От переводчика: Приношу глубокую благодарность волонтерам Древнему и Трояну, оказавшим неоценимую помощь в том, чтобы новые главы второго тома были как можно скорее переданы на ваш суд. Наслаждайтесь.

***

ИЗ ПЕРВОГО ТОМА: ДОЛГАЯ ОСЕНЬ – ХИЩНАЯ ПТИЦА

Иногда вы видите, как смерть и разрушение направляются прямо к вам. Иногда это ловит вас, находясь в слепой зоне. А иногда, иногда, падает как ястреб в безоблачный день, скользящий по тепловым потокам высоко над вами, он всегда был там, ждал...

Может быть, я знал это с самого детства. С того момента, как вышел за дверь мой отец. С того момента, как мы услышали грохот, похожий на небольшое землетрясение. Далеко. Далеко, как тот ствол шахты, что рухнула однажды в тот день.

Может быть, я знал это с того момента, как моя мать стояла в нашей маленькой кухне, мыла последнюю часть посуды после того, что должно было стать нашим Последним ужином... Последним ужином, за который она, мой отец и я когда-либо садились.

Она уставилась в потолок, позволив тарелке, которую вытирала, упасть на кафельный пол. Ее звон прозвучал громче, чем далекий грохот, положивший конец нашему миру. Я понял, что это такое, хотя и не позволял себе знать. Мне было всего восемь... но я знал.

Я сидел за столом в гостиной и смотрел какую-то программу по телевизору, слишком старую, чтобы я мог по-настоящему ее понять. Наверное, полицейское шоу... может быть, «Адам-12».

Услышав грохот, а затем звон разбитой тарелки, я заглянул в кухню и увидел, как мама упала на колени, словно у нее подкосились ноги. Затем, как марионетка, у которой перерезали веревки, она упала вперед, ударившись лицом о плитку.

Я не помню, как подскочил, но уже стоял на коленях рядом с ней и пытался поднять с пола ее лицо. Она оперлась рукой о пол, приподнялась и посмотрела на меня, но, кажется, не осознала.

Никто из нас ничего не говорил. Она потянулась ко мне и заплакала, прижимая мое лицо к своей груди. Она беспрестанно плакала и не отпускала меня, пока не вошли соседки и не оттащили меня от нее. Они отвезли меня в соседний дом, и последнее, что я видел, это как они уложили ее на кровать в спальне моих родителей. Увидев, что одна из женщин ведет меня к нашей входной двери, она закричала и попыталась встать, но ее удержали, гладя по мягким светлым волосам.

Может быть, тогда все и началось. Потому что в тот момент я понял, хотя и не мог выразить эту мысль словами, что то, что произошло, было НЕПРАВИЛЬНЫМ.

Я не думаю, что с того дня когда-либо по-настоящему верил в Бога. И если оглянуться назад, то, вероятно, именно этот момент заставил меня решить, что я хочу все ИСПРАВИТЬ.

За эти годы я многое забыл, но, когда мне хотелось, я мог мысленно вернуться на кухню, увидеть, как падает на пол моя мать, и услышать ее крик, когда меня выводят из нашего дома.

Вероятно, именно это привело меня на юридический факультет университета Флориды, хотя к тому времени у меня были гораздо более рациональные причины стать юристом.

А эта темная хищная птица наблюдала сверху... Вероятно, она видела, как моя будущая жена вскрикивает от боли, когда три члена Братства, включая ее бойфренда, однажды вечером насиловали ее на вечеринке, а я очистил от них комнату каминной кочергой.

Она видела, как я лежу без сновидений в коме, запутавшись в трубках, в то время как молодая и нечеловечески красивая Дебби Баскомб нарисовалась у постели невысокого, бедного, среднего недотепы, на которого в любой другой реальности она никогда бы и не взглянула дважды.

Она парила высоко в небе Гейнсвилла, когда Дебби Баскомб бульдозером ворвалась в мою упорядоченную жизнь и разорвала ее. Она смотрела, как я боролся, чтобы не влюбиться в нее, но у меня не было ни единого шанса. С того самого момента как я увидел ее насилуемую в кладовке, до того момента, как она вошла в мою квартиру за пределами кампуса.

Несомненно, именно там она впервые разбила мне сердце после лета, навсегда изменившего мою жизнь. И это было, когда мы в первый раз занимались любовью, когда я понял, что, несмотря ни на что, я должен попытаться ее завоевать.

Она парила над кампусом много месяцев спустя, когда мной была осознана реальность того, что я никогда не буду достаточно хорош для нее, когда я сердцем почувствовал, что она трахалась за моей спиной, что она просто не смогла удержаться, чтобы не вернуться к своим старым диким и распутным привычкам.

И она смотрела и, вероятно, улыбалась, когда я узнал, что я был тем, кто недостаточно доверял тому, что истории, которые я слышал, были слухами, и что я отказался от любви к лучшему, что у меня когда-либо было в моей жизни, независимо от продолжительности моей жизни.

Вероятно, она была там, когда я умолял ее в спальне ее дома в Джексонвилле дать мне второй шанс. Даже если бы я знал, что ждет меня на этом пути почти двадцать лет спустя, я все равно радовался бы, когда мы каким-то образом вернулись назад.

Вот так и оказался я в апреле 2005 года давно женатым, относительно счастливым мужем – если только не присматриваться к своей жизни – и отцом двух подростков, действующим главой прокуратуры Третьего округа на северо-востоке Флориды.

Вот так я и женился на женщине, которую не удовлетворял в постели, не удовлетворял в нашем браке; несчастной женщине, которая БЫЛА осчастливлена вниманием высокого, красивого, молодого старшего преподавателя к своему адъюнкт-профессору в Университете Северной Флориды.

Мать Дебби назвала это интрижкой, но как бы ее ни называть, это был конец нашего брака.

В течение пяти месяцев, в то время как я работал до изнеможения каждый день, приходя в лучшую форму в моей жизни, убегая от правды моей жизни, мы сталкивались с тем, что она была с молодым, лучшим мужчиной в спальне, в которой почти десять лет занимались любовью мы.

Я с головой ушел в работу, потому что казалось, что мой брак испарился, и мне больше не было места в жизни моих детей... но опять же, и раньше у меня не было такого уж большого места в их жизни.

Поэтому я управлял прокуратурой штата от имени своего босса и наставника, баллотировавшегося на пост губернатора Флориды, преследуя убийц, наркобаронов и людей, убивавших своих умирающих жен. И в итоге слегка сошел с ума. Только слегка. Но этого было достаточно.

Мой босс заставил меня отправиться в морской круиз, чтобы попытаться привести голову в порядок. На теплоходе Бон Шанс, временно отплывавшем из Джексонвилла, я познакомился с Алиной де-Жарден и влюбился во второй раз за двадцать лет.

Конечно, с этой проклятой черной хищной птицей, парящей над моей жизнью, Алина оказалась замужем за Филиппом Аршамбо, французским федеральным прокурором, с которым я работал четыре года назад во время поездки в Париж.

У нас с Алиной была неделя великолепного секса, и сходя с Бон Шанс, я осознал, что я – все еще мужчина, и что все еще самый несчастный проклятый мужчина на земле. Но я ушел от нее и сказал, что больше не вернусь. А теперь мы с Дебби развелись, и она выбросила жеребца, ради которого бросила меня, хотя и клянется, что все было не так. Но меня она не беспокоит. Вокруг нее всегда толпились, и всегда будут толпиться мужчины.

Что же касается меня, то у меня была Алина, что можно засчитать, и случайный секс с двумя горячими женщинами, что можно не засчитывать, и исполненные фантазии, о которых я даже не подозревал. Так что, со мной все будет в порядке. Убого, но в порядке.

ГЛАВА 1: ТАНЕЦ НА КРАЮ СВЕТА

Меня зовут Уильям Мейтленд. Полгода назад я был скучно счастливым мужем и отцом двух подростков. У меня в моей постели была одна из самых горячих – если не самая горячая – женщин в Джексонвилле, я фактически управлял офисом прокурора штата от имени моего босса, в то время как тот баллотировался на пост губернатора Флориды.

Я знал, кто я и что я, и был этим доволен. Мне снились кошмары. Я знал, что не заслуживаю женщины, на которой женат, что мои дети потеряли ко мне уважение и что моя горячая жена Дебби слишком долго смотрела на меня, скорее, как на соседа по комнате и хорошего кормильца, чем как на жеребца. Я облысел и растолстел, и женщины больше не смотрели на меня оценивающим взглядом, если вообще смотрели.

Но я сказал себе, что никто не имеет всего. В моей постели и жизни имеется женщина, которую я любил в течение двадцати лет, дети растут, я выполняю работу, которая на самом деле является больше моей жизнью, нежели занятием, и у меня есть шанс иногда сделать мир более осмысленным. А потом все это исчезло.

В течение нескольких недель я узнал, что моя жена больше меня не любит, она вскоре упала в постель с высоким, красивым молодым жеребцом, с которым я не мог конкурировать ни на каком физическом уровне, мои дети не знали и не уважали меня. Я потерял свою жену, своих детей, свою мужественность и свои яйца, когда даже не смог получить эрекцию, дроча.

Кривая завела меня в бутылку, и я мог потерять все, но несколько хороших друзей, включая людей, которых я даже не знал, помогли мне выбраться. Я боролся за свое возвращение к лучшему телу, лучшему здоровью и осознанию того, что можно жить даже после того, как человек, которого ты любишь больше всего на свете, вырвал твое сердце из груди, прожевал его и выплюнул.

Это заняло некоторое время, но с помощью лучшего друга, чем я заслуживал, нескольких добрых дам и одной красивой француженки, я заново открыл свой член и свою мужественность. Я не переставал любить эту сучку Дебби. Я уже начал думать, что, когда мое тело бросят в землю, я все еще буду ее любить. Но теперь я знал, что смогу без нее жить.

И вот, всего через несколько дней после того как мне исполнилось сорок два года, и я официально стал человеком среднего возраста, выиграл крупное судебное дело и отправил в камеру смертников в Рейфорде злую женщину, отполировал свою растущую легенду как Ангела Смерти и не так уж случайно занялся горячим сексом всего лишь с третьей и четвертой женщинами, которых я плотски узнал за последние двадцать лет, я подумал, что мой мир, наконец, снова начал обретать смысл.

Пока в мою жизнь не вернулась ОНА...

ВТОРНИК, 30 АВГУСТА 2005 г.

Около шестнадцати часов мне позвонил Большой Человек:

– Билл, ты не мог бы спуститься в зал суда номер четыре. Там в суде – Петерс с тем водителем-беглецом, что сбил двоих детей и уехал. Его адвокат не согласен с предложенной нами сделкой о признании вины и осуждении водителя на пятнадцать лет без права досрочного освобождения.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Просто войди в зал суда и несколько минут поговори с Петерсом.

– Зачем? Я только что убил почти три часа, чтобы принести тебе около миллиона долларов в виде бесплатной рекламы.

– И я это ценю. Сделай одолжение.

Итак, я вошел в зал суда номер четыре и поговорил с Петерсом, моложавым блондином, бывшим на самом деле всего на несколько лет моложе меня, хотя выглядящим так, будто ему едва за двадцать. Я заметил, что водитель-беглец странно смотрит на меня, затем его адвокат и он посовещались, а через несколько минут женщина, которая, как я думал, должна была быть женой подсудимого, подошла к ним и тоже что-то прошептала.

– Ваша честь, – сказал защитник, привлекая внимание окружного судьи Доминика Делларо. Делларо оторвался от бумаг, которые изучал.

– Эээ, ваша честь, мой клиент передумал. Мы принимаем предложение штата.

Делларо с легкой улыбкой посмотрел на него и спросил:

– Вы уверены, мистер Ричардс. Мне показалось, ранее вы говорили, что ваш клиент никогда не согласится на пятнадцать лет тюремного заключения. Вы собирались бороться, чтобы доказать его невиновность.

Защитник посмотрел на Петерса, а затем на меня, и внезапно я понял, что мир изменился.

– Мы изменили наше мнение, ваша честь.

Делларо молча посмотрел на меня и улыбнулся.

Когда я вернулся в офис, зазвонил телефон.

Голос Большого Человека излучал довольство как у кошки, только что проглотившей стаю канареек.

– Думаю, что собираюсь попросить тебя постоять в каждом зале суда, где у нас идет судебный процесс. При такой результативности нам много дел не придется доводить до суда. Только не с Ангелом Смерти, дышащим огнем и серой.

Я бы отшутился по этому поводу, но все еще был ошеломлен. Я и впрямь напугал того парня и заставил его принять сделку. Это было уже почти не смешно.

Было около пяти вечера. Я подчищал хвосты, отвечал на поздравительные звонки и пытался решить, хочу ли ехать в Харли или лучше попытаться добраться до зала Карлоса. Я давно не участвовал в спарринге и чувствовал, что сегодня, смогу сделать почти все.

Я избавился от злой женщины, стал своего рода юридической суперзвездой, занимался грубым сексом, о котором более двадцати лет даже и не думал, и делал это прямо посреди государственной прокуратуры, никем не замеченный. Черт, я бы, наверное, смог взлететь, если бы очень захотел.

Зазвонил телефон, и я устало ответил. Мне очень хотелось выбраться отсюда. Сьюзи, секретарь, занявшая место Шерил, сказала:

– Мне неприятно вас беспокоить, мистер Мейтленд, но здесь женщина, которая хочет вас видеть.

– Я вообще-то не хочу никого видеть, Сьюзи. Если она – репортер, узнайте ее имя и скажите, что я обязательно позвоню ей завтра.

– Она... сказала, что это важно, и что вы, наверняка, захотите с ней поговорить.

– Она не назвала вам своего имени?

– Нет, сэр.

– О, черт, – пробормотал я больше себе, чем ей, а затем сказал: – Хорошо, Сьюзи. Я дам ей пять минут. Скажи ей об этом.

Я наклонился, чтобы достать бумаги из нижнего ящика, когда услышал:

– Я бы предпочла больше пяти минут, но приму все, что смогу получить.

Я замер. Сначала я почувствовал запах ее духов, затем, она наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку, потом поцелуй скользнул на мои губы, и я почувствовал вкус мяты. Она отстранилась от меня и посмотрела сверху вниз, а я был уверен, что сплю.

– Ты не пришел ко мне, мистер Мейтленд, поэтому мне пришлось прийти к тебе.

Я стоял, обнимая ее за талию, а она смотрела мне в глаза своими глазами цвета морской волны. Я не мог говорить.

– У меня есть две недели, Билл. Если ты не хочешь, чтобы я осталась, я уйду. Я могу улететь дальше на юг, если ты не хочешь, чтобы я была рядом.

Я прижал ее к себе и спустя продолжительное время отпустил ее губы и сказал:

– Я не хочу, чтобы ты уходила, Алина. Не хочу, чтобы ты уходила.

Я оставил ее, подошел к двери своего кабинета и запер ее. Я не хотел, чтобы сюда кто-нибудь забрел. Сейчас я хотел, чтобы Алина была только со мной. Когда я вернулся к ней, мы больше не прикасались друг к другу, просто стояли и смотрели друг на друга.

– Почему?

– Я скучала по тебе, Билл. Я старалась этого не делать. Я знаю, что ты не хотел меня больше видеть. Но я скучала по тебе. Я думала, со временем все наладится. Но не наладилось.

– Как ты смогла сбежать с Бон Шанс? И если у тебя было столько свободного времени, я думал... ты бы вернулась домой к Филиппу и Андре?

– Мне пора было уходить с корабля, но позвонил Филипп и сказал, что организовал для Андре членство в одном из самых престижных мужских братств во Франции. Это будет перо в шляпе Андре на всю оставшуюся жизнь. Его членами еще мальчиками были большинство руководителей французского правительства, промышленности, бизнеса. Это – эквивалент клуба в... Оксфорде или Кембридже. Вы заводите друзей, которые останутся ими всю оставшуюся жизнь.

Она посмотрела на свою руку, и я заметил, что она не надела обручальное кольцо, но она смотрела на свой безымянный палец, и я знал, о ком она думает.

– Филипп появился из ниоткуда. Из канцелярских крыс среднего класса, как он выразился. Он поднялся благодаря своему собственному стремлению и уму. Но с теми связями, что установит Андре, он бы смог пойти гораздо дальше. Он хочет этого для Андре. И в течение двух недель Андре будет заниматься только мужской деятельностью на сафари в Кении, с Филиппом и некоторыми другими отцами. Короткое путешествие. Это – один из ритуалов, которым они занимаются.

– А мама не подходит?

– Она покачала головой.

– Нет. Это лишает меня возможности провести с ним время, но я люблю Андре так же сильно, как и Филиппа. Я увижусь с ним через две недели. Я могла бы остаться на корабле. Мне и следовало там оставаться. Я могла бы улететь обратно в Париж и ждать там в нашем доме. Я могла бы навестить семью и друзей.

– Вместо этого, – она пересекла разделявшее нас расстояние и положила руку мне на грудь, на сердце, – я решила сделать сюрприз мужчине, которого знаю всего неделю, мужчине, пытающемся восстановить свою жизнь, мужчине, в объятия которого я бросилась в наш первый совместный круиз. Мужчине, в котором я даже не была уверена, примет ли он меня. Я, должно быть, дура.

Я притянул ее к себе и прижал к себе.

– Я рад, что ты здесь, Алина. Боже, как же я рад, что ты здесь. У тебя есть две недели? А какие-нибудь планы?

– Только один: провести их с тобой. Если ты захочешь, чтобы я осталась на все время.

– Конечно.

Мой мозг снова заработал.

– Я не знаю, смогу ли часто уходить. У нас довольно плотный календарь и...

Я остановился и посмотрел на темноволосое видение, стоявшее передо мной, восхитительные груди которого поднимались и опускались, вспоминая ту великолепную попу, что была скрыта под слоями одежды. Она сама решила прийти ко мне. А я собираюсь тратить время на показания свидетелей и непокорных подсудимых?

НЕТ! Я уже потерял одну женщину, которую не мог позволить себе потерять, потому что на первое место поставил этот офис. Женщина передо мной не была моей, и никогда не будет, никогда не сможет быть ею, но она сделала меня счастливым. Она заставила меня просыпаться с улыбкой на лице и стояком. Она заслуживает от меня большего, чем я обычно готов был дать.

– У меня есть кое-какие дела, которые необходимо сделать, но я найду время, чтобы мы смогли выйти куда-нибудь. Я хотел бы показать тебе Северо-Восточную Флориду. Она была моим домом большую часть моей жизни. Это – не совсем Париж, но есть много того, что можно полюбить.

– Звучит забавно. Не хочешь ли сходить и отпраздновать сегодня вечером?

Я бросил на нее любопытный взгляд.

– Все в здании суда говорят о твоем великом триумфе, а по телевизору в аэропорту я видела передачу. «Ангел Смерти» откусывает кусок от «Акулы» – это был один из репортажей, которые я видела, и «Бабушка-Убийца – последняя жертва Ангела Смерти». Ты стал знаменитостью.

– Я – пятнадцатиминутная сенсация, Алина. Через неделю у меня будут спрашивать документы, когда я пойду обналичивать в банке чек.

– Я так не думаю, – сказала она, обнимая меня. – Мой друг – известный человек и с каждым днем становится все более знаменитым. Думаю, я стану твоей первой «поклонницей». Но сегодня вечером мы должны куда-нибудь пойти.

Я на мгновение задумался.

– Я знаю одно место, куда мы можем пойти выпить, после того как перекусим. Но на самом деле я не хочу праздновать там, где мы можем столкнуться с прессой или с кем-то, кого я знаю.

Она бросила на меня обиженный взгляд.

– Ты меня стыдишься, Билл?

Я притянул ее к себе и крепко поцеловал, и, хотя сначала она боролась, но сдалась и отдалась этому. Когда я снова смог дышать, я держал ее на расстоянии вытянутой руки и говорил:

– Куда бы я с тобой ни пошел, каждый мужчина в этом месте будет ненавидеть меня и желать, чтобы ты была в его руках. Ты будешь самой красивой женщиной, куда бы мы ни пошли. Как я могу стыдиться тебя?

– Тогда почему?

– Я хочу тебя лишь для себя, Алина. Я не хочу тебя делить. Я не хочу отвечать на вопросы, и не хочу, чтобы в мои дела совала свой нос Дебби, а она будет занозой в заднице, если когда-нибудь тебя увидит. Мы почти можем оставаться в одной комнате без моего желания ее убить, и я не хочу поднимать больше дерьма, чем нужно.

– А в то же время... – сказал я ей, – мир тесен. Съемочная группа застанет меня празднующим с красивой темноволосой загадочной женщиной, и могу поспорить, что это каким-то образом попадет в Интернет. А Интернет есть и во Франции. Филипп знает, что ты проводишь две недели с его старым другом Биллом?

Она покачала головой и опустила глаза.

– Хочешь ли ты объяснять ему, почему я подарил тебе «Флёр-де-Лис», И ПРИ ЭТОМ ты приехала в мой родной город и пошла гулять со мной? Не думаю, что кто-то, и особенно Филипп, достаточно большой идиот, чтобы не понять, что происходит.

– Он мог бы закрыть глаза на... нас, тем более что сам делает то же самое, но если это попадет в Интернет, нас вместе увидят твои друзья. Сможет ли он принять это? Ты заденешь его гордость, а из того, что я о нем помню, не думаю, что он из тех мужчин, что могут согласиться и жить с этим. Если ты достаточно его разозлишь, то не думаешь ли, что он попытается использовать против тебя Андре.

От ее лица отхлынула краска.

– Боже мой, Билл... Я никогда не думала...

Она была готова расплакаться.

Я схватил ее за плечи.

– Не надо. Я рад, что ты здесь. Теперь ты здесь. Мы сможем проводить время вместе, если будем осторожны. Мы оба знаем, что он встречается с другими женщинами. Но ведь он никогда не ставил тебя в неловкое положение, правда? Он был осторожен.

Она кивнула.

– Мы тоже должны быть осторожными, вот и все. Пока мы его не опозорим, он ничего не сделает. Да и не сможет. Даже во Франции мать имеет права в отношении своих детей. И если он любит тебя так, как ты говоришь, он не откажется от брака с тобой, пока ты публично его не унизишь. Так что, мы просто должны быть уверенными, что не будем выставлены на весь мир.

– К счастью, – сказал я, поглаживая густую черную гриву, от которой никак не мог оторваться, – я еще не настолько знаменит. Будь я Биллом Клинтоном или Джонни Деппом, у нас не было бы ни единого шанса. Но убравшись подальше от здания суда, и я стану просто еще одним лысым коротышкой.

Она быстро чмокнула меня в губы.

– Билл Мейтленд, ты никогда не станешь просто еще одним лысым коротышкой. И КРОМЕ ТОГО... это подло и низко с моей стороны, но мне бы очень хотелось увидеть выражение лица твоей Дебби, когда она впервые увидит нас вместе.

Я не мог не ответить на ее улыбку.

– Ты – злая, девочка. Настоящая стерва.

– Но я – ТВОЯ стерва, и мне бы хотелось, чтобы твоя старая сучка знала, что с ее старыми игрушками играет кто-то другой...

Она наклонилась, провела рукой по моему члену и почувствовала твердую выпуклость. Я снова был тверд, всего через несколько часов после того, как кончал ведрами внутри Хизер. Алина была волшебницей. Лучше, чем Виагра.

– Сделай это... ее старой игрушкой. Которая, кстати, до сих пор прекрасно работает. Помнишь?

– Да, помню, – сказал я, наклоняясь и убирая ее руку. – Но через некоторое время мне требуется отсюда выйти, и если я буду держаться прямо, то боюсь, что это может вызвать некоторые слухи о симпатичной темноволосой женщине, что вошла в мой офис.

Она пожала плечами. Даже это движение заставило мой член дернуться.

– Хорошо, Билл. В какие интриги с плащом и кинжалом мы будем ввязываться?

– Никаких интриг. Просто выйди и спустись в «Старбакс» на втором этаже. Закажи кофе и дай мне пару минут. Когда я спущусь вниз, ты увидишь меня и просто пойдешь вслед за мной к моей машине.

Она поцеловала меня в щеку и сказала:

– Это возбуждающе. Я буду той дамой, что будет без ума в «Старбаксе», когда ты спустишься туда.

Я открыл дверь и проводил ее так, чтобы Сьюзи могла увидеть, как я пожимаю ей руку и говорю: «Обещаю, что до конца недели буду свободен для подробного интервью с вашим корреспондентом. Если вы просто пришлете официальный запрос через офис мистера Эдвардса, моя секретарша все устроит. Это нормально?»

Она одарила меня холодной, деловой улыбкой и сказала:

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Метленд. Я с нетерпением буду ждать возможности очень тесно поработать с вами в будущем, – и она показала мне язык под таким углом, который, я уверен, Сьюзи не уловила. У меня было почти непреодолимое желание шлепнуть ее по заднице, но я же не просто так дисциплинированный адвокат. Я лишь кивнул и вернулся в свой кабинет.

Я вернулся в офис и пытался связать около двадцати различных свободных концов, совершенно не думая об этом, когда зазвонил телефон. Я нажал кнопку интеркома, и Сьюзи сказала:

– Мистер Мейтленд, мне очень жаль, но у вас здесь есть еще несколько человек, утверждающих, что им нужно с вами поговорить.

– Сьюзи, я и впрямь пытаюсь выбраться отсюда... Кто там?

– Эээ... одна из них... ваша... мисс Баскомб из офиса государственного защитника. А другая... мисс Мартинес, из офиса мистера Эдвардса. Кто... кого вы хотите, чтобы я послала первой?

Не знаю. Может быть, я был контужен после только что пережитого дня. Может быть, просто хотел посмотреть, смогут ли они обе пролезть в дверь одновременно. Но я сказал:

– Впусти их обеих, Сьюзи.

Мгновение спустя дверь открылась, и, конечно же, они обе вошли одновременно. Это был один из немногих случаев, когда я увидел их вместе в одной комнате. Признаюсь, это было захватывающе.

Дебби была... Дебби была одета в довольно спокойный деловой костюм, но все равно могла бы возбудить порнографические фантазии в девяностолетнем человеке. Она была примерно сантиметров на десять выше Майры и выглядела крупнее, за исключением нескольких очень важных мест.

Майра... более светлая блондинка и более бесцеремонная, чем Дебби, оттолкнула ее грудью, опередив на пару секунд, а когда остановилась перед моим столом, части ее продолжали двигаться в течение нескольких секунд. Я приготовился пригнуться на случай, если какая-нибудь пуговица на ее натянутой блузке полетит в мою сторону.

Выбор того, на кого смотреть, был невозможной дилеммой, поэтому я сосредоточил свой взгляд на точке примерно посередине между их вздымающимися грудями. Дебби искоса взглянула на Майру, и та, не поворачивая головы, посмотрела назад. Что-то происходило на непонятном женском языке, но будь я проклят, если смог понять, что именно.

– У меня был долгий день, Дебби, и мне требуется отсюда выбраться. Это личное или мне хочет послать поздравления Общественный защитник? Если последнее, передай мистеру Августу, что я оценил комплимент. Если – первое... тебе не стоило приходить.

– И то и другое. Я разговаривала с Джонни... мистером Августом, и он просил передать тебе его поздравления. И еще хотел, чтобы я передала тебе особое послание.

– Да?

Она уставилась на меня так, словно смотрела на незнакомца, и по какой-то причине это заставило меня возбудиться. Как будто она была какой-то незнакомкой из великолепного влажного сна, впервые вошедшей в мой кабинет, и я мог себе представить, какое впечатление она произвела бы на меня, если бы раньше я никогда ее не видел.

– Он сказал: «сегодня ты отлично поработал, Билл. Ты вручил Лью его голову. Но не надейся, что в будущем наши ребята будут заискивать перед Ангелом Смерти. Ты только что нарисовал на своей спине большую мишень и должен ожидать, что в будущем все наши парни будут за тобой охотиться. Удачи».

Я не смог сдержать улыбки. Это был голос Джонни. Он, вероятно, взялся бы за дело против меня только ради того, чтобы попытаться не остаться в долгу. И пусть он, может быть, и не был в лиге Лью в качестве судебного адвоката, но этот слепой деревенский мальчишка, которого он разыгрывал перед присяжными, всегда мешал завоевать симпатии присяжных, обратив их против него. И все же это было бы забавно.

– Передай мистеру Августу, что я с нетерпением жду возможности выступить против него, когда он пожелает, мисс Баскомб. И...

– Я просто хотела сказать тебе, что... ты был впечатляющим. Лью – яркая личность, и я совершила ошибку, недооценив тебя, Билл. Хотела бы я... сделать это раньше. Увидеть, как ты работаешь. Не знаю, почему я никогда этого не делала.

Я просто уставился на нее. Было время, когда эти слова согрели бы мое сердце. Теперь они просто заставили меня вспомнить о том, что я потерял.

– Спасибо.

Она посмотрела на Майру, молча стоявшую, вдыхая и выдыхая, и улыбалась мне. Дебби выглядела так, словно хотела сказать что-то еще, затем слегка покачала головой, повернулась и вышла. Как обычно, она выглядела так же хорошо, как и когда пришла.

Майра бросила на нее быстрый взгляд, когда она вышла за дверь, затем села в кресло напротив меня и скрестила ноги. Я мужественно подавил желание заглянуть ей под платье и вместо этого сосредоточился на ее вздымающейся груди.

– А ты тоже принесла какое-то послание от Большого Человека, мисс Мартинес?

– Нет.

– Тогда...

– Тебя не удивит, мистер Мейтленд, если я скажу, что мне снились эротические сны с тобой?

Я смотрел в эти изумрудные глаза и думал, что она шутит, но не был уверен.

– Вообще-то да, и довольно сильно. Как например, узнав, что обо мне видела эротические сны сестра Тереза.

Она попыталась быть строгой, но этот огонек остался.

– Ты сравниваешь меня с очень старой монахиней?

– Нет, просто мысль о том, что у тебя могут быть обо мне эротические сны, так же немыслима, как и то, что в меня влюблена сестра Тереза.

– Признаюсь, мистер Мейтленд, ты всегда мне нравился. Ты – один из хороших парней. Но... скажем так, ты гораздо привлекательнее внешне, чем раньше.

– Горячее?

– Ты несомненно задерешь нос, но... да. И все эти годы я думала, что у тебя может быть... тайная страсть ко мне.

– Ну, да. Как и у любого другого мужчины в возрасте от пятнадцати до девяноста...

Она откинулась назад и сделала глубокий вдох, от которого у меня подскочило давление.

– Но ты всегда был женат. И я знала, что ты никогда не будешь завязывать роман, а я не связываюсь с женатыми мужчинами.

– Она быстро улыбнулась и добавила:

– Кроме... ну, ты знаешь. Но теперь ты одинок. И доступен. И я... э-э... подумала, что возможно, ты будешь свободен где-нибудь на этой неделе. Сходить куда-нибудь выпить. Или поужинать?

Я не мог удержаться от недоверия.

– ТЫ приглашаешь на свидание МЕНЯ?

– На дворе двадцать первый век, мистер Мейтленд. Теперь это делают и женщины.

Я смотрел на землю обетованную, которую она предлагала, и мне было физически больно говорить это, но я сказал:

– Извиняюсь, Майра... но я буду занят... по крайней мере, пару недель. А может, и намного дольше.

– Кто-то так быстро поселился? – спросила она с недоверчивым выражением на СВОЕМ лице. – Ты не вернешься в...?

– Нет. И нет ничего определенного относительно следующих двух недель... но... кое-кто есть. И я не думаю, что что-то случится, но...

– Но даже когда ты одинок, ты все равно порядочный парень. Ты мог бы пойти на свидание с ней и сыграть нас обеих, но ты не такой. Черт возьми, и почему я не была быстрее?

Она вскочила со стула и окутала меня акрами теплой груди, а я не мог оторвать руки от этой задницы, когда она прижалась ко мне, а затем поцеловала меня в щеку.

– Все в порядке, Билл. Я не думала, что могу уважать тебя еще больше, чем сейчас, но... Просто помни об этом, если с ней что-то не получится... Мне определенно было бы интересно куда-нибудь сходить. Не забывай.

– Не забуду.

И просто чтобы убедиться, что я этого не сделаю, она создала женскую симфонию колышущихся частей и плоти, когда маневрировала, выходя из моего офиса. Я не понимал, насколько сильно Алина зацепила меня, пока не ощутил, что даже сейчас не жалею о том, что отказался от чего-то подобного ради шанса быть с Алиной.

Когда она ушла, мне еще предстояло пройти через шесть телефонных звонков, на которые нужно было ответить, несколько судебных документов, требовавших подписи, и двух работников прокуратуры, желавших поговорить. И тогда я НАКОНЕЦ-то смог положить конец этому дню и убраться оттуда.

Я бросил взгляд на «Старбакс», направляясь к улице, ведущей к частной стоянке, где служащие суда могли припарковаться без необходимости искать свободный парковочный счетчик. В течение многих лет там царил хаос, пока четыре года назад штат, наконец, не решил построить для нас крытый гараж рядом с тюрьмой, выходящий на набережную реки Сент-Джонс.

Проходя мимо нее, я украдкой бросил на нее быстрый взгляд, и она, не слишком нарочито, крутанулась на своем сиденье, выдав коленями горячий и медленный танец. Я ухмыльнулся ничему конкретному и вышел из здания суда.

Через пять минут она уже сидела рядом со мной, и мы направились в район Чез Александр, в ресторан «Эйвондейл», где подавали лучшие и самые настоящие блюда французской кухни в Джексонвилле. Владелец и шеф-повар двадцать лет прожил в этой стране, работая в нескольких ресторанах, пока, наконец, пять лет назад не набрался смелости и денег, чтобы открыть собственное дело. Это был не Париж, но и не так уж плохо.

Он умудрялся держать свои двери открытыми в городе, где количество мест с барбекю превосходило все остальные рестораны почти в два раза. Кто-то однажды сказал, что Джексонвилл – на самом деле Южная Джорджия, и, судя по кулинарным вкусам, я должен был это признать.

Я там почти ничего не ел, тем более что один лишь взгляд на большинство первых блюд прибавлял грамм двести там, где я не хотел, но мне всегда нравилась эта еда, с тех пор как я вернулся из Парижа, и я думал, что Алина будет рада вдохнуть запах дома.

Александру Авре было около пятидесяти лет, высокий и худощавый, с темными волосами, отливающими благородным серебром. Несмотря на то, что он был мозгом, сердцем и душой кухни, он встречал гостей в смокинге, так что, каждый раз, входя, вы чувствовали себя так, словно посещаете особое мероприятие.

Я не думал, что он меня вспомнит, но он бросил на меня странный взгляд, когда увидел темноволосую женщину рядом со мной, и сказал:

– Мистер Мейтленд, рад видеть вас опять. Полагаю... в последний раз вы здесь были с...

Я кивнул.

– Моей женой. Высокой блондинкой. Она больше не моя жена. Позвольте представить вам мою подругу Алину де-Жарден.

Его лицо осветила искренняя улыбка, и он пустился в разглагольствования на быстром французском, что оставило меня далеко позади и вызвало на лице Алины улыбку и румянец. Пока они разговаривали, я вспомнил, когда в последний раз был здесь с Дебби. Мне пришлось пилить ее в течение шести месяцев, прежде чем она присоединилась ко мне, и она считала каждое блюдо в этом месте калорийным кошмаром.

Я знал, что она серьезно относилась к тому, чтобы поддерживать вес, потому что очень легко могла бы стать большой девочкой, но мне было больно, что она сделала вид, будто я участвую в кампании по ее полнению. Я же просто хотел поделиться некоторыми гастрономическими открытиями, сделанными в Париже, с женщиной, которую любил. Это был еще один из тех вечеров, когда мы возвращались домой, и мне приходилось одеваться теплее, чтобы не замерзнуть в постели.

Я тряхнул головой, избавляясь от этих воспоминаний. То было тогда. А сейчас – это сейчас, сказал я себе, наблюдая, как Александр незаметно пожирает глазами Алину. Наконец, он оторвал от нее взгляд и сумел на мгновение взглянуть на меня. Он был явно удивлен более внимательным осмотром. Я сильно изменился, с тех пор как он видел меня в последний раз.

– Мистер Мейтленд, прошу прощения. Я и не подозревал, что вы так сильно изменились. Вы понимаете, что Боги благословили вас?

Я обменялась взглядами с Алиной и сказал:

– Понимаю.

Он только снова покачал головой:

– Вы приходите сюда с двумя самыми красивыми женщинами в этом полушарии. Хорошо, что у меня красивая жена, а то было бы легко вас возненавидеть.

– Я видел Сибель, Александр. Вам не нужно ревновать ни к одному мужчине.

– Вы очень добры, но я полагаю, что вы пришли сюда поесть. Пожалуйста, присаживайтесь и позвольте мне принять ваш заказ. Да, кстати, поздравляю вас с великой победой в суде.

В течение следующих двух часов Александр и его обслуга, к которым, наконец, присоединилась прелестная Сибель, продолжали подсовывать нам французские деликатесы, а мы оба потакали им больше, чем следовало. У меня даже было несколько улиток, бывших одним из фирменных блюд этого дома.

Наконец, за кофе и пирожным с орехами, шоколадом и тонкими вафлями из какого-то сладкого хрустящего теста, я сказал Александру:

– Ладно, сдаюсь. Еще один укус, и я взорвусь, разлетевшись по всему интерьеру вашего ресторана. Я не знаю, как благодарить вас за то, что вы так накормили нас.

Они с Сибель уселись за наш столик, и обе женщины продолжали тарахтеть в пулеметном темпе. Хотя я не мог понять, что именно говорилось, но заметил, что они обе часто смотрели на меня, а Алина сильно покраснела.

Когда, наконец, в восемь вечера мы собрались уходить, Сибель отвела меня в сторону и прошептала на ухо:

– Я знаю, что между вами происходит нечто большее, нежели готова сказать ваша подруга Алина. Но она не может скрыть к вам своих чувств, Она рассказала мне о том, что вы подарили ей Флёр-де-Лис. Такой романтический жест.

А потом она напомнила мне, что существует такое понятие, как братство – или общество – жен, и добавила с тяжелым взглядом:

– Я помню вашу красивую белокурую жену, мистер Мейтленд. Вы когда-нибудь делали для нее что-нибудь настолько же безумное и романтичное? Были бы вы сейчас одиноки, если бы проявляли к ней такую романтическую любовь? Женам тоже необходимо напоминать, что их мужчина их любит.

Наверное, это для меня все еще было слишком грубо, чтобы быть по-настоящему вежливым.

– Думаю, нет, Сибель. Кроме того, что я рисковал своей жизнью ради нее и впал в кому, я никогда не делал ничего, чтобы показать ей, насколько сильно о ней забочусь.

Я не стал добавлять, что это было за двадцать лет до того, как рухнул и сгорел наш брак. Может быть, если бы я... Но остановил себя. Я не собирался позволить кому-то, кто смотрит на меня со стороны, заставлять меня чувствовать себя виноватым в том, что произошло. Через пятнадцать или двадцать лет брака вы не делаете такого, как покупка дорогого украшения для своей жены. Мне бы это никогда не пришло в голову, и я знал, что Дебби заставила бы меня сдать его обратно и получить деньги назад.

Выходя за дверь вместе с Алиной, я крепко обнял ее за талию и даже слегка похлопал по сочной попке под слегка неодобрительным взглядом Сибель. Я знал, что Александру это понравится, и хотел, образно говоря, показать Сибель палец. Она была хорошей женщиной, но сейчас я не очень-то любил жен.

Я знал, что Сибель не знала, и не могла знать подробностей распада моего брака. Она была просто женой средних лет, видевшей мужа, который, как она думала, бросил жену ради молодой красивой женщины.

Я припарковался на Эджвуд-стрит и открыл дверь для Алины. Она огляделась, и я знаю, что творилось у нее в голове. В Париже такие места, как Эджвуд и Вестсайд, есть, но обычно туда не забредают без телохранителя или вооруженного эскорта.

Он обветшал, но был не так плох, как показалось бы французской гостье. Я указал на большой салун, принадлежавший О'Брайену, и сказал:

– Это – бар для местных под названием O'Брайен. Довольно милое местечко.

Перед зданием стояли машины. Даже в будний день здесь их было много, но даже отдаленно не похоже на выходные. Когда мы проходили мимо длинного зеркального окна у входа, Алина с любопытством огляделась. Когда мы вошли внутрь, она оценила размеры заведения, перевела взгляд с подковообразного бара на танцпол. Сзади стояли бильярдные столы и пара досок для дротиков.

– Это похоже на...

– В здешних краях это называется «хонки-тонк» – дешёвое заведение с сомнительной репутацией, – ухмыльнулся я. Там были несколько ковбойских шляп, дальнобойщики, байкеры с необходимыми цветами и татуировками, но также и яппи, бизнесмены в группах, потягивающие что-то похожее на мартини, девушки, выглядящие едва ли достаточно взрослыми, чтобы заказывать алкоголь, и некоторые дамы, что, несомненно, ждали последнего звонка, чтобы увидеть, не даст ли им тусклый свет и сниженные возможности оценки пьяных парней шанс на удачу. За некоторыми столиками сидели пожилые пары, потягивая пиво в кружках.

– Это похоже на деревенское кафе, или то, что в Англии называют пабом. Очаровательно, – сказала она с широкой улыбкой на лице.

– Это одно и то же, – сказал я, не поверив ее характеристике, но я был рад, что ей понравилось это место. Мне оно тоже всегда нравилось.

Мы нашли столик, и единственная официантка в заведении через несколько минут нашла нас и приняла наши заказы. Алина заказала белое вино, а я – «Кровавую Мэри» с сельдереем и четырьмя зелеными оливками.

– Ты много вечеров провел в таком баре? – улыбаясь, спросила она.

– Нет, пока не... развелся. До этого я был женат и приходил сюда только по делам или несколько раз с полицейскими или свидетелями, с которыми мне нужно было поговорить.

– Не позволяй ему себя одурачить, – раздался у меня за спиной грубый голос. – Мне много раз приходилось сажать его отсюда в такси.

Я оглянулся на О'Брайена и покачал головой.

– Не верь ни единому его слову, Алина. Он любит рассказывать разные истории.

– Мсье, – сказала она, протягивая ему тонкую руку, которую он взял между своих грубых лап.

– Мадемуазель, – сказал он и заговорил по-французски. Я бы не удивился больше, если бы в центре бара открылась дыра, и оттуда высыпали инопланетяне. О'Брайен говорит по-французски?

Через пару минут она посмотрела на меня и сказала:

– Твой мистер О'Брайен – интригующий человек. Боксер и бизнесмен. И он очень хорошо отзывается о тебе.

Я молча смотрел на О'Брайена.

– Ты не перестаешь меня удивлять. Как, черт возьми, и где ты научился говорить по-французски?

– Это тяжело, но выучив, никогда его не теряешь. Я нахватался, когда жил в Париже.

– Ты жил в Париже?

– Да, когда был молодым, подающим надежды боксером. Еще в начале 70-х.

– Что ты делал в Париже?

Он посмотрел на Алину, и мне показалось, что его глаза заблестели.

– Был женат, мистер Мейтленд. Она была моей первой. Мне было двадцать пять, а ей – двадцать два. Я познакомился с ней, когда был на гастролях. Я боксировал по всей Европе. Она пришла с бойфрендом на одну из моих схваток. В тот вечер мы ушли оттуда вместе и больше никогда не расставались.

Я помнил, что он говорил мне, что за эти годы был женат и разводился четыре раза.

– Она все еще там, О'Брайен? Она – одна из тех, с кем у тебя был хороший развод?

– Она все еще там, и мы не разводились.

Я ничего не сказал. Он не был похож на того О'Брайена, которого я знал много лет.

– Рак легких. Она дымила, как труба. Они все так делали. Я же не мог, да и бокс. Через полгода после нашей свадьбы у нее начался кашель. Ей потребовалось два года, чтобы сгореть. Через некоторое время она просто перестала сопротивляться. Она похоронена вместе с родителями в маленьком пригороде к югу от Парижа.

Алина положила руку ему на плечо.

– Мне очень жаль.

– Это было очень давно. Иногда проходят недели, когда я не думаю о ней.

– Ты... когда-нибудь возвращался туда?

Он покачал головой, вытер глаза тыльной стороной ладони и улыбнулся.

– Нет. Без нее все было бы совсем по-другому.

Он встряхнулся, словно очнувшись от сна, и отступил назад.

– Я не хотел об этом говорить. Просто услышав твой акцент и, поговорив с тобой, я вспомнил. Как бы то ни было, мистер Мейтленд, если можешь, удержи ее. Она – хранительница.

– Я бы сделал это, если бы мог, О'Брайен. Я бы так и сделал, если бы только мог.

Когда он ушел, по ее щекам покатились слезы. Мне было интересно, оплакивает ли она бедную обреченную молодую жену или нас.

Поэтому я вывел ее на танцпол и, хотя никогда не был танцором, смог кружить ее в течение тридцати минут. У них не было живой музыки, но было много записей, и много танцевальной музыки от Кранберрис. О'Брайен, должно быть, действительно любил их или получал долю за то, что проигрывал их музыку. Он много проигрывал их песен.

Это было нормально. Я тоже любил их музыку. Конечно, она не очень соответствовала образу страны, но «О'Брайен» был больше, чем хонки-тонк.

Когда мы танцевали, и она занималась со мной любовью в одежде, я почувствовал, как Алина шмыгнула носом.

– Женщины – сплошные сантименты.

Она наклонилась вперед и так сильно укусила меня за губу, что я поморщился, и сказала:

– Не надо мне этого дерьма, Билл. Ты тоже чуть не расплакался.

– Не было такого.

Она слегка улыбнулась мне, поцеловала след от укуса, который оставила на мне, и сказала:

– Даже у Ангела Смерти есть сердце. Он – твой друг, не так ли?

– Да. Он – хороший парень. Немного грубоват, и в любви ему повезло не больше чем мне, но он – хороший парень.

Кто-то похлопал меня по плечу. Я повернулся и посмотрел в улыбающееся лицо Лью.

– Можно этот танец мне? То есть, вмешаться и потанцевать с твоей очаровательной партнершей. С тобой я танцевать не хочу.

– Я думал, ты где-нибудь зализываешь свои раны.

Он посмотрел на Алину и улыбнулся той распутной улыбочкой, которая, вероятно, заставила Мону лечь с ним в постель в первый раз, и сказал:

– Какое-то время так и было, но Мона делает это намного лучше меня, а я позволил ей взять верх. Теперь я чувствую себя прекрасно. Когда мне позвонил О'Брайен и сообщил, что наступил конец света, я понял, что должен приехать сюда.

Я знал, что Алина мало что понимает, но она с любопытством посмотрела на него, когда он упомянул о конце света.

Он поймал ее взгляд и протянул ей руку, говоря:

– Лью... Лью Уолтерс. Я – лучший и, возможно, единственный друг парня, что оттоптал тебе пальцы ног. О, касаемо конца света? Ну, мы все решили, что Билл бросил всех женщин до конца света. Поэтому, когда О'Брайен сказал, что он здесь пьет и танцует с самой горячей загадочной женщиной, которая когда-либо входила в эти двери, я должен был это проверить. Если наступает конец света, мне требуется принять меры.

Она посмотрела на О'Брайена.

– Он сказал, что я – самая горячая загадочная женщина, которая когда-либо входила в эти двери?

– Нет, он сказал лишь, что ты – чертовски горячая штучка и слишком хороша для Мейтленда. Итак, могу ли я пригласить вас на танец и познакомиться с вами, таинственная леди?

– Ты можешь взять ее, – раздался женский голос позади меня, – а я сниму с твоих рук Билла, прежде чем он нанесет тебе серьезный ортопедический ущерб.

Я оглянулся на Мону, одетую во что-то облегающее и красное, и через плечо сказал Алине:

– Это мои лучшие друзья, Алина, – Лью и Мона Уолтерс. Это говорит о том, как отчаянно пуста моя жизнь.

– Они кажутся очаровательными, – сказала Алина и отпустила меня, чтобы взять за руку Лью. Он схватил ее и потащил прочь, но не раньше, чем сказал:

– Я дам тебе несколько минут подстроиться. Билл – отличный парень, но он – самый неуклюжий танцор, которого когда-либо видели на танцполе.

Она уже танцевала с ним, когда сказала достаточно громко, чтобы я услышал:

– Быть может, но у него есть и другие замечательные качества, которые не сразу бросаются в глаза.

Лью уставился на меня, а потом недоверчиво покачал головой.

Мона прижалась ко мне, и мы, пританцовывая, пошли в противоположном направлении, и я старался не наступать ей на ноги.

– Ладно, давай, Билл. Я могу сказать, что она не здешняя, с таким-то акцентом. И она великолепна. Она профессионалка?

От Дебби это было бы чертовски больно, но Мона ничего такого не имела в виду.

– Нет, она просто... моя подруга. Я познакомился с ней некоторое время назад.

– Просто подруга?

– Очень хорошая... и близкая... подруга, – не удержался я от бравады.

Она оглядела меня, заметив на губе синяк и пахнущую мятой помаду на разных частях тела, и сказала:

– Ну, должна сказать, Билл, что теперь я гораздо спокойнее насчет тебя. Лью рассказал мне о твоем маленьком свидании с бывшим помощником прокурора штата, которого он всегда называл Ямочки. Мы оба были рады, что ты, наконец-то, начал действовать после Дебби. Но эта женщина...

– Она особенная, Мона. Больше я ничего не могу сказать, но она – особенная. Она сделала для меня много хорошего.

– Тогда она мне нравится, хотя я чертовски ревнива. Да и вообще, что с тобой? Сначала ты прижимаешь к ногтю самую большую и горячую пару сисек в Джексонвилле, пока не появилась эта корова Майра, а теперь у тебя на руке реинкарнация Одри Хепберн.

– Ты думаешь, она похожа на Одри Хепберн? Откуда, черт возьми, ты вообще знаешь, кто такая Одри Хепберн?

– Я смотрю старые фильмы, Билл. Нет, кроме того что она брюнетка и стройная, это не так очевидно... но у нее есть КРУТАЯ штука, чтобы полапать. Во всяком случае, ты – такой прозрачный. Знает ли она, что ты в одном свидании от того, чтобы попросить ее стать постоянной?

Я отрицательно покачал головой.

– Не могу, Мона. Больше я ничего не могу сказать. Но на самом деле мы – просто друзья.

Она посмотрела на Алину, танцующую как профессионалка в скользящем танце с ее мужем, затем на меня, и на ее лице появилось выражение, которое я мог бы назвать только шоком.

– Она замужем? У нее нет колец, но... Как ты, из всех людей, связался с замужней женщиной?

Я притянул ее к себе и прошептал на ухо, чтобы не смотреть ей в глаза:

– Это долгая история, Мона. Будь другом, после того как уйдешь, забудь, что ты и Лью когда-либо видели меня и ее вместе. Она никуда не денется. Не может. Но пробудет здесь несколько недель. Возможно, я вижу ее в последний раз. Я не хочу, чтобы что-то испортило наше совместное время.

Она крепко прижала меня к себе.

– О, Боже, Билл, прости. Тебе просто не везет с женщинами, не так ли?

– Несмотря ни на что, Мона, мне очень повезло, что я встретил Алину... А что делаешь в городе ты? Я думал, около трех недель в месяц ты проводишь, мотаясь по всему земному шару, делая добрые дела для бедных и беспомощных.

Она одарила меня еще одним из тех взглядов, которые мужчины не могут понять, и сказала:

– Мы с Лью оба ведем очень занятую жизнь. Просто, кажется, все становится оживленнее. Мы должны назначать свидание, чтобы быть в том же городе в тот же вечер, чтобы побыть вместе. Но... он хотел, чтобы я была здесь, дабы отпраздновать его большую победу, когда он начистит твои часы в том деле Бабушки-убийцы. Он был уверен, что победит.

Она улыбнулась и наклонилась, чтобы прошептать мне на ухо:

– Никогда не говори ему, что я тебе это сказала, но он гораздо более человечен, гораздо больше похож на парня, в которого я влюбилась, когда его сбивают с ног. Иногда он становится просто слишком самовлюбленным.

Через некоторое время мы снова сели за столик вчетвером, выпили и представились друг другу.

– Поговорим о твоих дамских романах, – сказал Лью, выпив, вероятно, слишком много неразбавленного виски со льдом. – То есть, босс выпинывает Билла с работы и ПРИКАЗЫВАЕТ ему, то есть прямо ПРИКАЗЫВАЕТ обрести удачу, и кого же он встречает, как не самую красивую француженку на свете?

Он небрежно поцеловал Мону и сказал:

– Я имею право так сказать, дорогая, потому что мы оба знаем, что ты – русская по происхождению, а нет более прекрасной русской дамы, из тех, кто ходит по земле, чем та, что сидит рядом со мной.

Она легонько похлопала его по щеке и сказала с невозмутимым лицом:

– Это то, что я называю: быстрая реакция, дорогой, но это ни к чему. Сегодня тебе уже и так повезло.

Лью снова повернулся к Алине и легонько положил свою руку на ее, добавив:

– Я имел в виду, удачу, в смысле встретить красивую женщину, а не в смысле переспать...

– Ты был прав и в первый раз, – сказала она, глядя на него так, что он чуть не покраснел. – Биллу повезло, но и мне тоже. Очень повезло.

– Повезло вам обоим, – сказала Мона. – Я не знаю тебя, Алина, но знаю Билла. Любая женщина, которая может войти в него так, как это сделала ты, должна быть особенной леди. Надеюсь, ты знаешь, какой он хороший человек.

– Прекрати, – сказал я, – или я начну краснеть. Господи, я только что развелся. Я не умер и не воскрес. Я – всего лишь разведенный мужчина средних лет, которому посчастливилось встретить красивую женщину с не очень хорошим зрением.

– Ты не просто разведенный мужчина средних лет, Билл. Ты – мужчина, который был хорошим мужем в течение двадцати лет и хорошим отцом, пока твоя сука бывшая жена не забыла все это... и я надеюсь, что любая женщина, которую ты встретишь, поймет, как ей повезло быть с тобой, и не вскроет незажившие раны.

Еще один взгляд промелькнул между двумя женщинами, и на этот раз я понял, что от Моны к Алине что-то передается, но я не настолько проницателен. Алина лишь слегка кивнула.

– Прежде чем я напьюсь, мы с Моной хотели узнать, нет ли у тебя каких-нибудь планов на субботу?

Это заняло у меня секунду, но я покачал головой.

– Нет. Дети уже спрашивали меня, и я сказал им, что хотел бы все отложить на пару недель. Просто происходит слишком много всего. Мы можем сделать это за пару недель, если вы, ребята, хотите собраться вместе.

– На субботу? – спросила Алина.

– Разве Билл тебе не говорил? – спросил Лью. – В субботу он официально станет стариком. Сегодня – его сорок второй день рождения. Это – день рождения, когда все реально начинает разваливаться.

Она посмотрела на меня, и я уже почувствовал себя подкаблучником, говоря ей:

– Я собирался тебе сказать. Честно говоря, я просто старался об этом не думать.

– Почему? Сорок два – это не старость.

– Если ты – дерево... Сорокалетний возраст меня не беспокоил, но по какой-то причине сорокадвухлетний чертовски беспокоит.

Мы поговорили еще немного, а потом Алина и Мона решили, что им нужно удалиться в ванную комнату, и они пошли вместе, как это делают женщины. Когда они оказались вне пределов слышимости, Лью наклонился и сказал:

– Боже мой, Билл, она великолепна. Если я когда-нибудь и изменю Моне, то только с ней. Будь со мной откровенен. Ты трахнул ее на большой лодке?

– Ты – такая свинья... Но да. Многократно и в каждое отверстие!

– А я еще тебя жалел, что ты был отрезан от груди Деб. Но нееее... ты пошел и трахнул эту французскую милашку с ямочками на щеках, а если еще и не трахнул эту даму-копа, то скоро это сделаешь. Сегодня днем я подумал, что она собирается расстегнуть тебе молнию и сделать минет прямо в суде. Когда ты решил покончить с целибатом, то не стал валять дурака.

– Я горжусь тем, что произвел на тебя впечатление, Лью, но помни, что у тебя есть Мона, к кому прийти домой, когда бы вы ни собрались вместе.

Он посмотрел на пустой стакан из-под виски и подвинул его на столе.

– Адвокаты лгут, Билл. И ты это знаешь. Я не знаю, что это такое... но...

Всего на секунду маска, которую он представлял миру, немного сползла, и я увидел то, чего не хотел признавать.

– Я думаю, это – просто семилетний зуд, или депрессия, или что-то еще, но, черт возьми, ни один брак не может оставаться горячим вечно. С нами все будет хорошо.

– Есть что-нибудь...?

– Не-а. Я люблю ее. Она любит меня. Вот что важно.

И кто я такой, чтобы давать кому-то романтические советы, поэтому держал рот на замке.

Потом вернулись Алина и Мона, и мы попрощались. Когда Лью и Мона встали, я сказал:

– Слушайте, пожалуйста, держите... это при себе. Я не хочу, чтобы кто-нибудь в офисе об этом судачил, и, видит Бог, не хочу, чтобы что-нибудь услышала Дебби. Ладно?

– Мои губы запечатаны, – сказал Лью, наклонившись, чтобы поцеловать Алину в щеку, а Мона обняла меня, и они вышли. Когда они выходили вместе, я заметил, что они не держатся за руки, и попытался вспомнить, когда в последний раз видел их, чтобы они не держались за руки. Это была любовь юных любовников, и она всегда была с ними. На мгновение я попытался представить их обоих с кем-то другим. Не смог.

Когда я попытался расплатиться с О'Брайеном, тот, как обычно, отказался брать мои деньги, поцеловал Алине руки галльским жестом и сказал:

– О ревуар.

Вернувшись в мою квартиру, мы разделись, приняли душ и легли голыми на мою маленькую кровать. Когда ее соски терлись о мою грудь, а я пристроил одно колено в расщелине между ее ног, я должен был стать твердым, но не стал. Было просто приятно. Я прижал ее к себе и вдохнул запах ее недавно высушенных волос.

– У тебя хорошие друзья, – сонно прошептала она мне на ухо. – А они это... они... ладят друг с другом?

– Насколько мне известно, да. А что?

– Ничего... просто... у меня такое ощущение... от Моны. Какая-то печаль... присутствует...

– Я знаю, что они пытались завести ребенка... но безуспешно... Возможно, дело в этом.

– Возможно. – И через минуту... – Билл, ты не возражаешь, если мы не будем... просто мне так приятно обнимать тебя вот так, и я думаю, что поездка лишила меня этого...

Я поцеловал ее в кончик носа и сказал:

– Моя огромная дубина мужского разрушения будет разочарована, но...

– Я обещаю завтра сделать твою дубину очень счастливой... хорошо?

Проваливаясь в сон, ощущая ее сладкое дыхание на своем лице, я пытался представить, каково это – делать такое каждую ночь...