь в редких случаях муж или жена, оказавшиеся в подобной ситуации, получали реальный приговор. Обычно в обществе к убийце было слишком много сочувствия, чтобы нанести по нему реальный удар.

Судьи, конечно, – существа аполитичные и за выборами не следят. Естественно... и если вы верите, что я реально могу продать вам пресловутый Бруклинский мост. Никто не собирается наказывать скорбящего старика настоящим тюремным сроком, чтобы тот вернулся и укусил их в следующий раз, когда они придут на выборы. А во Флориде окружные судьи должны быть переизбраны.

Конечно, никто из прокуратуры его засудить не хотел. Здесь не было никакого волнения, никаких очков, которые можно было бы набрать, а если по какой-то случайности вам удалось бы добиться его осуждения, кто, черт возьми, будет хвастаться отправкой семидесятилетнего скорбящего преступника в тюрьму? Так что, дело никому не было нужно, и хотя я мог бы свалить его на кого-нибудь еще, все же решил, что возьму его на себя. Может быть, чтобы получить обратно несколько очков среди персонала за те очки, что потерял из-за того, как поступил с Карлайлом по делу об убийстве ребенка наркоторговцем.

К сожалению, у меня было слишком много свободного времени, и я на самом деле раскопал кое-что. Что-то я сделал сам, что-то поручил одному из наших следователей, а потом вызвал одного из детективов, которым поручили это дело, и дал ему несколько дополнительных поручений.

Поэтому я откинулся на спинку стула и принялся изучать лежащие передо мной документы. Я не думал, что что-то может вообще заставить меня чувствовать себя в жизни хуже, чем то, что пережил за последние три месяца, но каким-то образом Чарльзу Бингхэму это удалось.

Что бы я ни делал, в следующий понедельник я буду чувствовать себя полным дерьмом. У прокурора бывают дни триумфа. Это когда он привлекает злодеев к ответственности или наносит удар по какой-нибудь бедной душе и обеспечивает, по крайней мере, обратную справедливость.

А потом, бывают такие дни, как обещанный следующий понедельник. Не знаю, кого я жалел больше: бедную Мейбл Бингхэм или бедного Чарльза Бингхэма. И хуже всего было то, что, как это случалось много раз, решение, в какую сторону пойти, было в моих руках.

Поговорим о том, на ком лежит вся ответственность. Когда прокуроры становятся плохими, становятся пьяницами или самоубийцами, или используют свое положение ради секса или получения прибыли, я думаю, что в конечном счете их ломает именно этот груз ответственности.

Это то, чего не понимает большинство людей. Люди с реальной властью в нашей системе – не копы. Те просто расследуют и арестовывают. Это и не судьи. У них много власти, но кого им рассматривать и какие обвинения выдвигать, исходит не от них.

Это решаю я. В моих руках власть решать, кого арестовать, а кого отпустить; кому грозит смерть или двадцать пять лет, а кому – помилование. И на самом деле, никакого пригляда, никто не заглядывает мне через плечо.

Копы могут ругаться, но мои решения окончательны. Судьи могут ругаться и угрожать принять меры, но они никогда этого не делают. Единственный человек, имеющий реальную власть надо мной, – это Большой Человек, он развязал мне руки и никогда за пять лет не отменил ни одного моего решения.

Большую часть времени меня это не беспокоит. Я совершал ошибки, но это связано с профессией. Хирурги убивают людей. Так они учатся. Я отправлял в тюрьму людей, которые не заслужили того, что получили, и отпускал на свободу или рано выпускал, о чем потом жалел. Но это было частью моей работы.

Но понедельник должен был меня беспокоить. Впервые за долгое время я не знал, как мне действовать, что делать с этим делом. Обладание большой властью может быть хорошей вещью, за исключением тех случаев, когда не знаешь, что с ней делать.

***

В дверь постучал Лью, я встал из-за маленького кухонного столика в нише, служившей кухней-столовой, и открыл дверь.

Лью был Лью. Высокий, около метра восьмидесяти, волосы песочного цвета, та же кривая усмешка, как будто он имел в голове какую-то личную шутку, о которой вы не знали. Но это была хорошая улыбка. Он был одним из тех, кто нравится с первого взгляда, хотя я и не смог бы объяснить почему.

Однажды я прочитал книгу, в которой говорилось, что, когда встречаете таких людей, с которыми вы «сочетаетесь» либо с точки зрения дружбы, либо с точки зрения романтики, это тот случай, когда снова встречаются те, кто знали друг друга в прошлой жизни. Я не уверен, что верю в реинкарнацию, но знаю, что мы стали хорошими друзьями почти с первого дня нашей встречи в университете.

Он как-то странно посмотрел на меня. Я понял, что с тех пор, как я попросил его заняться моим разводом, мы общались только по телефону. Прошло, может быть, пять или шесть месяцев, с тех пор как мы виделись в последний раз.

– Что? Ты выглядишь так, будто у меня выросли рога или вторая голова.

Он оглядел меня с ног до головы и спросил:

– Ты был в странах третьего мира? Или в мексиканской тюрьме, где тебя заставляли платить за еду? Господи, надеюсь, у тебя нет рака.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

Он махнул рукой вверх и вниз.

– Ты выглядишь так, будто похудел больше чем на двадцать килограмм. Я даже вижу, как начинают проявляться скулы, и, черт возьми, мне кажется, что у тебя осталось всего два подбородка. Раньше их было три. И где же живот?

– Очень смешно. За последние несколько месяцев я похудел разве что на килограмм.

Он обошел меня, рассматривая, как статую. На мне были шорты и футболка.

– Если бы я лучше тебя не знал, то мог бы поклясться, что под этим жиром даже видна грудная клетка.

– Ладно, хватит юмора мальчишек из братства. У меня не было особого аппетита, я ел в основном белок и начал тренироваться. Может быть, я и сбросил с десяток килограмм или около того, но все еще в значительной степени – пончик Пиллсбери.

Он ухмыльнулся и попытался меня поцеловать. Я хлопнул его ладонью по лбу.

– Ты – горячая штучка. Поцелуй меня.

– Иди к черту. А теперь серьезно.

– Билл, не сходи с ума. Я просто с тобой шучу. Но, Боже, ты на самом деле похудел. Я никогда не видел тебя таким. Секретарши уже начали к тебе приставать?

– Я только что потерял жену, никто из женского пола не пристает ко мне и даже не признает, что я жив, а ты тут шутишь? Что ты за друг?

– Серьезно? Прошло почти два месяца, с тех пор как она тебя выгнала. Как давно ты в последний раз трахался?

– Три, три с половиной месяца.

– Боже мой, я знаю, что ты – старик, но ты уже четверть года не прочищал трубы. Ты же знаешь, что если не будешь его тренировать, он отвалится.

– Забавно. С твоим расписанием, когда в последний раз их чистил ты?

– Вчера вечером. Ты же знаешь, какой становится Мона, когда я возвращаюсь из одной из таких поездок. Я думал, что мне понадобится переливание крови. Господи, какая же она голодная сука!

– Давай. Тыкай мне в нос. Будь другом.

Он сел за стол и серьезно посмотрел на меня.

– Мне очень жаль, Билл. Я знаю, что это, должно быть, твое больное место. Но, Господи Иисусе, она каждый вечер развлекается с этим парнем. Ты не обязан ей ни верностью, ни преданностью. Мы с тобой оба знаем, как легко тебе было бы ухватить кусок киски. Ты никогда не делал этого раньше, потому что был женат и любил Дебби. По той же причине я не изменяю Моне, хотя, видит Бог, иногда испытываю искушение. В Омахе была одна блондинка... Хотя, это уже другая история. Но дело в том, что она получила преимущество. Ты должен пойти и трахнуть кого-нибудь просто так, чтобы почувствовать себя равным.

– Я ценю твою мысль, Лью, но не готов и даже не заинтересован.

Он покачал головой.

– Бедный ты ублюдок. У тебя все плохо. Ну, мне говорят, что после развода жизнь есть, а поскольку половина браков так или иначе заканчиваются, я склонен в это верить, но... в любом случае, дай мне грязь.

Несколько мгновений я смотрел на него. Не знаю, почему так трудно было показать эти письма кому-либо. Может быть, потому, что мне было стыдно за то, каким они показывали меня. Или, только Бог знает почему, я терпеть не мог, чтобы кто-то еще узнал, какой жалкой сукой была она. Насколько все было провально?

Я подошел к кровати, выдвинул ящик и достал оттуда картонную папку, набитую распечатками.

– Те, что имеют отношение, отмечены звездами и находятся сверху. Остальные – мусор, хотя, возможно, я что-то и упустил.

Я протянул ее ему и налил себе чашку кофе. Он начал читать. Он был близок к быстрому чтению и умнее обоих других таких мужчин, которых я когда-либо знал. Я спросил, не хочет ли он чего-нибудь выпить, но он лишь покачал головой и продолжал листать распечатки. Несколько раз он останавливался, видимо перечитывая, и качал головой.

Наконец, он закрыл папку, положил ее на стол, встал и похлопал меня по подбородку тыльной стороной ладони.

– Ты же знаешь, что я должен надрать тебе задницу за то, что ты на них сидел. Если бы я о них знал, мы могли бы закончить это дело еще месяц назад.

– Они тяжелы для прочтения, Лью, но что это такое? Всего лишь запись флирта. Я не думаю, что она трахалась с ним до тех пор, пока наш брак не развалился. А даже если бы это было и так, ты же прекрасно знаешь, это не имеет никакого значения для того, как пойдет дело. Супружеская измена, даже секс вне брака, не имеет значения для того, кому что достанется, и кто получит детей. Я не представляю, даже если сделать ошибку на уровне штата, чтобы судья счел целомудренный роман основанием для развода или отказа в алиментах.

Он покачал головой.

– Ты слишком долго был прокурором, мой друг. Это дает нам все виды боеприпасов. Чтобы доказать, что она тебе изменяла, не придется доказывать, что у нее был секс. Браки распадались из-за онлайновых романов, где стороны даже не видели друг друга во плоти.

– Ну и что. Если бы я хотел развода, а она боролась с этим, они могли бы чего-то стоить, но она сама его начала. Она хочет уйти.

– Ну да, Билл, но это все равно выставляет ее в дурном свете в глазах судьи, а судьи – это люди, хотя иногда трудно сказать об этом наверняка. Но на минуту забудь об этом. Ты можешь предъявить своему парню отчуждение привязанностей. Мы можем подойти к этому с точки зрения договорного права. Даже если это так не называют, брак – это контракт, а в ваш контракт с женой вмешался мальчик-игрушка, лишил тебя нормальных супружеских прав, которые ты должен получать – например, секса. Ты можешь выставить цифру в долларах на стоимость секса, который не получаешь, и на супружескую поддержки, которая была отозвана. Я знаю, что об этом написано гораздо больше, чем можно видеть в реальной жизни, но это случается. Этот ублюдок соблазнил ее, или, может быть, они соблазнили друг друга, но он разрушил твой брак, еще до того, как лег с ней в постель. Любой человек с IQ выше пятерки прочитал бы эти письма и увидел, что он делает.

– Доказывая это...

– Это не важно. Он уже на тонком льду в УСФ, судя по тому, что ты сказал. Ты подашь на него в суд, это получит освещение в прессе, а оно будет, потому что я знаю слишком много репортеров, которые должны мне услугу, и – он поджарен. От него будет больше неприятностей, гораздо больше, чем он того стоит. Если даже ты не получишь ни пенни, то причинишь ему сильную боль. А если тебе на самом деле удастся получить против него приговор, это – просто подливка. Дальше, не имеет значения, на самом ли деле ты хочешь против пойти него. Если он для нее что-нибудь значит, кроме хорошего траха, ты сможешь использовать его как дубинку, чтобы заставить ее отступить, угрожая погубить его. Конечно, если он – только хороший трах, то это не будет иметь значения, но тогда она бросила свой брак только ради какого-то незнакомого члена.

– Также ты можешь пойти против университета. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы она потеряла работу, но она-то не должна этого знать. Эти письма доказывают, что она с ним виделась, проводила интимные встречи, делала то, чего не должны делать жена и одинокий парень, а люди вокруг них должны были знать, что происходит. Ты сам сказал, что большинство там, кажется, уже думали о них как о паре.

– Даже если администрация и не знала о том, что происходит, не поощряла этого, они все равно в конечном счете несут ответственность за рабочую среду, которую создают. Они будут утверждать, что супружеская измена и романтика – это личная проблема, а не их забота, но они говорят так из своих задниц. Было слишком много случаев, когда предприятие или фирма допускали сексуальные домогательства или сексуальное поведение, приводившее к разрыву брака, и компания была втянута в это. Они могут целый день говорить, что это не их проблема, но их отделы кадров знают лучше.

– И УСФ это знает. Кроме того, они знают меня. Я пару раз судился с ними по другим вопросам. Они увидят в документах мое имя и будут гадить, избавляясь от бойфренда и Дебби и бросать деньги тебе, чтобы заставить уйти МЕНЯ.

Несмотря на то, что я чувствовал себя дерьмово, я не мог не улыбнуться.

– Знаешь, Лью, будь ты хоть наполовину так хорош, как думаешь, из тебя бы вышел отличный адвокат.

Он улыбнулся в ответ.

– Никогда не верил в ложную скромность. В конце концов, я и был им...

– Да, я знаю, первый в соем классе. Где я раньше это слышал? О, от тебя... примерно пять миллионов раз. Ты понимаешь, что скромность – привлекательное качество, даже если тебе приходится притворяться.

– Не в моем стиле, Билл, во всяком случае, все это второстепенно. То, что действительно делает золото, не является чем-то законным. Нам ничего не нужно делать, разве что сделать копии. Ты и впрямь думаешь, что Дебби захочет, чтобы ее родители, твои родители, твои друзья узнали, чем она занималась, в то время как должна была быть любящей женой. И твои дети, когда они увидят...

– НЕТ. Этим путем я не пойду. Используй другие угрозы, но не угрожай опубликовать их. Я не собираюсь дважды повторять, Лью. Я тебя знаю. Ты – гребаная акула в зале суда, и у тебя нет никаких ограничений. Ты сделаешь все, чтобы победить, но ты не сделаешь такого с ней. Я долгое время был твоим другом, но мы закончим, если ты даже пригрозишь ей этим.

– Даже после того как она вышвырнула двадцать лет брака и отношений, вышвырнула тебя из дома, чтобы ты вернулся, лишь когда с тобой полицейский, начала спать с молодым парнем, в то время как твои дети находятся в доме, лгала своим детям, чтобы заставить их думать, что ты сумасшедший, когда она знала, что ты прав, что подозреваешь ее. Да, и помнишь ту бритую киску?

– Да, и что?

– Как ты можешь быть таким глупым? Ты же сам сказал, что она бреет ее не для тебя. Ты никогда ничего об этом не знал. Для кого она ее брила? Правильно, для жеребца. А о чем это нам говорит? Готов поспорить на любую сумму, что он знал, что она ее побрила. Наверное, потому, что сам и попросил ее об этом. Помни, ты знаешь только то, что они пишут в своих письмах. Они встречались каждый день, и кто знает, что было сказано и сделано на этих маленьких сборищах.

– А даже если он не прикасался к ней, она сидела там и обедала с ним, зная, что он знает, что она побрилась, и он знал, что она побрилась для него. Это настолько интимно, насколько только можно подойти к сексу, не занимаясь им реально. Назови это Флиртом на стероидах или Флиртом 2.1. И это – та женщина, чей образ и репутацию ты хочешь защитить? Боже, помоги мне никогда не быть настолько глупым ни с одной женщиной, даже с Моной.

Он был прав, и я не мог ответить даже себе, почему не хотел ее уничтожить. Я просто знал, что не смогу.

– Только не используй все таким образом.

– Если мы представим их в суд на развод или подадим в суд на бойфренда или школу, все равно все выйдет наружу.

– Мы не будем этого делать. Просто заставь ее поверить, что мы это сделаем.

С минуту он молчал.

– А что, если она не блефует, Билл?

Я не загадывал так далеко вперед.

– Тогда она победит. Она получит свои алименты. Даже если мне захочется выцарапывать себе глаза каждый раз, когда она получает чек на алименты. Так и будет.

– Ты чертовски хорош для нее, Билл. Слишком, слишком хорош. И самое печальное, что она никогда этого не узнает.

– У нас было семнадцать... ну, может быть, шестнадцать хороших лет... десять и впрямь замечательных... может быть, это все, на что мы имеем право в этой жизни.

– И на этой радостной ноте я собираюсь пригласить тебя на свидание. Надень что-нибудь из одежды «для подбора шлюхи», а я куплю выпивку. Может быть, я просто пересплю с тобой сегодня.

Он этого не сделал, но мы отлично провели время, напиваясь в Пеликанах, и, несмотря на то что сказал сержант Гастингс, у нас все же был почетный караул из двух полицейских, которые привезли нас домой, выгрузили на кровать и диван в квартире, и мы проспались, как и положено двум хорошим друзьям, которые в дупель пьяны.

***

Она размораживала большую пиццу, когда услышала, как он входит в дом. Билл-младший ночевал у подруги, а Келли собирала свои вещи, чтобы идти к подруге «учиться». Но она знала их родителей, с тех пор как Келли училась с их дочерью в первом классе, и они держали ее в узде. Это даст ей и Дугу немного времени побыть наедине, хотя сейчас ей не очень-то этого и хотелось.

Келли вошла и обняла ее. Когда вошел Дуг, бросив дипломат на стул у кухонного стола, Келли повернулась к нему и поцеловала в щеку. Дуг ошеломленно посмотрел на нее, а потом заулыбался, когда она бросила сумку и принялась его щекотать.

Он схватил ее за запястья и оттащил от себя.

– Эй, ковбойша. Это – запретная территория.

– На днях, когда мы были в бассейне, ты говорил совсем другое.

Он покачал головой и сказал:

– Прекрати щекотать. У меня был длинный тяжелый день, и щекотка сегодня не на повестке дня.

Келли скорчила ему гримасу.

– Зануда.

Глядя на них двоих, Дебби вдруг задалась вопросом, когда это грудь Келли стала такой чертовски большой, или это просто ее блузка сегодня была слишком тесной. Ее сердце слегка упало, когда она поняла, что соски ее дочери затвердели и выпирали из ткани. И Дуг это заметил. Эта выпуклость между ног ясно давала понять, что он это заметил.

Дуг посмотрел на нее и понял, что она заметила. Он закатил глаза и покачал головой, но она не смогла скрыть своего выражения лица. Келли на мгновение оглянулась на нее, и, будь она проклята, если это не выглядело так, будто у той на лице была легкая ухмылка, но она просто откинулась назад, чмокнула мать в щеку и схватила сумку.

– Увидимся завтра после школы, мам. Беее, Дуги.

Как только она вышла из кухни, и они услышали, как хлопнула входная дверь, он подошел и положил руки ей на плечи. Он попытался поцеловать ее в губы, но она отвернулась, и он взял ее за щеку.

– Она – всего лишь ребенок и просто играет, детка. Она в том возрасте, когда дразнят, а я старше. Она бы с криком убежала в горы, если бы я хоть раз посмотрел так, типа за ней ухаживаю.

– Скажи это своему члену.

Он схватил ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Значит, у меня есть эрекция. Господи Иисусе, Деб, твоя дочь – красотка. На нее бы встало и у каменной статуи. Но она – твоя дочь, и ей всего семнадцать. Я никогда не прикоснусь к ней. И ты должна это знать. Я не пристаю к девятнадцати- и двадцатилетним в колледже.

Он снова попытался поцеловать ее, и ему это удалось, но ее губы были жесткими, и она не позволила ему просунуть язык внутрь.

Оттолкнув его, она сказала:

– В духовке Томбстон. Он будет готов через пятнадцать-двадцать минут. Принеси чего-нибудь выпить.

Он достал из холодильника двухлитровую колу, налил в стакан, поставил его на кухонный стол и подошел к ней сзади, когда она доставала из буфета бокалы и тарелки. Он обхватил ее своими сильными руками и сжал обе груди, теребя ее соски, которые торчали, будучи тугими и твердыми.

– Не делай этого. Позволь мне закончить накрывать на стол.

Он держал ее неподвижно и уткнулся носом в шею.

– Ты не можешь ревновать к семнадцатилетней. К своей собственной дочери.

– Это неуместно. Ты бегаешь со своим твердым членом и щекочешь ее в бассейне, а ее гребаные соски выскакивают из-под блузки. И вы двое делаете это у меня на глазах. Ты ей – не отец, Дуг. Ты не можешь так щекотать и играть с ней. Так начинаются неприятности.

– Ладно, тогда не буду. Я пытался быть дружелюбным с ней и Биллом-младшим, потому что думал, что этого хочешь ты, чтобы им было удобнее, когда я здесь. Но я оставлю ее в покое, буду держаться от нее подальше, если тебя это пугает. Если ты случайно забыла, я прихожу сюда не из-за нее. Из-за тебя.

Она наклонила голову над плитой и сделала несколько глубоких вдохов, когда почувствовала, как о ее задницу трется его твердый член.

В любое другое время...

– Мне очень жаль, Дуг. Просто у меня не очень хорошее настроение.

Он отпустил ее, и она, обернувшись, увидела, что он прислонился спиной к холодильнику, скрестив руки на груди. По какой-то причине он выглядел сердитым.

– Что...?

– Дай угадаю. Должно быть, ты сегодня разговаривала с Биллом. На самом деле, я не гадаю. Мне сказала твоя секретарша, что ты громко разговаривала с ним в своем кабинете. Я знаю, что ты и раньше пыталась ему позвонить, потому что каждый раз, когда это делаешь, ты превращаешься в полную жопу, а меня ждет холодный прием, когда я пытаюсь к тебе приблизиться.

– Дуг...

– Все из-за этого проклятого развода, да? Почему ты так чертовски из-за этого волнуешься? Пусть с этим дерьмом разбирается твой адвокат.

– Это не твое дело, Дуг. Ты мне нравишься, и я забочусь о тебе. Иначе не проводила бы с тобой столько времени в постели. Но как я справлюсь с расторжением брака – это мое дело.

Сказав это, она пожалела, что не может взять свои слова обратно и приглушить гнев, который все еще вызывал в ней разговор с Биллом, но тут увидела, как изменилось лицо Дуга. В два шага он крепко прижал ее руки к бокам. Его хватка была такой сильной, что ей стало больно, и она опять поняла, что он очень молодой и очень сильный мужчина. А теперь он был молодым, сильным и злым мужчиной.

– Не мое собачье дело? Что ты делаешь со своим браком – это не мое дело, Деб?

Он вытащил ее из кухни и почти потащил вверх по ступенькам в спальню. Она не могла поверить в происходящее. Никогда раньше он так себя не вел. Как будто это был кто-то, кого она больше не знала.

Затем он бросил ее на кровать. Она перевернулась и недоверчиво уставилась на него.

– Значит, то, чем ты занимаешься в браке, – это ТВОЕ дело, верно?

Она потерла руки в тех местах, где, как она знала, позже появятся синяки.

– Дуг, я... я не хотела тебя обидеть. Но то, что происходит, касается только меня и Билла. Ты в этом не замешан. Я должна поговорить с ним.

Он молча уставился на нее.

– О'кей, понимаю. Он – твой муж. Ты – его жена. Понимаю. А что такое я?

– Что?

– Это простой вопрос, Деб. Вот – Билл, твой любящий муж почти восемнадцать лет. Ты – его жена, мать его детей. Кто такой я?

– Ты... ты мой друг, Дуг. Хороший, добрый и любящий мужчина, который мне сейчас нужен больше чем когда-либо. Без тебя это было бы ужасное время, очень одинокое время.

– Это еще один способ сказать «приятель по траху»?

– Нет! Я люблю секс с тобой, но ты был моим другом еще до того, как прикоснулся ко мне.

– У тебя много друзей, Дебби. Что делает меня особенным?

– Я... как мне ответить? Я люблю тебя как друга. Ты заставлял меня смеяться, когда мне хотелось плакать, впервые за много лет ты заставил меня почувствовать себя желанной женщиной. Ты заставил меня захотеть быть собой, а не просто женой и матерью, впервые за целую вечность. И, Боже, да, ты заставил меня заново открыть свое тело.

Он поднес руки к подбородку и потер щеку.

– Значит, я – хороший друг, с которым ты любишь заниматься сексом, верно?

– Дуг, нет...

– Перестань, Дебби. Послушай минутку меня. Ты ведь знаешь, что я трахался с Эллен Вестен, секретаршей декана, когда встретил тебя, верно?

– Я... я слышала разные истории...

– Это правда. Она могла бы, как гласит старое выражение, высосать хром из крюка прицепа. У нее был самый горячий рот, который я когда-либо чувствовал, и она любила меня сосать. И я был всего в нескольких неделях от того, чтобы трахнуть Мерри Смит, женщину, которая преподает историю на гуманитарном факультете. Я обедал с ней, за день до того как меня представили тебе как мою наставницу, и она подрочила мне в машине. И слизнула все с рук. Она очень разозлилась, когда я ей так и не перезвонил.

– И было добрых десяток студенток с сиськами почти такими же красивыми, как у тебя, которые дали мне понять, что будут рады, если я отсосу им, а они будут сосать все, что я предложу, если мне того захочется. С тех пор как я встретил тебя, угадай, скольких из них я трахнул или отсосал?

Когда она не ответила, он сказал:

– Ни одной. Ни один из моих друзей по колледжу или двум школам, в которых я преподавал, до того как приехал сюда, никогда бы в это не поверил. Они скажут, что я сошел с ума. Вся эта сочная киска прямо выкладывалась передо мной, а я пропустил это мимо. А как ты думаешь, почему? Ты что, язык проглотила, Дебби?

– Что ж, позволь спросить тебя еще кое о чем. Ты же знаешь, что я - в списке дерьма Майерса. Мое увольнение - всего лишь вопрос времени. С увольнением в моем послужном списке, которое я должен буду объяснить, когда буду искать другую должность, я не думаю, что попаду в первую десятку списка обязательных сотрудников.

– Если бы у меня была хоть капля здравого смысла, я бы сейчас же нашел другое место, желательно подальше отсюда, куда рассказы о случившемся могли бы какое-то время не добраться. Если я уволюсь отсюда – до того, как уволят меня, – по личным причинам или просто из-за страсти к путешествиям, у меня будет гораздо больше возможностей найти себе работу.

– Ты помнишь, три месяца назад я получал награды за то, что был замечательным молодым профессором. Сегодня мое имя обычно упоминается в грязных анекдотах о милфах и большегрудых кугуарах.

Он подошел и сел рядом. Она смотрела на него с удивлением и тревогой, потому что знала, что он собирается сказать.

– Почему я не трахаюсь со всеми этими проклятыми кисками, которые принадлежали мне? Почему я не убрался отсюда, пока у меня еще был шанс сделать карьеру? Есть какие-нибудь догадки?

Он наклонился и нежно поцеловал ее.

– Ты – глупая, глупая женщина.

Он обхватил ее лицо ладонями.

– Знаешь, я захотел тебя с первого взгляда. Я просто хотел тебя трахнуть. Это лицо, эту задницу, эти сиськи. Я решил, что завоюю тебя. Через десять минут после того, как ты ушла в тот первый раз, мне пришлось пойти в туалет факультета и подрочить. Я, должно быть, выстрелил на полтора метра. Какой беспорядок.

– Я знал, что ты замужем за важным человеком. Могущественным человеком. У меня есть дядя в Буффало, он – окружной прокурор. Я знаю, на что способны эти парни, и я знал, что сунул бы голову в пасть льву, если бы стал играть с тобой. Но ты была такой чертовски сочной. И ты была в поиске. Даже если ты этого не знала, я знал, что ты созрела. Если бы не я, то сюда переехал бы кто-нибудь другой.

– Я решил, что буду вести кампанию. Я делал это много раз. Я всегда нравился девушкам. У меня большой член, и я знаю, как уговорить их раздвинуть ноги. Поэтому я начал работать над тобой. Легко и медленно. Когда я узнал тебя поближе и понял, что ты - не какая-нибудь голодная девка, а на самом деле довольно милая леди, я решил, что это того стоит. И ты встретилась со мной на полпути. И это сработало. Я соблазнил тебя и трахнул, и ты оказалась такой же невероятной, как я и думал.

Он покачал головой.

– Чего я не знал, так это того, что оказался чересчур умен. Я перехитрил самого себя. Если бы я был умным... то должен был убраться от тебя подальше, но не смог. Поэтому я болтаюсь с замужней женщиной, которая все еще любит своего мужа. Знаешь, тому есть причина – дурацкое слово из шести букв, любовь.

– Дуг... ты... я не... я не люблю Билла.

– Знаешь, если бы у тебя не было к нему чувств, ты бы не впадала в глубокую депрессию всякий раз, когда разговариваешь или не разговариваешь с ним, Деб. А знаешь, что самое печальное? Ты никогда не получишь его обратно.

Ей показалось, что она не может дышать.

– Я видел его в тот вечер в УСФ. Когда я валялся, а ты кинулась ко мне. Я видел выражение его лица, когда ты повернулась к нему спиной. Он никогда не забудет тебе этого и не простит. Я бы не простил, будь ты моей женой.

Он встал.

– Я спросил тебя, кто я для тебя, Деб. Я знаю, что я – хорошее плечо, чтобы поплакать, и заставляю тебя чувствовать себя хорошо, и тебе нравится, как я тебя трахаю. Но есть подруги, к которым ты могла бы обратиться за поддержкой и плечом, чтобы поплакать. Для других твоих нужд у тебя есть большой черный вибратор. Зачем здесь я? Ты когда-нибудь думала, что мне двадцать восемь лет, и я с отличием окончил престижный колледж, и у меня уже было опубликовано больше работ, чем у парней с десятилетним стажем? Ты знаешь, что я боксировал в Золотой перчатке, и у меня был шанс попасть в олимпийскую сборную США по боксу? Что я до сих пор получаю письма от сына первой женщины, с которой у меня были серьезные отношения, когда мне было двадцать два? Она была старше. Ты думаешь, там есть какая-то закономерность? Когда мы познакомились, ее сыну было восемь лет. Но мне нравился этот парень, и я поддерживал его примерно в течение одного бывшего мужа и четырех бойфрендов.

Он посмотрел на нее и покачал головой.

– Я – хороший человек, Деб. Я – человек солидный. Но ты этого не видишь. Я – профессионал с тем, что раньше было карьерой, которой можно было гордиться, которая куда-то продвигалась. Мне двадцать восемь, а не восемь лет, и есть много женщин, которые дали мне понять, что если бы я захотел быть с ними серьезным, они бы заинтересовались. Но для тебя я нечто, не большее чем ходячий член, человеческий вибратор?

Она смотрела на него, стоящего напротив, такого чертовски великолепного, и знала, что твердый член, бывший у него в штанах, только и ждал, чтобы его выпустили, и они могли бы трахаться всю ночь напролет, и она смогла бы забыть о Билле, его проклятых требованиях и воспоминаниях, которые он продолжал будоражить в ней. Но она не могла открыть рот, чтобы сказать хоть слово.

– Я возвращаюсь к себе. Думаю, нам следует немного остыть. Дать друг другу немного пространства. Тебе нужно решить, чего и кого ты хочешь в своей жизни. Когда ты это сделаешь, если это буду я, позвони мне.

После его ухода она неподвижно сидела на кровати. Ее заставил очнуться только запах сгорающей внизу пиццы.

***

Четверг, 7 июля 2005 года-12:30 вечера.

Телефон зазвонил, когда она собиралась выйти из кабинета, чтобы идти на следующий урок. Она дважды пыталась дозвониться до Дуга, но он не отвечал. Поскольку у него был идентификатор вызывающего абонента, было совершенно очевидно, что он не хотел отвечать на ее звонки. Как, черт возьми, ей удалось получить безразличие одновременно и от мужчины, который был отцом ее детей, с которым она разводилась, и от мужчины, что заставил ее потерять голову и дал ей лучший секс за последние годы?

Если и было что-то в этом мире, что она сказала бы, что не случится НИКОГДА, так это - получить холодный прием от двух самых важных в ее жизни мужчин. Или любого мужчины, с этой точки зрения. Она опустила глаза, заметила выпуклость груди под блузкой и покачала головой. У нее никогда не было проблем с поиском или получением мужчин.

Даже в те годы, когда она была счастлива в браке, она всегда знала, что, если пошевелит мизинцем перед парнем, он будет лежать у ее ног, тяжело дыша, как щенок. Мужчины в каком-то смысле чертовски просты. Независимо от того, насколько они были стары, профессиональны или респектабельны, все они были просто ходячими пенисами. Расстегните несколько пуговиц, покажите кусочек сиськи, и все они превращаются в кашу.

Она флиртовала на вечеринках, позволяла некоторым из них гладить или хватать ее за задницу, но это никогда не было серьезным. Тем, кого она хотела тогда был Билл, а она просто флиртовала, чтобы вспомнить, каково это – иметь такую власть над мужчинами. Конечно, это было еще до того, как он стал таким чертовски дряблым и НЕМОЛОДЫМ.

Она снова разозлилась. У этого жалкого ублюдка хватило наглости разозлиться на нее, когда он сам чуть не запихнул ее в постель к другому мужчине. Он никогда не узнает обо всех тех вечеринках, мероприятиях в кампусе, где высокие, стройные мужчины танцевали с ней и терлись своими твердыми членами о ее киску, чувствовали ее грудь и оставляли ее такой мокрой, что ей приходилось отступать в ванную, чтобы потрогать себя до быстрого, непристойного оргазма.

Было бы чертовски легко проскользнуть к машинам или в тень, спустить трусики и позволить им довести ее до бесконечного оргазма. Но она этого не делала. Она была хорошей женой. Она никогда не расскажет любящему мужу о мужчинах, которым позволяла возбуждать себя, а потом отказывала им в сексе.

Как она могла? Она могла контролировать себя, но не могла управлять тем, как реагируют на нее мужчины. Если бы она жаловалась Биллу каждый раз, когда мужчина неуместно прикасался к ней, хватал ее за задницу, щекотал ее грудь, чтобы почувствовать, как внезапно затвердевает ее сосок, им пришлось бы прекратить выходить в свет, не иметь никакой общественной жизни, а Билл, вероятно, был бы в тюрьме, после того как кого-нибудь убил.

И она не могла сказать Биллу, что мужчины трогают и ласкают ее, потому что, хотя она и могла сказать ему, что никогда не позволяла другому мужчине овладеть собой, это было не то, чем можно похвалиться.

Конечно, некоторые из ее подруг были бы шокированы, но они были невзрачными, плоскогрудыми женщинами, которых мужчины не собирались соблазнять лестью, подарками, обаянием и намеками на то, насколько велики их члены. Они могли позволить себе быть добродетельными, потому что никто, кроме их мужей, их не хотел. Она же была из тех женщин, о которых всегда мечтали мужчины, и ничего не могла с этим поделать. Такой она была создана.

У нее тоже был идентификатор звонящего, и когда она увидела, кто был на другом конце линии, она подняла трубку и сказала:

– Привет, Лью. Твой клиент пришел в себя и решил избежать неприятной судебной драки и дать мне то, о чем я прошу?

– Привет, Дебби. Нам и впрямь нужно поговорить. С этим делом случилось кое-что. Я думаю, мы сможем уладить эти вопросы и продвинуть процесс развода. Не могла бы ты встретиться со мной в офисе на Линдер сегодня в пять?

– У меня занятия не заканчиваются до четырех вечера, и я не думаю, что смогу попасть в кабинет Джойс к пяти.

– Это очень важно. Не могла бы ты отменить последнее занятие или попросить кого-нибудь тебя подменить?

– Это так важно?

– Да, Дебби, думаю, что да.

– И это будет...

– Думаю, это значительно облегчит жизнь и тебе, и Биллу.

В пять минут шестого она въехала на стоянку у Линдер-энд-Хоу-ПА в центре Джексонвилла, примерно в полумиле от здания суда. В этом районе было множество юридических офисов, расположенных достаточно далеко от здания суда, чтобы обеспечить уединение и лучшую парковку, и достаточно близко, чтобы быть там через пару минут.

Вылезая из своего «Ниссана-370З» 2010 года выпуска, она разгладила юбку и глубоко вздохнула. Ее груди набухли, и одно только соприкосновение с тканью заставило ее соски выпятиться. Мужчины любили их. Они выступали на пару сантиметров из семисантиметровой шероховатой ареолы, толстые как ластики для карандашей. Мужчины не могли удержаться, чтобы не пососать их. Иногда она спрашивала себя, не слишком ли рано всех мужчин в Америке отняли от груди. Лифчик она оставила аккуратно сложенным в бардачке.

Когда она вошла, ее уже ждала Джойс. Джойс была стройной брюнеткой, ростом метр семьдесят три, с красивой попкой и относительно небольшой грудью. «Конечно, – подумала Дебби с легким уколом самомнения, – почти у каждой женщины относительно маленькая грудь по сравнению с ее собственной». Но она была милой и поддерживала ее.

Джойс взглянула на нее и улыбнулась.

– И какого же эффекта мы здесь добивались, подружка?

Дебби сделала глубокий вдох, выпячивая грудь и заставляя соски заметно выпирать.

– Лью – хороший парень, женат, но их никогда не помешает немного поразить, будь то академическое собрание или слушание о разводе.

Джойс снова улыбнулась.

– Ты планируешь сделать это на слушании дела о разводе перед судьей?

– У нас ведь есть судьи-мужчины, верно?

– Мне жаль твоего бывшего.

Джойс провела ее в небольшой конференц-зал и, когда Дебби села, спросила, не хочет ли она кофе или чего-нибудь прохладительного.

– Только бутылку воды, пожалуйста. Слишком много кофе не дает мне спать по ночам, а каждая чертова унция недиетического безалкогольного напитка добавляет около полкилограмма к моей заднице. Мне приходится тратить около часа в тренажерном зале на каждый обычный безалкогольный напиток, который я потребляю.

Джойс окинула ее спокойным, не сексуальным взглядом и сказала:

– Я принесу тебе воды, а Лью только что позвонил и сказал, что будет минут через пять.

Пока Джойс отсутствовала, Дебби проверила свой сотовый, но никаких сообщений от Дуга. Черт, зачем ему все усложнять? Это был просто отличный секс. Его чертов член... но она остановила себя. Она почувствовала, что начинает влажнеть, а ей не хотелось, когда она встретится с Лью, быть разгоряченной и обеспокоенной.

Нет, не с Лью. Почему, черт возьми, Билл не нанял кого-нибудь другого? Лью был молод, высок, хорош собой, но дело было не только в этом. Он был забавным, умным и самодовольным, и это делало его еще более привлекательным. И, что хуже всего, черт возьми, ее сиськи и ее тело никогда его не задевали.

Это было глупо, и это была в старшей школе, но когда рядом была Мона, темноволосая, с маленькой грудью (ну, не совсем), вертлявая бедрами Мона, для Лью в комнате не было другой женщины. Когда приезжали Лью и Мона, Дебби несколько раз надевала блузки с глубоким вырезом, и парни всегда, всегда, ВСЕГДА смотрели вниз в ложбинку и, если могли, становились твердыми. Лью даже не взглянул в ту сторону.

Это было так глупо, потому что она не собиралась в то время оставлять Билла, и не была заинтересована в Лью таким образом. Это было просто... черт возьми, парни обязаны были пялиться и получать эрекцию. Она не привыкла, чтобы ее игнорировали. Это было неестественно.

Лью стоял в дверях, рыжеволосый, с легкой улыбкой на лице, с дипломатом в руке. По случаю жары он был одет в легкий светло-серый деловой костюм и все же потел.

Она сделала глубокий вдох, чтобы расширить грудную клетку, встала так, чтобы ее груди слегка покачивались и трепетали в такт движению, и улыбнулась ему. Она знала, что ее соски торчат, как у какой-нибудь шлюхи, ищущей действия. Тем лучше.

– Привет, Лью. Это первый раз, когда мы встретились во плоти, за сколько времени? Год? Ты хорошо выглядишь.

Он быстро окинул ее взглядом, и, к ее удовлетворению, его глаза задержались на ее сосках на мгновение дольше, чем это было необходимо. Она сделала быстрый вдох, от которого они заплясали на ее грудной клетке, но он лишь закончил свой осмотр, а затем усмехнулся.

Черт, ему даже не нужно было добавлять слова, чтобы понять, о чем он думает, но он облек для нее свои мысли в слова.

– Я польщен, Дебби. Ты сняла лифчик только ради меня? Думал, ты прибережешь тяжелую артиллерию для судьи.

Она не смогла не улыбнуться ему в ответ. Он был симпатичным парнем.

– Что я могу сказать. Если они у тебя есть, выставляй их напоказ.

Следом за этим вошла Джойс с бутылкой воды, которую протянула Дебби, и кружкой чего-то дымящегося.

– А ты бери свой черный с сахаром, верно, Лью. Думаю, ты говорил: черный и сладкий.

– Твой разум – железная ловушка, Джойс. Когда-нибудь ты станешь прекрасной партнершей для какого-нибудь мужчины.

– Знаю, – сказала она, глядя в пол, и добавила: – У меня много прекрасных качеств, не все из которых видны сразу.

Затем она покраснела и села рядом с Дебби, не дав Лью возможности ответить. Перед ней на столе лежала папка.

Она нервно кашлянула, а затем попыталась прийти в себя, сказав:

– Ты сказал, что тебе нужно кое-что обсудить, Лью. Полагаю, на данный момент все довольно ясно. Твой клиент решил прислушаться к голосу разума и принять наши просьбы?

Лью сел за стол и, бросив на Джойс задумчивый взгляд, сказал:

– Нет, а я здесь вот почему. Мы буксуем на месте, потому что Билл уже сделал исключительно щедрое предложение, чтобы уладить это дело. Он дал больше, чем большинство мужчин дали бы при разводе, еще до того, как мы начали обсуждение. Это Дебби должна хорошенько подумать о том, чего она хочет.

– Я хочу получить то, что мне причитается, Лью. Я была замужем за этим мужчиной почти двадцать лет. Я подарила ему двоих детей. Я растила этих детей, если не сама, то, по крайней мере, делала большую часть тяжелой работы. Я содержала для него хороший дом, в то время как он строил свою карьеру.

– Брось, Дебби, ты же устоявшийся профессионал. Твои основные годы заработка впереди, а пока ты не зарабатываешь то, что он, вы находитесь на том же поле. Ты – не какая-нибудь маленькая домохозяйка, которая окажется в нужде, если не будет каждый месяц получать содержание.

– Это не имеет отношения к делу, Лью, – сказала Джойс. – Он зарабатывает значительно больше, чем она, а действия твоего клиента нанесли ущерб ее будущему заработку и карьере. В этом деле закон на нашей стороне, и ты достаточно умен, чтобы это понимать. Единственная причина, по которой твой клиент создает в этом проблему, – это продолжать пытаться наказать ее за то, что она добивается развода.

– Он видит все совсем не так. Мы могли бы с этим бороться, вытягивать всякое, давая ему стать очень уродливыми.

– И ты все равно проиграешь, Лью, – резко сказала Джойс. – Я не скрываю, что преклоняюсь в своем восхищении твоими юридическими способностями, но тут у тебя дело дохлое. Ты проиграешь, и все, что сделает твой клиент, – это потратит больше своих денег на борьбу с неизбежным.

Лью с минуту смотрел на стол, словно размышляя, потом перевел взгляд на Дебби:

– Дебби, мы можем поговорить наедине?

– Зачем? – одновременно воскликнули Дебби и Джойс.

– Я бы предпочел не вдаваться в подробности, Дебби. Это личное. Не обижайся, Джойс, но я не думаю, что Дебби захочет, чтобы ты присутствовала при этом обсуждении.

– Дебби, я бы тебе не советовала...

Дебби махнула рукой и сказала:

– Я не собираюсь ничего подписывать или брать на себя какие-либо обязательства, до того, как получу твои предложения. Я - не дура. Мне интересны эти шпионские игры. Билл уже предупредил меня, что у него есть своя тяжелая артиллерия, и мне любопытно узнать, что он думает о ней. Дай нам немного времени, ладно?

Когда Джойс ушла, они уставились друг на друга. Дебби сделала глубокий вдох и выдохнула, ее грудь покачивалась в такт движению. Она смотрела ему в глаза. Он заметил. Ей пришлось бороться с собой, чтобы не смотреть вниз на его колени. Неужели он становится твердым?

– Это - пустая трата времени, Дебби. Даже если у меня встанет, я могу думать и с эрекцией. Или ты стала настолько гребаной шлюхой, что автоматически работаешь над мужскими членами, не задумываясь?

Она улыбнулась ему и заставила свои сиськи покачаться еще сильнее. Неужели он вспотел еще большн?

– Почему бы тебе не быть честным в своих чувствах, Лью? Ты злишься на меня за то, что я развелась с твоим другом?

– Я злюсь на тебя за то, что ты разбила ему сердце и отрезала яйца. Он – хороший парень и не заслуживает того, что ты с ним сделала.

– Он – хороший парень? Он – хороший парень? О, он святой. Защитник униженных и забитых, вершитель правосудия ради обиженных? Ты хочешь, чтобы я спела осанну? А что насчет его роли мужа и отца? Как насчет того, что в течение многих лет он был вдали от дома больше, чем дома? Как насчет того, чтобы поставить жизнь любого человека выше тех, о ком он говорит, что заботится больше всего?

– Я провожу много времени вдали от дома, а у Билла есть обязательства и обязанности, которые я не могу себе представить. Жизнь людей зависит от того, что они делают и что решают.

– А когда ты бываешь дома, Лью, ты всегда подсовываешь его Моне? Ты всегда подходишь к ней сзади, стягиваешь с нее трусики и трахаешь ее до тех пор, пока она не кричит? Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как Билл делал это со мной? Когда Мона находится под тобой, а ты колотишься в нее своим членом, чувствует ли она, как о нее трется рулон жира вокруг твоего живота? Знаешь, это на самом деле возбуждает.

– Он растолстел и потерял форму, Дебби. Но это не преступление. Ты смогла найти время, чтобы держать себя в форме, и не могла подтолкнуть его или заманить в спортзал? У меня такое чувство, что ты, вероятно, сможешь сделать минет, который убедит любого парня сделать все, что ты захочешь.

– А ты хотел бы это выяснить?

Она уставилась на него, и ей стало интересно, может ли он сказать, что она говорит серьезно?

– Запри дверь, расстегни молнию, и я позволю тебе судить самому.

Он покачал головой, но, похоже, вспотел еще сильнее.

– Зачем ты это делаешь, Дебби? Думаешь, я не замечал, как ты показывала мне свои сиськи, когда я приходил с Моной? Я никогда не думал, что ты серьезна, но зачем? Ты – великолепная женщина, ходячий влажный сон. Почему ты должна доказывать себе, что каждый парень хочет трахнуть именно тебя? Если бы Билл не был моим другом, а я не был женат, я бы сейчас был у тебя во рту. Но он есть, и я есть. Так не можем ли мы прекратить эту игру?

– Ты знаешь, что Мона не понимает, как ей повезло?

– Надеюсь, что понимает.

– Отвечая на твой вопрос, Лью, я пыталась. Я пыталась годами. Я просила его пойти со мной. Я назначала ему встречи с личными тренерами. Черт, я пыталась заставить его ревновать, флиртуя с молодыми красавчиками в тех редких случаях, когда мне удавалось уговорить его выйти со мной. Но всегда в центре было что-то, что нужно было сделать, какое-то дело, которым нужно было заняться, что-то более важное для него, чем я. В конце концов, я смирилась с тем, что его работа важнее, чем я. С женщиной бы я могла соперничать. С любой женщиной. Но как бороться с работой?

Она с минуту смотрела в пол, потом перевела взгляд на Лью, сидящего в своем безукоризненно сшитом костюме.

– Встань, Лью.

– Гм, почему?

– Просто встань

Через мгновение он сделал это.

– Повернись.

– Зачем?

– Пожалуйста, просто сделай это, – он сделал это и снова повернулся к ней.

Она встала и, обойдя стол, направилась к нему. Он выглядел так, будто собирался отступить, но остался на месте. Наконец, она встала перед ним и протянула левую руку. Он выглядел так, будто вот-вот вздрогнет, но стоял неподвижно. Она положила ладонь ему на живот, потом провела ладонью вниз по животу, но остановилась намного выше выпуклости, которая развивалась у него между ног.

Она толкнула его рукой, и он, повинуясь невысказанному приказу, повернулся. Повернувшись к нему спиной, она наклонилась и схватила его за задницу. Он чуть не подпрыгнул, но снова замер.

– Повернись, Лью.

Когда он снова повернулся к ней, она сказала:

– Может быть, немного и есть жира, но не очень. А твоя задница, Боже, такая тугая и упругая. Билл сказал мне, что ты в разъездах и бываешь далеко от дома больше, чем он. Я знаю, что ты моложе него, но как тебе удалось сохранить живот и задницу таким образом?

Он пожал плечами:

– Спортзалы есть везде. А аэробные упражнения можно делать где угодно. И, как ты и сказала, Билл старше меня на десять лет.

– Зачем ты это делаешь? Зачем остаешься в форме? Не думаю, что ради других женщин. Билл говорит, что ты – мужчина одной женщины, а тот факт, что ты можешь игнорировать мои сиськи, убеждает меня, что он сказал правду.

– Наверное, я делаю это ради Моны. Для себя, конечно, но хочу, чтобы и она была горячей.

Она попятилась, продолжая смотреть ему в глаза. Она обхватила ладонями свои груди, поднесла их к нему и сжала пальцами соски. Она взвесила их, затем провела руками по ногам, обхватила пах и запустила пальцы под юбку и между ног.

Когда она протянула руку, пальцы ее покрылись маслянистым блеском.

– Просто эта маленькая неприятная болтовня намочила меня, и, честно говоря, до того, как ты пришел, я думала о большом члене Дуга. Посмотри на меня, Лью. Я – то, что дети в УСФ называют МИЛФ, мать, которую они хотели бы трахнуть, и я - то, что мое поколение назвало бы первоклассным куском задницы. Это то, что Билл имел в своей постели каждую ночь в течение многих лет. Он мог бы трахнуть меня в задницу или любым другим способом. Он мог бы набивать мне рот каждый вечер или, по крайней мере, часто. Конечно, бывают вечера, когда ни одна женщина не будет в настроении, но было чертовски много вечеров, когда я была доступна, готова и чертовски возбуждена, а его нигде не было. Есть парни, которые голышом перелезают через колючую проволоку только ради того, чтобы понюхать мои трусики, а У НЕГО НЕ ХВАТАЕТ СИЛ ПОЙТИ В ГРЕБАНЫЙ СПОРТЗАЛ И ОСТАВАТЬСЯ В ФОРМЕ!

Она не осознавала, что прокричала последнее, пока не услышала шаги, и в дверь не просунула голову с обеспокоенным выражением лица Джойс.

– Все в порядке?

Дебби попятилась от Лью и сказала:

– Я вроде как на минуту вышла из себя.

Когда дверь закрылась, она вернулась на свое место и сказала:

– Я не обязана была заводить его до такой степени, чтобы он мог оторвать задницу и оставаться в форме. Он должен был сделать это ради меня. Ради себя.

– Мы могли бы поспорить, Дебби, но у тебя теперь - милый молодой жеребец, его дом, его дети и жизнь, которую он вел. У него же - лишь работа и место, где он спит. Он вышел с коротким концом спички. И он не собирается платить тебе алименты.

– Вот тут ты ошибаешься, Лью. Он это сделает, хочет того или нет.

Лью как-то странно посмотрел на нее.

– Все не так просто, Дебби.

– О, так у вас есть его секретное оружие? К несчастью для тебя, я никогда ему не изменяла. Там нет фотографий, на которых я покидаю Дуга и наше любовное гнездышко. Нет ни любовных писем, ни магнитофонных записей жарких шепотков. Все что есть у него и у тебя - дерьмо.

– Это то, что меня всегда интересовало, Дебби. Он рассказал мне об этом «когда мы были женаты» и о том, как ты целовалась с Дугом в тот вечер, возвращаясь из УСФ. И о том, как ты вела себя с Дугом в УСФ тем вечером. Ты все еще клянешься, что вы были просто платоническими друзьями?

Она сделала глоток воды из бутылки и вдруг почувствовала себя очень усталой.

– И снова у Билла не все в порядке с головой. Я сделала простую ошибку. Не знаю, о чем я думала, но только Билл мог бы превратить это в обвинение в том, что я ему изменяю. И я не целовала Дуга в тот вечер, или, по крайней мере, мне так кажется. Я могла потянуться и чмокнуть его в щеку, но на рождественских вечеринках я дарила соседям более горячие поцелуи. Ничего особенного.

Она посмотрела на стол, думая о том пятничном вечере в УСФ.

– Оглядываясь назад, я думаю, что в тот вечер в УСФ все выглядело довольно плохо. Дуг был взволнован и счастлив, а так как я была его наставницей, то просто купалась в лучах его славы. Билл вел себя как придурок уже несколько недель, у нас несколько месяцев не было секса, а молодой красивый парень обращался со мной как со своей девушкой на выпускном. Я признаю себя виновной в том, что вела себя как глупая молодая девушка. Но не более того.

– А этот поцелуй?

– Это была большая ошибка. Он не был запланирован. Ему позвонили, чтобы получить его разрешение повесить его на мемориальную доску, и он хотел, чтобы я была рядом, и вдруг он меня поцеловал. Мне не следовало этого делать. Видит Бог, я не должна была давать ему языка, но я была внезапно так чертовски возбуждена, что удивительно, как не затащила его на подиум и не добилась своего. Если бы я получала то, что мне было нужно дома, если бы в моей постели вместо Билла был ты, я бы посмеялась над этим поцелуем.

Она уставилась на дипломат, который он поставил на стол, и сказала:

– Порази меня своим лучшим выстрелом.

Открыв дипломат, он вытащил папку из плотной бумаги. Он открыл ее, и она увидела тонкую стопку бумаг. Он просмотрел стопку, вытащил один лист, положил на стол и подтолкнул к ней. Она подняла его и с любопытством просмотрела.

Что в этом мире может быть...?

Дебби Лэнсу: Это неделикатно, Лэнс, свинья ты этакая. :) Но ты прав. Консумация – это как... то, что делаем мы с Биллом. О Боже, я не могу поверить, что написала это. Но... я так давно не трахалась по-настоящему, что иногда забываю, как это было. Полагаю, что у нас это было раньше, если я могу вспомнить такое далекое прошлое. Но теперь... Честно говоря, Билл никогда не был огромным, но за последние несколько лет, мне кажется, еще уменьшился. Я убью тебя, если ты хоть словом об этом обмолвишься. И он задыхается через пять-шесть минут...

Она закрыла глаза и попыталась избавиться от головокружения, как будто здание вращалось вокруг нее. Она никогда в жизни не падала в обморок, даже не знала, каково это, но, должно быть, именно так. Через мгновение она осторожно открыла глаза и посмотрела вниз. Лист все еще был на месте. Слова все еще были там. Она схватила бутылку с водой и залпом осушила ее.

Ее глаза скользнули вниз по странице, пока она не нашла:

Дебби Лэнсу: Нет, и никогда не узнает. Как я могу сказать ему, что уже давно он больше не делает этого для меня в постели. Что я должна использовать большой вибратор и засовывать его туда намного дальше, чем он когда-либо, чтобы достигнуть оргазма. Я притворяюсь перед ним, но иногда мне кажется, что он, должно быть, способен отличить...

И...

Дебби Лэнсу: Я знаю, что ты мог бы... ну, знаешь... если бы был мудаком, как многие молодые парни здесь. Но ты был джентльменом, хорошим человеком. Вот почему ты мне так нравишься. Я просто скажу, что надеюсь, ты понимаешь, каким особенным другом ты стал. А теперь я отключаюсь...

Она чувствовала себя так, словно очнулась от сна или провалилась в кошмар.

– Как... что... где ты...?

Она глубоко вздохнула и попыталась ухватиться за что-нибудь, хоть за что-нибудь, чтобы подавить растущее в ней чувство паники.

– Это были мои личные, мои личные...

– О да, очень личные письма, Дебби, – сказал Лью ровным голосом, без каких-либо видимых эмоций. – Он подтолкнул к ней еще один лист.

...Хуже всего то, что я чувствую себя гораздо ближе к тебе, чем к Биллу. Он – мой муж, но он даже не знает, что наш брак медленно умирает. Он ничего не понимает. Такой умный, умный человек, такой умелый в суде, но в реальной жизни, в нашем браке, он неудачник. Он потерял мою страсть, мое уважение и постепенно теряет мою любовь.

Я чувствую себя зверем, попавшим в капкан. Я тысячу раз пыталась придумать какой-нибудь способ вдохнуть жизнь в наши отношения, в наш брак. Я думала о том, чтобы попытаться оживить нашу сексуальную жизнь. Но... Черт возьми, я не такая уж хорошая актриса. Я все время симулирую оргазм, но не могу симулировать возбуждение. А он больше не возбуждает меня...

Она посмотрела через стол и впервые поняла, почему Билл называл его акулой. На его лице было холодное, жесткое выражение, и он не был похож на человека, который раньше ей улыбался.

– Это были мои личные сообщения. Я удалила их все. Как он мог...?

– Я не собираюсь вдаваться в подробности, но он это сделал. Все их. Полгода назад, как раз перед взрывом в пятницу вечером. Помнишь СМС, в котором ты сказала Дугу... извини, то есть «Лэнсу», что готовишься расторгнуть свой брак, но возьмешь тайм-аут, чтобы помочь ему отпраздновать его великий вечер? Ну, это я могу понять. Что такое такая мелочь, как почти двадцатилетний брак, по сравнению с шансом выйти и устроить скандал со своим новым бойфрендом?

У нее голова шла кругом. Каким-то образом возник вопрос:

– Как долго?...

– Он доверял тебе, Дебби, и это показывает, каким идиотом он был. Это была автоматическая система контроля. Он никогда не заглядывал в твои электронные письма. До того уик-энда, когда ты не ночевала дома, и он, в конце концов, узнал, что ты уехала к родителям. Он был один весь уик-энд, у него возникли подозрения, и он начал копаться. Именно этим и занимаются следователи.

В его глазах было нечто более глубокое, чем презрение, и более сильное, чем гнев.

– Он сидел там совсем один в твоем большом доме, пока узнавал, что ты на самом деле думаешь о нем и его уменьшающемся члене, и читал те сообщения, в которых говорилось о том, какой твердый член у твоего любовника и какой у него потрясающий пресс. Он был один, когда узнал, что ты ходишь на танцы с друзьями и парнями, потому что тебе просто не нравится быть рядом с ним. Он сидел в том доме, за который заплатил и ради которого вкалывал до упаду, окруженный картинами прежней жизни. Вот почему он оставил тебе это чертово кольцо. Я рад, что ему удалось его снять. Думаю, он отрубил бы его, если бы пришлось. В тот вечер в его сердце почти не осталось любви к тебе.

Она не знала, что это было: может быть, вид его, сгорбившегося над большим компьютером в их спальне, читающего в свете компьютерного экрана в темном доме, но она вскочила на ноги и пробормотала что-то о том, что ее тошнит, и выбежала из двери конференц-зала и едва добралась до туалета в ближайшем санузле. Она сгорбилась над ним, но ничего не смогла выдавить, когда услышала, как открылась дверь и Джойс сказала:

– Что случилось?

Она попыталась покачать головой. По ее лицу текли слезы, и она хватала ртом воздух. Наконец, она выдавила:

– Прости. Должно быть... было что-то... я съела. Со мной все будет в порядке.

Джойс, наконец, вышла и закрыла дверь, а Дебби глубоко вздохнула, пока не прошла тошнота и не прекратились слезы. Она попыталась собраться с мыслями. Он все знал. Все время, начиная с того уик-энда. Как будто он открыл дыру в ее сердце и душе и знал, о чем она думает, притворяясь кем-то другим, а не тем, кем она была на самом деле.

Она была женщиной, готовящейся выйти из брака, в котором чувствовала себя пойманной в ловушку и нелюбимой. Она думала, что носит перед ним маску, а на самом деле он видел ее такой, какой она была в действительности.

Почему он ничего не сказал? И тут она поняла его гнев. Впервые. Он и впрямь думал, что она все это время трахалась с Дугом. Она вспомнила прочитанные ею слова. Если бы она перехватывала электронные письма Билла женщине в таком же духе, она бы никогда не поверила, что он не занимается с ней сексом.

Это были слова влюбленных, хотя в то время она могла бы поклясться, что они были просто друзьями.

Она вернулась и увидела, как Лью допивает остатки кофе. Он поднял на нее глаза, в которых не было ни дружелюбия, ни недружелюбия.

– Могу я их увидеть? Все?

Он передал ей папку. Она открыла ее и начала читать. Это было похоже на открытие двери в прошлое. Она никогда не читала их как единое целое. Она посылала их, получала, читала и удаляла изо дня в день. Теперь они рассказывали историю.

Наконец, она положила их в папку и закрыла.

– Могу я получить копию?

– Оставь эту себе. У меня есть другие.

Наконец, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Она уже не в первый раз заметила, что у него необычной серо-зеленый оттенок. Это были привлекательные, но сейчас холодные глаза.

– Теперь я понимаю, почему он так разозлился. Но, Лью, они не были... это не было...

– Там все черным по белому. Они такие, какие есть.

– Я никогда не хотела, чтобы он видел все это. Я никогда не думала, что он будет шпионить за мной.

– Потому что ты могла пойти куда угодно, повеселиться с друзьями, вернуться пьяной, а он никогда не задавал тебе вопросов. Держу пари на свою жизнь, он никогда не проверял твои трусики, нет ли в них каких-нибудь необычных отложений. Он доверял тебе, даже зная, какая ты – горячая задница. Я не знаю, сколько мужчин были бы такими же доверчивыми или глупыми.

– Веришь ты или он, или нет, но с тех пор, как мы поженились, у меня никогда не было другого мужчины. Я выходила повеселиться, выпивала и позволяла мужчинам прикасаться ко мне, но никогда не прикасалась к ним в ответ. Я никогда не делала им минет и не ходила к их машинам.

– Ну, разве ты просто не святая, Дебби? Никогда не делала минетов, но позволяла мужчинам гладить себя и играть с твоими сиськами. Полагаю, что если бы ты была моей женой, я бы гордился тобой. Тем более что ты делала все это тайно от меня.

Она заставила себя посмотреть на него в ответ, хотя ей хотелось залезть под стол.

– Я – не шлюха, что бы ты там ни говорил и что бы ни думал по поводу этих писем. Ты бываешь далеко от дома чаще, чем дома, и Мона почти все время живет одна, как и я. Я знаю, что она ездит повсюду. Она танцует с мужчинами. Она с ними выпивает. Она ходит с ними ужинать. Может, она и не такая горячая, как я, но чертовски горячая. Ты действительно думаешь, что парни не трутся о нее своими членами, когда танцуют медленный танец. Ты на самом деле полагаешь, что никто никогда не гладит и не трогает ее грудь? Ты действительно веришь, что она не промокает, когда какой-нибудь молодой симпатичный парень толкается в нее изо всех сил? Если да, то ты – идиот.

Выражение его лица не изменилось.

– Я знаю, что она ходит выпить и потанцевать с мужчинами. Знаю, что они к ней пристают. И я бы так сделал, если бы был холост. Не удивлюсь, если парни ее возбуждают. Она – человек. Но я знаю одно: она никогда бы не изменила мне ни физически, ни эмоционально. А если бы влюбилась в кого-то другого, у нее хватило бы порядочности сказать мне, что между нами все кончено. Она не позволила бы мне узнать это так, как пришлось Биллу.

– Я не была влюблена в Дуга и не изменяла с ним. Только в выходные, когда произошел взрыв в УСФ.

Она остановилась. То, что он сказал, было правдой. Они были тем, кем были. Остальное не имело значения. Она заставила себя вернуться мыслями в настоящее, вместо того чтобы возвращаться на полгода назад.

– Итак. Они смущают. Но то, что я сказала, правда. Я не изменяла Биллу, до тех пор, пока наш брак не взорвался, и у тебя нет ничего, что можно использовать в суде. Джойс уже сказала мне, что секс с Дугом до того, как мы пересекли черту и расставили точки над «й» и сделали это законным, не имеет большого значения. Билл уже унизил меня и испортил мою карьеру. Я не была обязана ему верностью.

– Ошибаешься.

И он принялся объяснять, как.

– Ты можешь позвать сюда Джойс, и она попытается напустить дыма, но в конце концов, ты увидишь, что я прав. Дуг – это история, когда я подам против него иск, а ты будешь следом за ним, когда я подам иск о рабочей среде против УСФ. Не имеет значения, какая там у тебя защита, если они захотят, чтобы ты ушла, поверь мне, ты уйдешь.

– И когда это случится, тебе понадобится помощь Билла. Быть наставником – это не административная должность, не командная. Но она ставит тебя в полуначальственное положение по отношению к более молодому коллеге. А ты, как более старый и опытный сотрудник, воспользовалась своим положением, чтобы обмениваться электронными письмами о том, какой большой и твердый член у твоего подопечного, обмениваться интимными секретами о твоей супружеской сексуальной жизни и о том, как ты расстроена своим мужем, и в целом, сказала своему подопечному, что он может трахнуть тебя, если только надавит немного сильнее.

– Обычно университеты или любая другая организация не ожидают такого поведения от своих наставников. На самом деле, если бы ты была мужчиной, а Дуг – женщиной, ты была бы очень близка к иску о сексуальных домогательствах. Неважно, преследовал ли он тебя или пытался соблазнить. Твой долг был не дать ситуации выйти из-под контроля. Даже если все, что сделает УСФ, – это уволит тебя, удачи тебе в поиске должности, подобной той, что у тебя есть в любом другом учебном заведении.

Он улыбнулся ей, и она, наконец, поняла, почему Билл называл его акулой. В этой улыбке было что-то очень холодное и жестокое, как будто он наслаждался мыслью о том, что ее ждет. Может быть, эмоции были и не настоящими, а он просто крутил нож для эффекта, но все это было реально.

– Поэтому, когда ты получишь этот чек, тебе лучше поцеловать его и крепко обнять, потому что, пока ты будешь искать новую работу в новой области, тебе будет трудно поддерживать тот уровень жизни, к которому ты привыкла до того, как начала искать более зеленые пастбища.

Она сама себе удивилась.

– Нет.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Что «нет»?

– Никаких сделок, ублюдок. Передай это Биллу. Пусть делает с этими письмами что хочет. Дуг все равно собирался уехать, а это значит, что он просто сбежит раньше. Он молод, талантлив и найдет другую работу. А если мне придется мыть посуду в «Санниз барбекю» или раздавать гамбургеры в «Макдональдсе», так тому и быть. Я не доставлю ему удовольствия думать, что он сбил меня с ног, заставил отказаться от алиментов. Если он так сильно меня ненавидит, скажи ему, что я буду тереть каждый проклятый чек, который он мне посылает, по всей моей киске, прежде чем обналичить его, и это будет самое близкое, чем он когда-либо попадет в меня снова.

Лью некоторое время молча смотрел на нее, а потом улыбнулся. И на этот раз она вздрогнула.

– Ты довольно крутая дамочка, Дебби. Гораздо жестче, чем я думал. Так что, последнее, что мы будем делать с электронными письмами, это беспокоить тебя.

– А что еще ты можешь сделать?

– Копии будут размещены в Интернете. Есть сайты об измене жен и тому подобные места. Плюс копии будут анонимно отправлены по электронной почте или на бумажных носителях твоим родителям, его родителям, твоим друзьям, твоим коллегам по работе. Почти всем, кого ты когда-либо знала.

– Он не может ненавидеть меня так сильно.

– Не имеет значения, так это или нет. Это случится. Ты помнишь, как он отреагировал. Как ты думаешь, что почувствуют твои родители, когда прочитают о том, как ты была влюблены в пресс и член коллеги, когда еще была замужем за Биллом? А твои подруги? Ну, я не знаю, бросит ли тебя кто-нибудь из них, но ожидай, что каждая замужняя подруга, которую ты знаешь, будет очень внимательно следить за тобой, когда ты будешь рядом с ее мужем.

– О, и это не должно тебя беспокоить, но ожидай, что каждый муж и парень каждой подруги, что у тебя есть, начнет звонить и приходить к тебе, когда их вторая половинка занята. Потому что они все подумают, что ты – просто еще одна очень горячая и очень трахаемая МИЛФа. Думаю, друзья твоего сына – сколько им, четырнадцать или пятнадцать – тоже начнут к тебе приставать.

Он остановился и посмотрел на свои руки. Говоря это, он не смотрел на нее.

– Твоим детям ничего не пришлют. Но они все найдут сами. Друзья познакомят. И независимо от поведения взрослых, дети ведут себя как дети, как они отреагируют, узнав, что на самом деле ты думаешь об их отце, как ты обращалась с ним, когда была еще замужем?

– Как ты думаешь, что они почувствуют, когда узнают, что ты бесстыдно лгала о своих чувствах к Дугу, что ты лгала, говоря им, что их отец был параноиком и сумасшедшим, подозревая вас обоих? Ты бесстыдно лгала своим детям и родителям.

Теперь он смотрел на нее, и хуже угрозы была жалость в его глазах.

– Но на самом деле не имеет значения, что они подумают сейчас. Они вырастут. Келли станет взрослой женщиной с мужем и детьми, Билл-младший найдет какую-нибудь женщину, которую полюбит и захочет иметь детей. И когда-нибудь они вновь наткнутся на эти письма и будут читать их уже взрослыми глазами. Они поймут, что ты сделала и как ужасно предала их отца. Даже если ты не прикасалась к Дугу, ты все равно была вовлечена в эмоциональный роман.

– Ты потеряла Билла. И когда-нибудь потеряешь своих детей. Они могут по-прежнему быть вежливыми и все так же позволять тебе быть рядом с твоими внуками, но ваши отношения с ними никогда не станут прежними.

Они сидели вдвоем в маленькой комнате в ледяном молчании.

Она даже не осознавала, что плачет, пока не почувствовала, как по ее щекам текут слезы.

– Он бы так со мной не поступил. Я не могу в это поверить. Даже ненавидя меня, я не могу поверить, что он бы сделал это.

– Нет, он бы не сделал.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза, не веря тому, что услышала.

– Он...

– Он не стал бы использовать электронные письма против тебя, Дебби. Он даже не позволил мне угрожать тебе рассылкой писем семье и друзьям. Бедный ублюдок любит тебя и готов позволить тебе трахнуть его еще раз, лишь бы не причинять тебе такой боли.

– Тогда...

– Это он тебя любит. Я же нет.

– Я не понимаю, Лью. Ты – его адвокат.

– Я был его другом еще до того, как стал адвокатом. Я был его другом, я остаюсь его другом, и я буду его другом. Я не позволю тебе сыпать соль на раны, которые ты ему уже нанесла.

– Я все еще... Как ты можешь делать то, чего он тебе делать не разрешил?

– Легко, мне просто придется нарушить практически все аспекты долга адвоката перед своим клиентом. Я должен буду пойти против его воли и предпринять действия, которые убьют его душу. Но я все равно это сделаю.

– Но ведь эти электронные письма - его.

– Он дал их мне. Я сделал копии.

– Но он... если он не хотел...

– Он будет по-королевски зол на меня, в ярости. Он будет угрожать подать на меня в суд, выставить меня перед наблюдательным советом. Может быть, попытаться лишить меня адвокатской лицензии. И все, что я сделаю, это скажу ему, что если он это сделает, я буду бороться, и это будет такой пикантный, сексуальный скандал, что он получит массовую огласку – я позабочусь об этом, потому что знаю, как работать с прессой, – а это значит, что еще больше людей узнают, на какой жалкой изменщице он был женат. В конце концов, он отступит.

– Но я думала, что ты – его друг.

– О, какое-то время он не захочет иметь со мной ничего общего. Может быть, даже очень долго. Но, как я уже сказал, друг мне он или нет, я – ему друг.

Он постучал пальцами по столу, говоря:

– Но, несмотря на все сказанное, вопрос в том, что собираешься делать ты? Я уже сказал тебе, что собираюсь сделать я.

– Ты меня шантажируешь?

– Естественно.

Она закрыла глаза и попыталась подумать. Так много мыслей крутилось в ее голове. Весь ее мир перевернулся с ног на голову меньше чем за час. Все изменилось.

– Мне... мне нужно немного времени, Лью. Я не могу принять такое решение так быстро.

– У тебя есть время, пока я не встану и не выйду за дверь. Через пять минут после того как я уйду, они будут пробиваться сквозь эфир, и джинн выйдет из бутылки, и никто из нас никогда не сможет вернуть его обратно.

Она молча сидела и смотрела на него, удивляясь, как она вообще могла подумать, что он – хороший парень.

– Как ты можешь это делать, Лью? Мы же были друзьями. Ты хочешь меня уничтожить. Забрать у меня моих детей самым настоящим образом. Чтобы помешать мне получать алименты?

Он пожал плечами.

– Когда пары расходятся, друзья становятся на чью-то сторону. Так получилось, что я – на его стороне. Что касается причинения тебе боли... Билл говорил, что я не знаю пределов, и не знаю границ, когда дело доходит до победы. Пленных я не беру. Мне нравится побеждать. Я не получу никакого удовольствия от причинения тебе боли, несмотря на то, что ты – глупая, жестокая сука, но я сделаю это, если придется.

Он снова посмотрел на нее, схватил свой дипломат и захлопнул его.

– Время идет, Дебби. Решайся. Я собираюсь уйти через несколько минут.

***

После того как Лью вышел на минутку, вернулась Джойс. Она посмотрела на Дебби с беспокойством в глазах.

– Лью сказал, что ты хочешь составить соглашение о том, что навсегда отказываешься от всех прав на содержание? Что ты хочешь его нотариально заверить? Это правда, Дебби?

Дебби только кивнула.

Джойс перевела взгляд с покрасневших глаз на Лью и спросила:

– Это не может быть законно. Дебби, мы можем об этом поговорить?

Дебби лишь покачала головой.

– Ты зря теряешь время, Джойс, – сказал Лью. – Просто составь бумаги. Через пару часов у меня назначена встреча в другом конце города.

Джойс молча посмотрела на нее и вышла из кабинета.

Дебби достала из сумочки носовой платок и вытерла глаза. Слезы смыли ее тушь, и, глядя на себя в зеркало, она подумала, что похожа на енота. Она стерла пятна и посмотрела на Лью, стоявшего в дверях.

– Хотела бы я, чтобы он был больше похож на тебя. Ты только что по-королевски меня облапошил, а я хочу, чтобы мы были где-нибудь в номере отеля, и ты утешаешь меня. Разве это не безумие?

Он оглядел ее, его взгляд задержался на груди, и каким-то образом она поняла, что он представлял их вместе в этом номере, и в глубине души хотел бы там быть.

– Самое смешное, Дебби, что мне хотелось бы больше походить на него.

– Почему? Ты красив и молод, но дело не только в этом. Ты берешь, что хочешь. Если бы ты не был связан, если был бы доступен, ты бы взял меня в этом номере и заставил кричать. Ты – не хороший парень, вовсе нет, но, с другой стороны, мне никогда и не нравились хорошие парни. До встречи с Биллом.

Он вернулся к столу и сел напротив нее.

– Ты совсем не знаешь своего мужа, не так ли?

– Я знаю его гораздо лучше, чем ты. Я знаю его дольше.

Он покачал головой.

– Наверное, поэтому вы и расстаетесь. Я думаю, что иногда так бывает. Если бы у меня была хоть какая-то идея, я бы поговорил с ним, хотя сомневаюсь, что он бы прислушался к моим советам. Ты знаешь, чем он занимается, но понятия не имеешь, каково это – жить в этом мире. Я думаю, он делал это намеренно. Как полицейский, который никогда не рассказывает жене о своей повседневной жизни, или солдат, вернувшийся домой с войны, который не может рассказать жене о том, что ему пришлось пережить. И поэтому ты понятия не имеешь, кто он или что он.

– Он – чертов адвокат, Лью. Он носит костюм и стоит перед присяжными, но делал это уже давно. Нимб ему не подходит.

Он резко встал, отодвинул стул и одним плавным движением обошел вокруг стола. Он схватил ее за руки и рывком поднял на ноги.

– Послушай меня, глупая сука. Билл – лучший мужчина, которого я знаю, лучший мужчина, которого я когда-либо знал, и он заслуживает лучшего, чем женщина, которая бросила его ради плоского живота и большого члена.

– А знаешь, что делает его особенным? Ты знаешь, почему Эдвардс выбрал его для управления прокуратурой штата, в то время как у него была дюжина адвокатов старше и опытнее Билла, желавших получить эту работу? Все очень просто. Он поступает правильно. Всегда. Несмотря ни на что.

– Ты не можешь его отпугнуть. Ты не сможешь откупиться от него. Ты не можешь его трахнуть. Если бы ты приставила пистолет к его голове, и ему пришлось бы умереть в следующую минуту, он все равно поступил бы правильно. Сегодня он мог бы стать миллионером, если бы принял любое из предложений, поступающих от крупных фирм. Ему угрожали смертью, о чем, как я полагаю, ты ничего не знаешь.

– Причина, по которой Эдвардс уважает его, заключается в том, что он знает: если он сам прикажет Биллу сделать что-то не так, Билл скажет ему отвалить и бросит работу, которую любит.

Он отпустил ее руки, и она откинулась на спинку стула.

– Ты чертовски горячая штучка, Дебби, и это правда. Но он мог бы трахаться у тебя за спиной каждый день, если бы захотел. У меня не так много власти, и у меня есть клиенты, и жены и дочери клиентов предлагают мне киску – может быть, не каждый день, но редкая неделя, когда мне не приходится отказываться от нее, выставленной перед моим лицом.

– Он держит в своих руках жизни людей, их судьбы. Даже если бы он был двуглавым гномом, женщины предлагали бы ему отсосать. Это незаконно, но любой скажет тебе, что отчаявшиеся жены встречаются с прокурорами до заключения сделок, а благодарные жены клиентов договариваются о встрече с прокурорами после того, как их мужья получат хорошую сделку. Доказать ничего невозможно, но все знают, что такое случается.

– Ты видишь в нем толстого, мягкотелого парня и, очевидно, не уважаешь его. Но люди в его мире, женщины в его мире видят в нем человека, который управляет этим офисом. Этот Большой Человек – политик, который любит, чтобы его фотографии появлялись в газетах. Билл – это парень, который принимает управленческие решения, который решает, кто продвинется, а кто нет. Он – хребет этого места. Любая умная женщина знает, что если затащить его в постель, то у тебя будет прямой путь наверх.

– Хочешь угадать, сколько женщин за последние пять лет вылезло из его постели на более высокое положение?..

– В это и состоит причина, почему его прозвище среди женщин, которые там работают, – Айсберг.

Она только покачала головой. Образ Билла, бедного мягкого пухлого Билла, резвящегося в постели с какой-то молодой или даже пожилой женщиной, не попадало в фокус. Она наблюдала, как флиртует в колледже Дуг, и чувствовала уколы ревности, даже если их отношения были чисто сексуальными, но о Билле она вообще никогда не беспокоилась. И, возможно, это было частью проблемы.

Лью, должно быть, прочел выражение ее лица.

– Я знаю, что ему больно, но иногда развод может стать хорошей вещью. Он – хороший человек с отличной карьерой, хорошим потенциалом для заработка. Он мог бы продолжать ходить с тобой как лунатик еще несколько десятилетий, но если бы ты не прыгнула в постель к Дугу, ты бы изменила ему с кем-нибудь еще.

– Я не обвиняю тебя в измене, Дебби. В своих мыслях ты, вероятно, сейчас так не думаешь. Я просто говорю, что он, очевидно, не отвечает твоим потребностям, и ты никогда не смогла бы оставаться честной. Ты слишком горячая и тебе явно нужно больше секса, чем ты получаешь. Для него это будет болезненно, но он уже меняется. Ему нужен был хороший пинок под зад, и ты дала ему его. Без тебя ему будет лучше.

Вернулась с бумагами и секретаршей Джойс. Лью прочитал документ, кивнул Джойс и передал его Дебби.

– Последний шанс, Дебби, – сказала Джойс, бросив тяжелый взгляд на Лью. – Пожалуйста, не подписывай его так. Что бы ни сказал тебе Лью, или что бы он ни использовал, чтобы заставить тебя сделать это, мы справимся. Ты всегда можешь вернуться к судье через несколько месяцев или лет и попытаться изменить его. Но здесь не так как алименты на детей. Алименты на ребенка – это как пластилин. Они очень гибки. Эти же не так.

– Ты делаешь заявление без всякого видимого принуждения, что добровольно отказываешься от каких-либо прав на содержание – на всю оставшуюся жизнь, независимо от того, как изменятся твои обстоятельства или твои потребности. Это во всех смыслах и целях необратимо. Если ты не докажешь, что Лью совершил что-то незаконное, предосудительное или просто неэтичное, судья вряд ли откажется от этого решения. Пожалуйста, подумай об этом. По крайней мере, дай себе день, чтобы все обдумать.

Дебби взглянула на Лью. У нее не было выбора.

Она взяла бумагу, просмотрела ее и подписала. Секретарь подписала и заверила ее своей личной нотариальной печатью. Она вышла из комнаты с ней.

– Копия останется у нас, а оригинал – у тебя, – сказала Джойс Лью. Она посмотрела на него с выражением, в котором в равной степени смешались гнев и восхищение.

– Ты сегодня заработал свой гонорар, Лью. Надеюсь, сегодня ты сможешь спать в одиночестве.

– Не придется, – сказал он с легкой улыбкой. – Мона дома.

Взгляд, брошенный между ними, заставил Дебби улыбнуться. Он мог быть мужчиной одной женщины, но ему нравились флюиды, которые излучала Джойс. Что касается ее, то Дебби была уверена, что если бы ее не было в комнате, Джойс сделала бы все что угодно, разве что не терла бы его член. По крайней мере, у нее был хороший вкус.

После еще одного долгого, многозначительного взгляда Джойс вздохнула и сказала:

– Ну, если увидишь его, не мог бы ты передать от меня привет своему симпатичному партнеру?

Лью кивнул и сказал:

– Конечно. Только...

Он сделал ей знак, и они вместе пошли в сторону конференц-зала, но Дебби их слышала.

– Я передам ему привет, Джойс. Сейчас он встречается с несколькими девушками, но может удивить тебя и позвонить. Но только...

– Я уже большая девочка, Лью. Я бы предпочла, чтобы это был ты, но тебя нет на рынке. Я просто хочу немного развлечься.

– Джойс, я люблю этого парня, но будь осторожна. Он – кошачья мята, но... он жует женщин и выплевывает их. Он не из тех, кто живет с ними долго, и никогда таким не был. А ты – милая леди.

– Которая будет сидеть дома одна и смотреть Синемакс после наступления темноты, что просто угнетает меня, или ходить на мясной рынок, что угнетает меня еще больше. Он такой... великолепный. Я бы не возражала, если бы со мной обращались как с сексуальным объектом... время от времени.

Он наклонился и по-братски чмокнул ее в щеку, сказав:

– Я дам ему твой номер завтра. Только не питай надежд и... будь осторожна.

Он вернулся к Дебби, открыл дипломат и положил в него подписанное заявление.

– Если мы обо всем позаботимся, то не должно быть никаких причин, почему бы нам не оформить документы на развод и не подготовить их к отправке в следующем месяце или около того, верно?

Она кивнула.

– А совместная опека с тобой – это нормально?

– Он – их отец, Лью. Даже если бы мы действительно ненавидели друг друга, я никогда бы не смогла удержать его вдали от них.

– Тогда, думаю, мы закончили. Увидимся, Дебби.

Прежде чем он вышел за дверь, она сказала:

– Лью.

Он остановился и посмотрел на нее.

– Две вещи. Во-первых, когда увидишь его, скажи: «Иногда и крысы побеждают». Я не должна была его недооценивать.

Он с недоумением посмотрел на нее.

– Он поймет. Личная шутка. И... просто небольшое предупреждение. Ты сказал Джойс быть осторожной. Ты тоже будь осторожен.

– Что?

– Ты слишком часто оставляешь Мону одну. С Норманом.

Он уставился на нее.

– Этот парень – машина. Однажды он стал приставать ко мне, пока я не сказала ему, что, если расскажу Биллу, произойдет несчастный случай или нападение неизвестных, и он потеряет яйца и будет петь сопрано. С тех пор он оставил меня в покое. Я думаю, он и впрямь боится Билла. Но он цепляется ко всему. И из того, что я слышала, он устанавливает отношения чаще, чем упускает. Я, наверное, перережу себе горло, потому что, как и Джойс, я бы хотела, чтобы ты вернулась на рынок. Но...

– Спасибо за предупреждение, Дебби. В самом деле. Я знаю, что за парень Норм. Я бы не доверял ему быть рядом с кем-то еще. Но он был моим другом с восьмого класса. Мы вместе учились в университете. Он прикрывал мою спину в некоторых неприятных ситуациях, а я спас его задницу от побоев и еще чего похуже. Я не всегда был образцовым мальчиком. В детстве мы часто попадали в неприятности. Но я бы доверил ему свою жизнь, и доверяю ему свою жену. Он никогда не стал бы действовать за моей спиной, даже если бы Мона и захотела. И никогда не станет.

Он вышел, а Дебби покачала головой. Удивительно, как мужчины могут быть такими умными в одних вещах и такими тупыми в других. Норм был высоким, темноволосым и великолепным, и у него был огромный член, судя по тому, как он терся им о нее на нескольких мероприятиях, где на повестке дня были танцы. Тогда она была предана Биллу, но оттолкнуть его и, наконец, отогнать его угрозой мести Билла было самым трудным, что она когда-либо делала. Как, черт возьми, Мона могла быть рядом с ним год за годом и никогда не сдаваться?

Она покачала головой, встала и собралась уходить.

Это была не ее проблема. А если это случится, то, может быть...

– Черт, я еще даже не развелась. Возьми себя в руки, девочка.

***

Четверг, 7 июля 2005 года-3:45 вечера.

Я ждал возле средней школы Эда Уайта, когда в 3:35 прозвенел звонок, занятия в летней школе продолжались до тех пор, пока не закончилась обычная школа. Келли сделала достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в кредитах, но, действуя в качестве наставника сверстников и помогая другим, она набирала кредиты на следующий учебный год.

Я знал, с какой стороны она придет, и старался не смотреть. Наконец, я увидел ее с группой из четырех девочек и двух мальчиков, идущих к стоянке. Один из них был похож на высокого баскетболиста по имени Гэри Андерсон, который был ее нынешним сердцеедом.

Я выскользнул из своего Эскалейда и встал, помахав ей. Она заметила меня и остановилась. Остальная группа вместе с ней уставилась на меня. Наконец, она что-то сказала им и направилась ко мне. С ней пошли две ее подружки.

– Что ты здесь делаешь, папа? – спросила она, подойдя достаточно близко.

– Просто хочу минутку поговорить. Я подброшу тебя до дома. Скажи своим подругам, что они смогут забрать тебя оттуда.

– Мы собирались... Ладно.

Она подозвала обеих девушек. Одна из них посмотрела на меня и спросила:

– Вы – мистер Мейтленд?

– Да. А вы, девчата, подружки Келли.

– Да.

Она как-то странно посмотрела на меня, и я невольно спросил:

– У меня растут рога?

Она хихикнула, а потом сказала:

– Нет, я просто подумала, что вы... моложе. Я видела миссис Мейтленд и думала, что вы – ровесники.

– Брук, – резко сказала Келли. – Хватит валять дурака.

А потом мне:

– Забудь о ней, отец, она идиотка.

Я просто улыбнулся девочкам и сказал:

– Это было сделать легко, чтобы жениться на ее матери, я ограбил колыбель.

Потом я скользнул в машину и попрощался с ее подругами. Затем она скользнула на пассажирское сиденье, положила книги рядом с собой и сказала:

– Ок, папа, что происходит?

Я улыбнулся и сказал:

– У меня должна быть причина, чтобы забрать свою дочь?

– Обычно – да.

– К сожалению, это правда. Послушай, Келли, я хотел сделать это раньше, но... Твоя мать недавно мне кое-что рассказала.

Она взглянула на него и опустила глаза на обивку.

– Нет-нет, скажи мне, что она этого не сделала.

– Она не хотела, просто проговорилась.

– Послушай, не такое большое дело. В этом не было ничего особенного.

– Быть изнасилованной – это ничего особенного? Я знаю, что с тех пор, как мы с твоей мамой учились в средней школе, многое изменилось, но почему-то не думаю, что все изменилось настолько сильно.

– Это не... да. Это было большое дело. Но все закончилось хорошо. Я... я ничем не заболела. Мама разговаривала с... мальчиком.

– Ему не должно все сойти с рук...

– Что ты собираешься делать, папа? Послать его в Рейфорд? Он был несовершеннолетним. Мы напились. Он занимался со мной сексом. С ним ничего не должно было случиться.

– Но...

– Может, тебе и стало бы легче, но если ты что-нибудь с ним сделаешь, то только добьешься, что о случившемся узнают все. Мне придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. Прости, но я взяла с мамы обещание не говорить тебе. Ты всегда делаешь из мухи слона.

Мы вместе помолчали.

– Неужели это было так тяжело – иметь меня отцом?

– Нет-нет. Просто всегда рядом была твоя работа. Я не могу напиться, не могу накуриться, не могу делать глупостей, которые делают другие дети, потому что я – твоя дочь. Случится большой скандал. И все тебя боятся. Я имею в виду, все всегда чувствуют, что должны быть... осторожными... рядом с тобой.

– Неужели так было со всеми?

– Наверное. Би Джей любит ходить в гости к другим парням, потому что... они свободнее. И его друзья здесь тоже нервничают.

– Наверное, я никогда об этом не думал. Но...

– Все в порядке, папа. Мы знаем, что у тебя важная работа. Мама всегда нам это говорила. Просто это так...

– Что?

– Как-то вечером я пришла со свидания – думаю, это было в разгар дела о похищении ребенка и пытках, когда ты был внизу и занимался какими-то документами. Я шла в свою комнату, когда проходила мимо вашей спальни и увидела маму, лежащую на кровати. Она плакала. Я подумала, что вы, ребята, поссорились. Поэтому забрался к ней на кровать. Я спросила ее, что случилось?

– Она просто обняла меня и сказала, что все в порядке. А потом сказала: «Даже когда он здесь, его здесь нет». Но это – не твоя вина.

***

Четверг, 7 июля 2005 года-9 часов вечера.

Наконец, в девять часов вечера Дуг не позвонил и не перезвонил на четыре ее звонка. Билл не позвонил и не перезвонил на ее шесть звонков. Билл-младший, как обычно, ночевал у приятеля. Келли была на свидании. Хотя она прекрасно справлялась с тем, чтобы приходить домой к полуночи в школьные дни, и, по крайней мере, старалась придерживаться расписания, которое установила для нее Дебби. Не то что некоторые ее подруги, которые к десятому классу совсем одичали. Келли только что закончила одиннадцатый класс, и она была хорошей девочкой.

По крайней мере, она была гораздо более хорошей девочкой, чем ее мать в ее возрасте. Оглядываясь назад, Дебби чувствовала одновременно смущение и жжение глубоко внутри своей киски. В семнадцать лет она была полностью женщиной физически и обладала рассудительностью и здравым смыслом средней школы. Только по милости Божьей она не забеременела, не подсела на серьезные наркотики и не стала матерью какого-нибудь байкера в лачуге у черта на куличках. Боже, она испытывала своих родителей. Она не могла жаловаться на Келли.

Она попыталась посмотреть телевизор. Пыталась послушать музыку на айподе, который Келли наконец-то убедила ее купить. Попыталась оценить эссе на тему «Оптимальная схема корпоративной организации для эпохи после появления Интернета».

Вернулась и стала читать и перечитывать папку с электронными письмами. Она обнаружила, что ее глаза туманятся каждый раз, когда она думала о том, как Билл нашел их и читал в первый раз.

Хотя вокруг никого не было, она почувствовала, что краснеет. Какой же глупой она могла быть? И ответ был таков: ни одна женщина на свете не могла быть настолько глупой. В глубине души она знала, чего добивался Дуг, и именно поэтому его признание ее не шокировало.

Это было похоже на поцелуи и ласки в седьмом и восьмом классах. Ты начинала с сомкнутых губ, а потом открывала рот и играла в хоккей с миндалинами, а потом позволяла мальчику касаться твоей груди через блузку, сжимать твои соски и тереться этим твердым, таинственным стержнем мужской плоти о твою закрытую киску. А потом, если он тебе действительно нравился и он работал ради этого, ты позволяла ему просунуть руку под лифчик и впервые чувствовала, как мужские пальцы доят тебя, и чувствовала таинственную влагу между ног.

Но тогда все было относительно невинно. Конечно, были книги и девочки постарше, чтобы объяснить, что именно происходит, но ты не ЗНАЛА. Не из своего личного опыта. Но она не была невинной девственницей, когда Дуг начал льстить ей и придвигать свое тело ближе к ней во время их обеда, и она начала рассказывать ему секреты, которые никогда не рассказывала своему мужу.

Она не была невежественной, когда они начали говорить о сексуальных привычках студентов УСФ и дошли до разговора о тенденции к бритым кискам. И когда Дуг сделал первое шутливое предположение о том, что единственный способ быть более горячей, чем сейчас, – это побриться там, внизу, она не обиделась. Нет, она была взволнована этой мыслью. И видение его пальцев, гладящих ее там, внизу, и его язык, погружающийся глубоко в нее, и его твердый огромный член, скользящий туда.

Это была фантазия, но, оглядываясь назад, она поняла, что уже приняла решение бросить Билла. Она просто не могла набраться храбрости, чтобы сказать ему правду. Она сказала себе, что будет лучшее время сказать ему. Что они должны поговорить. Объяснить ему, что их брак так долго не работал. Сказать ему, что они оба стали бы счастливее, если бы смогли исследовать свои радикально разные представления о том, что такое хорошая жизнь. Она не станет говорить ему, что уже влюбилась в молодого похотливого парня.

Она представляла, как в будущем, когда она соберется с духом, они поговорят и она увидит боль в его глазах. Это было бы все равно, что бить дубинкой тюлененка. Потому что она знала, что он ее любит, и никогда не переставал этого делать. Но достаточно ли этого? Разве тот факт, что кто-то тебя любит, дает ему право держать тебя в цепях, держать тебя взаперти в браке, где ты умираешь? Но, по крайней мере, он не узнает о Дуге. Он сможет сохранить свою гордость.

А потом эта гребаная, гребаная, гребаная оговорка. Только Билл, с его проклятым прокурорским стальным мышеловным умом, смог зацепиться за эти четыре слова и трясти, рвать и кромсать ее, пока их брак не начал рушиться. И еще он нашел ее электронную почту. Боже, она не могла понять, почему никогда не думала об этом. Она знала, что он отслеживает электронную почту детей, но понимала, что это хорошо. В мире слишком много опасных людей, чтобы подростки могли быть полностью предоставлены сами себе.

Но почему-то она никогда не думала, что он сделает это с ней. Почему? Почему она никогда не беспокоилась об этом? У нее не было секса с другим мужчиной, но она ему изменяла. Теперь, оглядываясь назад, она не могла этого отрицать. Жить отдельно от него, не рассказывать ему о гулянках с подругами, танцах – это было изменой, даже если и не было секса. Она знала это и должна была признать, потому что понимала, что почувствует, если узнает, что он делал то же самое.

Но почему-то она никогда не беспокоилась о том, что он будет ее проверять. Почему? И ведь он не глуп. За исключением, может быть, Лью Уолтерса, он так же умен, как и любой другой мужчина, которого она когда-либо знала. Сидя там, читая электронные письма и впервые видя, как развивался ее роман с Дугом – а именно так это и было – она не могла избавиться от ощущения непобедимости, которым наслаждалась.

И вот тогда начались настоящие слезы. Она чувствовала себя непобедимой, потому что никогда не сомневалась в любви Билла к ней. Как она и сказала Дугу, ради нее он прошел бы сквозь огонь. Он был ее чемпионом с того давнего дня, когда ворвался, как герой комиксов, чтобы спасти ее жалкую, дикую задницу от того, чтобы быть разорванной в пух и прах кучкой похотливых парней из братства Университета Флориды.

И она могла приходить и уходить, когда хотела, потому что знала, что он никогда не проверит ее, никогда не проверит ее трусики, чтобы увидеть, была ли в них сперма другого мужчины, никогда не будет искать засосы или синяки на ее груди и заднице. А иногда следы там были. Прежде чем она избавлялась от них, парни иногда слишком возбуждались, щипали сосок или задницу достаточно сильно, чтобы оставить следы.

Можно ли любить кого-то чересчур сильно? Доверять ему чересчур сильно? Неужели она стала презирать его за то, что он был слишком добр к ней? Как она уже говорила Лью, до встречи с Биллом ей никогда не нравились хорошие парни. Ей нравились подлые, жесткие, которые брали то, что хотели, что заставляло ее мокнуть, что попадали ей между ног, беря все, что она могла предложить, не заботясь о ее чувствах.

Она схватила сотовый. Билл, как обычно, не ответил. Она знала, что он не ответит, даже если у него будет с собой сотовый. Она прокрутила страницу вниз, нашла другой номер и взмолилась, чтобы ее телефон был с ней. Он прозвонил пять раз, пока не раздалось:

– Алло. Это ты, Дебби?

– Да. Прости, что звоню тебе после работы, Шерил, но у меня есть вопрос, на который, надеюсь, ты сможешь ответить.

– Гм... ладно.

– Расслабься. Я не собираюсь просить тебя быть нелояльной к Биллу. Я просто... я хочу с ним поговорить. Лицом к лицу. Он не отвечает на мои звонки. А я знаю, что он – в офисе, когда ты лжешь мне и говоришь, что его нет.

– Э-э, Дебби, мне очень жаль, но...

– Я знаю, ты должна делать то, что он тебе говорит. Но это очень важно. Мы закончили оформление документов на развод, и прежде чем... все закончится, я хотела бы поговорить с ним в последний раз. Ты можешь мне помочь? Я никогда не была в его новой квартире.

– Я могу дать тебе адрес его квартиры, но не думаю, что он будет там. Я знаю, что он не проводит там много времени. Скорее всего, он сейчас в спортзале или в боксерском клубе.

– Спортзале? Боксерском клубе?

– Я мало что об этом знаю. Билл держит язык за зубами о своей личной жизни, с тех пор как... ну, ты знаешь. Но мы получаем срочные звонки или звонки от помощников шерифа, которые хотят с ним поговорить, так что, я узнала, что это – те два места, где ты, скорее всего, найдешь его поздно вечером. Если только он не в баре или...

– Билл ходит в бары? Мне приходилось практически шантажировать его, чтобы заставить пойти со мной в ночной клуб...

– Наверное, все меняется.

Дебби сидела, прижав телефон к уху, голова кружилась. Билл проводил время в спортзалах, боксерских залах и барах. Какого черта? Считалось, что мужчины переживают кризис среднего возраста ДО развода, а не после.

– Я могу дать тебе адреса спортзала и боксерского клуба. Тренажерный зал находится в Эйвондейле. Я могу узнать имя. И я знаю, что боксерским клубом или тренировочным центром управляет его старый друг по имени Карлос... или что-то в этом роде. Если пойдешь туда, будь осторожна. Он находится в очень плохой части центра города

Она подождала, пока Шерил отправится за информацией. Вернувшись, Дебби записала ее и поблагодарила секретаршу Билла. Затем:

– У меня нет никакого права спрашивать об этом, и я действительно не знаю, зачем спрашиваю, кроме того, что мне любопытно. Он... ну... с кем-нибудь встречается? В социальном плане?

–.. .Эээ, Дебби, как я уже сказала, он держит в секрете свою личную жизнь. И никто, я имею в виду, совсем никто не пытается совать нос в его личную жизнь. Ты помнишь того старого персонажа из комиксов, парня, который все время ходит с грозовой тучей над головой. С тех пор с Биллом все так и обстоит... Он был... настоящим мудаком, если честно... уже несколько месяцев, а стало еще хуже. Единственное, что я знаю наверняка, это то, что примерно месяц назад, а может, и больше, он встречался с Джессикой Стивенс. Она в прокуратуре...

– Я знаю, кто она.

Она встречалась со Стивенс на нескольких мероприятиях прокурора штата. Та была довольно простой, но... Билл все еще был женатым мужчиной и ухаживал за женщинами из своего офиса...

– Неужели он...?

– Я слышала, что она пригласила его на свидание.

– А она знала, что он женат? Она пригласила Билла на свидание?

– Дебби, я знаю, что Билл – не самый привлекательный парень. Никакого леденца для глаз уж точно. Но он – на самом деле хороший парень.

Что-то в этой фразе на мгновение привлекло ее внимание, и она почти поняла что, когда Шерил добавила:

– Конечно, тут еще эта история с Майрой Мартинец. Я уверена, что это шутка, потому что ты же знаешь, что у нее должна быть тонна парней, сражающихся за нее, но, как я слышала, она попросила Хелен из отдела кадров сообщить ей, когда ваш развод станет окончательным.

Это вытеснило другой почти оформившийся вопрос из ее головы.

– Майра? Ненормальная секретарша Эдвардса? Та, что едва может стоять прямо? Она интересуется Биллом?

– Да, та самая Майра.

Иисус Христос. У этой сучки были адские груди. И она была любовницей Эдвардса, его личным охотничьим заповедником. Все это знали. Билл много раз рассказывал ей истории о парнях, которые подумывали о том, чтобы приударить за ней, но отступали, когда узнавали, что Майра удовлетворяет ВСЕ личные нужды Эдвардса. Дерьмо. Дебби подпрыгнула, когда карандаш, который она держала в правой руке, сломался пополам. Эта стерва была единственной женщиной, которую Дебби когда-либо встречала, что заставляла ее чувствовать себя непривлекательной, даже мальчишеской.

Она покачала головой и тихо рассмеялась. Ни за что на свете женщина с такой внешностью, за которой охотится целая армия жеребцов, не станет даже думать о бледном, дряблом теле Билла. Даже если бы Билл был таким большим человеком, как говорил Лью в том кабинете, Майра не проявила бы к нему никакого интереса. Она не могла. Это было просто смешно.

– Спасибо, Шерил. Я не скажу Биллу, откуда у меня эта информация. Скажу ему, что мне рассказали дети. Пока.

Когда она ехала в сторону Эйвондейла с адресом, введенным в ее GPS-навигатор Garmin, она не могла удержаться от смеха. Эта сука, вероятно, не стала бы смотреть ни на какого мужчину с членом меньше двадцати пяти сантиметров. А бедняга Билл, наверное, даже ее вымя не смог бы поднять. Эта сука была коровой. Конечно, она хорошенькая, но какой мужчина будет интересоваться дойками, которые под майкой должны висеть? Это было просто смешно.

Сначала она проехала мимо его квартиры. Все выглядело не так уж плохо. Маленькая. Она позвонила в дверь. Постучала. Снова позвонил в дверь. Внутри было темно, и не было никаких признаков того, что он находится где-то поблизости. Его Эскалейда там не было. Поэтому сначала она отправилась в тренажерный зал общего назначения. Даже услышав, что Билл околачивается в боксерском зале, она не могла этого себе представить. Она прибережет его напоследок.

«Гармин» доставил ее к большому складскому зданию на окраине Эйвондейла. Это был старый, зеленый, на сто процентов жилой район, за исключением нескольких улиц, ведущих в район, который мог похвастаться специализированными магазинами одежды, еды, дорогих ресторанов. Это был один из самых зажиточных районов старого Джексонвилла.

Здание, похожее на склад, было увенчано большой вывеской с надписью «Харли». Там была большая, пустая и хорошо освещенная парковка. Машин там не было. Въехав на стоянку, она увидела две машины, припаркованные к бару в месте, похожем на погрузочную площадку. Одним из них был Эскалейд. Другой – какой-то внедорожник.

Несмотря на то, что это был хороший район, она слегка нервничала. Она остановилась прямо перед витриной, огляделась, чтобы убедиться, что на стоянке и возле здания никого нет, и вышла, держа в левой руке сотовый. Она подошла к окну и заглянула внутрь. Внутри было хорошо освещено, хотя и безлюдно. Похоже, внутри никого не было.

Затем она заметила движение в левой части здания. Перед тем, что, должно быть, было раздевалками и душевыми, стоял ряд тренажеров для силовых тренировок, в дальнем левом углу располагались гири, а за ними – нечто вроде довольно большого плавательного бассейна. С опытным взглядом человека, который провел в подобных местах много времени, она решила, что это похоже на довольно хорошо оборудованный тренировочный центр.

Прежде чем она заметила фигуру на предпоследнем весовом тренажере подальше от нее, по ней пробежала вспышка гнева. Она входила из себя, пытаясь заставить Билла хотя бы прийти в такие места, как это, а этот гребаный ублюдок начал приходить только после того, как она его выгнала. Какая в этом была логика?

Мужчина был обнажен по пояс. Лысый, как бильярдный шар. Свет фонарей отражался на его черепе и блестел на капельках пота, стекавшего по спине и рукам. Она с минуту наблюдала за ним. Мышцы его спины напряглись, когда он подтянулся на рычагах машины и поднял гири на машине с помощью мышц рук, плеч и спины. Боже, он промок насквозь. Было что-то очень сексуальное в поте на мужском теле.

Он не был мускулистым. Стройным. Мускулы не слишком четко очерчены, решила она, изучая его опытными глазами. Вероятно, какой-нибудь молодой парень лет двадцати-тридцати просто вышел из формы, и его подруга или жена подтолкнули его, чтобы он привел себя в лучшую форму. Присмотревшись, она увидела выпуклость, идущую от его спины, и когда он поднимал гири, она могла видеть его сбоку. Он определенно должен был бы работать над этим горшком, но тренировка, как эта, и потливость, вероятно, позаботятся обо всем.

Она постучала в окно. Билла нигде не было видно, хотя он мог быть в бассейне. Или принимал душ в задней части. Когда парень на тренажере не ответил, она постучала сильнее. Она надеялась, что у него в ушах нет айпода, ибо тогда она никак не сможет привлечь его внимание. Наушников было не видно, но выглядело так, как будто у него вокруг шеи была обернута футболка, и та могла прикрывать шнур от IPOD.

Он остановился на середине толчка и отпустил веса, опустив руки по бокам. Должно быть, он услышал ее, потому что начал оглядываться. Не увидев никого вокруг, он, наконец, повернулся и посмотрел в сторону передней части спортзала. Должно быть, он увидел ее, потому что на мгновение уставился перед собой.

Он слез с машины, встал и потянулся. «Боже», – подумала Дебби, наблюдая за ним, – «ей надо добраться до Дуга». Когда тебя начинают возбуждать молодые, не в форме, потные парни, – это верный признак того, что тебе не хватает. Через мгновение он неторопливо направился к выходу. Подойдя ближе, он снял с шеи футболку и вытер лицо и голову. Его грудь и руки все еще были влажными. Дебби глубоко вздохнула. Либо она доберется до Дуга, либо сегодня вечером даст Большому Джону, как она назвала свой тридцатисантиметровый вибратор, эпическую тренировку.

Он был почти у входной двери, и она поняла, что в его походке было что-то... что-то странно знакомое. Она задумалась, не был ли он одним из тех молодых парней, что тусовались рядом с ней, когда она шла на тренировку, глазея на ее задницу и грудь. Иногда им хватало смелости пофлиртовать, что было лестно, но чаще они просто наблюдали.

Он набрал код на сигнализаторе, стоявшем за стойкой регистрации, обошел тренажер и отпер дверь. Он толкнул ее, и поток теплого, почти горячего воздуха вырвался наружу, в чуть менее теплый ночной воздух. Он был так близко, что она почувствовала запах его пота. Господи, даже это было... возбуждающе. Он ничего не говорил, просто смотрел на нее.

На мгновение ей стало неловко. На ней были джинсы и топ, который она накинула. Он был не особенно тесен и не имел глубокого выреза, но она выпирала из него. Она выпячивалась из всего, что покупала, кроме исключительно предназначенного для работы в колледже или профессиональных занятий. И она была наедине с парнем, которого совсем не знала, совершенно незнакомым. Если он работал в спортзале и у него были коды безопасности, он, вероятно, был из безопасности, но...

Она поняла, что он не сказал ни слова. Он смотрел на нее со странным выражением на лице. Его лицо...

– Билл?

Она невольно отступила назад.

Ей было интересно, что скажут психиатры, какое название они дадут этому состоянию. Видеть лицо своего мужа средних лет на потном теле незнакомца? Это не мог быть Билл, но сходство – глаза, нос, рот – было поразительным. У этого парня было худощавое лицо, более молодое, но в остальном...

– Привет, Дебби. Что ты здесь делаешь?

Она потеряла дар речи. Она уставилась на потного, полуобнаженного незнакомца перед собой. Билла?

– Лью уже позвонил мне и рассказал, что случилось. Спасибо, что согласилась на мою просьбу. Мне... мне очень жаль, что все так вышло.

Чем больше она смотрела на него, тем больше он становился Биллом. Биллом помоложе. Биллом, больше похожим на человека, за которого она вышла замуж. Бритая голова была странной. Это было совсем не похоже на того Билла, которого она знала, но почему-то выглядело хорошо. Почему он не сделал этого раньше?

Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова.

Он как-то странно посмотрел на нее, потом проследил за ее взглядом и опустил глаза на свою грудь.

Он ободряюще улыбнулся ей.

– Ты не сошла с ума. Я забыл, что мы не виделись около трех месяцев. Я... мой аппетит так и не вернулся. И один мой друг устроил так, что я начал здесь тренироваться.

– Он указал на свою потную грудь.

– Мне разрешают приходить в нерабочее время и пользоваться тренажерами. Но отключают воздух, когда закрывают здание, а я не чувствую себя вправе пользоваться их энергией. Кроме того, мне говорили, что потение в такую жару помогает сбросить лишние килограммы. Поэтому я обычно тренируюсь как можно меньше. Здесь некого обидеть. Конечно, мне предстоит еще долгий путь. Но это помогло.

Она уставилась на ручейки пота, стекающие по его груди. Грудные мышцы были более четко очерчены, чем она помнила, и он, очевидно, увеличил свои плечи. Ручейки стекали по его соскам, пупку и дальше... Всего на секунду ей исполнилось двадцать два года, и он стоял над ней в своей комнате в общежитии. Его член блестел от ее слюны, твердый, сильный и восхитительный. Она наклонилась вперед и медленно, сантиметр за сантиметром, вглядывалась в его лицо, впитывая его выражение.

Она резко вернулась в настоящее. Он все еще говорил.

–.. .знаю, где я был. Я не знал, что дети знают, где находится спортзал, хотя я говорил с Би-Джеем и Келли. Но зачем ты вообще сюда пришла?

– Я... я... что, черт возьми, ты сделал со своей головой?

Он провел рукой по бритой голове. Она была скользкой от пота. Он все еще слегка задыхался.

– Ну, что ж... ты когда-нибудь делала что-нибудь просто так? Сегодня днем я видел Келли, когда забирал ее после школы. Пара ее подруг сделала мне замечание по поводу того, что я выгляжу старше тебя. Они удивлялись, сколько мне лет. Просто еще один старик с редеющими волосами. После того как высадил ее, я проехал мимо Грейт Катс и заставил их сбрить все это. Даже немного отполировал. Я никогда не знал, что у них вообще есть кремы и масла, чтобы заставить голые головы блестеть. Она все еще выглядит немного странно, когда я на нее смотрю. Я больше не похож на себя. Но, может быть, это и неплохо. Во всяком случае, мои расходы на мытье головы значительно снизятся.

Она по-прежнему ничего не говорила.

– Ты в порядке, Дебби? В чем дело?

– Мне очень жаль, Билл. Просто... это... это шок. Господи Иисусе, ты чуть не довел меня до сердечного приступа. Как будто ты... другой человек.

– А разве это плохо?

Она посмотрела вниз, на тротуар перед спортзалом. Это означало, что ей не придется смотреть на это потное тело.

– Билл, я... я все время говорю, что мне очень жаль. Но я... О... письмах.

Словно занавес опустился на его глаза, и улыбка исчезла.

– О чем же ты сожалеешь, Дебби? Что ты их написала? Что ты встречалась за моей спиной и наслаждалась жизнью без меня? Что ты побрила свою чертову киску, чтобы возбудить своего парня? Что я их нашел? Что я использовал их, чтобы испортить твое заявление на алименты? Не забывай, что я – адвокат. Будь конкретна. Да, кстати, Лью рассказал мне эту чертову историю о том, что вы, ребята, не делали этого до вечера той пятницы. Я в это не верю и никогда не поверю.

Она подняла глаза и посмотрела прямо в его знакомые и в то же время странные глаза.

– Я это заслужила. Сегодня вечером я впервые прочитала письма от начала и до конца. И если бы я была на твоем месте, я бы чувствовала то же самое. Вероятно, я никогда не смогу заставить тебя поверить мне, потому что я изменяла тебе эмоционально. Я строила планы, как брошу тебя, как порву с тобой, как скажу тебе, что хочу развестись. Возможно, это было даже хуже, чем заниматься сексом с Дугом. Так что, если ты не хочешь мне верить, все нормально. Но я говорю тебе правду.

– Лучше поздно, чем никогда, верно?

– Нет. Но, чтобы ответить на твои вопросы. Я не жалею, что написала их. Таковы были мои чувства. Мне жаль, что они причинили тебе боль, но все это была правда. Мне жаль, что у меня не хватило смелости попросить развода или разделения до того, как я начала лгать тебе. И опять же, я никогда не смогу доказать тебе, что в те времена у меня не было секса на стороне. Но это было не так. И о моей бритой киске. Я мечтала о сексе с Дугом. Я не чувствую себя виноватой за это. Я чувствую себя чертовски виноватой за то, что лгала тебе и пыталась заставить поверить, что сделала это ради тебя. До того вечера я никогда не чувствовала себя лживой бродягой.

– Я ненавижу то, что ты нашел их, и более того, я ненавижу то, как ты их нашел. Не знаю, говорил ли тебе Лью, но когда он сказал мне это, я потеряла самообладание. Мне стало плохо физически. Я ненавидела тебя за то, что ты отказался от нашего брака, за то, что ты не заботился обо мне больше, чем об этой проклятой работе, но я знаю, что ты всегда по-своему любил меня. Я думала о том, что ты, должно быть, чувствовал, что происходило в твоей голове, когда ты читал то, что я написала о тебе. Я не понимала, почему ты оставил свое кольцо и эту чертову записку. До того момента, когда меня чуть не вырвало.

Он молча смотрел на нее, и она не могла сказать, осмысливал ли он то, что она говорила.

– Как бы то ни было, спасибо тебе за то, что ты отказалась от алиментов, – сказал он, наконец. – Я знаю, что ты не хочешь зависеть от меня. Но ты же знаешь, что если что-то случится, я буду рядом. И это не будет благотворительностью. Ты – мать моих детей. Мы не будем... так злиться... вечно. Мы все еще растим наших детей, и ты должна иметь финансовую возможность заботиться о них. И мы были женаты большую часть нашей жизни. Я всегда буду рядом с тобой.

Она на секунду задумалась и быстро приняла решение.

– Лью был очень убедителен. Теперь я знаю, почему он тебе нравится. Он – акула. Когда он мне все объяснил, я поняла, что не могу рисковать прямо сейчас потерять работу. Возможно, в будущем мне все еще придется искать работу, но не сейчас. А он... рассказал тебе о нашей встрече?

Билл только пожал плечами.

– Не в деталях. Он просто сказал, что убедил тебя отказаться от алиментов. А все остальное уже отработано. Нужно лишь привести документы в надлежащий порядок, и дело сделано.

Лью не все ему рассказал. Было бы так легко сказать несколько слов. Лью был прав. Билл не простил бы его... какое-то время. Это отплатит им обоим за то, что они были придурками с этими алиментами. Но...

– Теперь это уже история, Билл. Мы можем двигаться дальше. Даже если есть еще какие-то... неровности.

Она отступила на шаг и оглядела его с ног до головы.

– Единственное, что меня по-настоящему бесит, так это то, что ты, наконец-то, пришел в себя. После того как наш брак пошел в мусорную корзину. Но, думаю, по крайней мере, будущая миссис Мейтленд пожнет плоды.

– Миссис Мейтленд больше не будет.

Она попыталась улыбнуться.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя еще более виноватой. Я не хочу думать, что навсегда оттолкнула тебя от мысли о супружеском счастье. Просто потому, что мы не сделали этого, это не означает, что ты не найдешь кого-то, кто будет в нем надолго. Восемнадцать лет назад мы оба думали, что останемся в нем на всю жизнь.

Он покачал головой, и у нее возникло ощущение, что он отпускает ее.

– Я хотел бы сказать, что это все твоя вина. Что ты просто изменщица. Но у меня было три месяца, чтобы обдумать случившееся. Сразу после того как ты сказала, что хочешь уйти, я столкнулся с полицейским, который прочистил мне мозги. Он заставил меня увидеть то, что я всегда знал, но не хотел признавать. Прокурорское дело – это не просто работа. И никогда не была таковой. Это то, что есть я. И потому она всегда была впереди тебя и наших детей. Я поставил ее впереди тебя. Я говорил себе, что ты ведешь себя неразумно, но это было не так. Ты хотела лишь того, чего хочет любая жена: быть номером один в жизни мужа. А ты не была там уже десять лет.

– Я не собираюсь делать такое еще раз. Я не собираюсь подвергать этому какую-то другую женщину. Мне больше не нужны дети, которых можно игнорировать. Теперь я знаю, кто я, и этим доволен. Я постараюсь восстановить связь с детьми, но в остальном буду придерживаться того, что у меня получается лучше всего. Я думаю, что некоторые люди просто не предназначены для брака.

– У нас было хорошее время, – сказала она.

– Лучше многих, Дебби. И мы получили от сделки двух хороших детей.

Она шагнула к нему и остановилась. Ее глаза заблестели.

– Я чувствую... Я должна что-то сказать.

Он протянул руку и взял ее за подбородок.

– Просто попрощайся, детка, – и через мгновение. – Прощай.

Он вернулся в здание и закрыл за собой дверь. Она смотрела, как он вернулся к тренажеру и начал делать еще несколько повторов. Он ни разу не оглянулся на нее.

Она поехала домой. Заезжая в гараж и заходя внутрь, она думала: «Все уже никогда не будет так, как прежде».

Она пошла в свою спальню, и через десять минут Большой Джон влажно вибрировал глубоко внутри нее, а она подпрыгивала задницей вверх и вниз на кровати и стонала, а перед своим мысленным взором она сосала сладко твердый двадцатичетырехлетний член в комнате общежития УФ, и следующих восемнадцати лет как не бывало.

***

Четверг, 7 июля 2005 года-10:30 вечера.

Возвращаясь к «Наутилусу», я не мог на нее оглянуться. Может быть, она говорила правду о том, что не трахалась с Дугом до тех пор, пока я не разбил ему лицо в ту пятницу. И, может быть, она не трахалась на стороне, когда гудяда за моей спиной. Но она так и не взяла назад тех роковых слов: «я просто больше не люблю тебя». Все остальное не имело значения.

Если не любишь кого-то, то какой смысл жить с ним, пытаться жить с ним?

Я остановился на середине подъема. Она не рассказала мне о последней угрозе Лью. Той, что сломил ее сопротивление. Лью, конечно, рассказал мне все. Я был в бешенстве, как он и предполагал, но в глубине души я всегда знал, что он пойдет на все, чтобы победить. Он никогда не останавливался, пока не получал то, чего хотел. А то, чего он хотел, обычно было правильным. Это одно из того, что мне в нем нравилось. Он сделал то, чего не смог сделать я.

Ей было бы так легко сказать мне об этом, предполагая, что это разрушит нашу дружбу. Почему она этого не сделала? Просто еще один сюрприз от женщины, которая после двадцати лет брака и ухаживаний все еще смогла меня удивить. Конечно, большой сюрприз разрушил мою жизнь.

И все же, я сказал ей правду. Она предала меня, влюбившись или испытав вожделение к другому мужчине. Она гуляла за моей спиной. Но я ушел от нее первым. Так что, теперь я потел в одиночестве в спортзале, в то время как она, я был уверен, была или скоро будет подпрыгивать на большом члене Дуга в том, что было нашим домом.

Но я обнаружил, что эта мысль не причиняет мне такой боли, как три месяца назад. Время лечит все раны, или, по крайней мере, оно помогает рубцевать их.