ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ: ДАМА С БОЛЬШИМ ПИСТОЛЕТОМ НА БЕДРЕ

Шерил отступила назад, и женщина, стоявшая за ней, обошла ее и вошла в мой кабинет. Я старался не пялиться. Она была всего лишь чуть-чуть ниже моих метра семидесяти двух, огненно-рыжие волосы цвета умирающего заката, довольно короткие, спускались вдоль линии шеи. День был прохладный, что объясняло обтягивающую черную кожаную куртку, сидевшую так, как ни одна другая кожаная куртка, которую я когда-либо видел. Но погода не объясняла джинсов под сапоги, расклешенных книзу, сидевших плотно, как поется в бесчисленных деревенских балладах, словно нарисованные.

И весь ее наряд заканчивался парой обтягивающих черных сапог, выглядевших словно органическое продолжение джинсов, из-за которых ее арестовали бы в большинстве мусульманских стран. Теперь я лениво задавался вопросом, почему, черт возьми, Дебби за всю нашу супружескую жизнь никогда не носила сапог. Я начал думать, что это могло что-то изменить.

И конечно, у нее должен был быть ужасно БОЛЬШОЙ огнестрел в кобуре на боку. Я бы не удивился, если это был старомодный кольт 0.45 Миротворец. Она выглядела как фотография самой сексуальной представительницы правоохранительных органов месяца.

Стоя передо мной, она оглядела меня с ног до головы, вероятно, так же, как разглядывал ее и я, но я серьезно сомневался, что выражение ее лица соответствовало выражению моего.

– Мистер Мейтленд?

Она посмотрела на меня со смесью веселья, раздражения и любопытства.

– Вы, кажется, несколько... заняты. Не хочу вас прерывать, если вы глубоко задумались о чем-то важном. Я могу прийти еще раз завтра.

– Не надо.

Я обошел стол, протянул руку и взял ее за руку. У нее была крепкая, прохладная рука.

– Обычно я не такой... рассеянный. У меня просто было кое-что в уме. Но ничего такого срочного, чтобы я не мог потратить несколько минут на разговор. Кто вы и зачем находитесь в моем кабинете? Предполагаю, что вы из обеспечения правопорядка, иначе вас бы не пустили в здание суда с этой пушкой на бедре.

Она оставила свою руку в моей, говоря:

– Роберта Голд. Служба маршалов Соединенных Штатов.

– Маршал США. Вы не сочтете меня слишком большим женоненавистником, если я скажу, что маршалы – все, кого я знаю, – совсем не похожи на вас. Вы просто застали меня врасплох.

Она отобрала руку и указала на один из стульев. Я жестом пригласил ее сесть. Она и сидя выглядела сексуальной.

– Хотите верьте, хотите нет, но все больше и больше маршалов теперь женщины. Лучше, чтобы были представлены оба пола.

– В этом я не сомневаюсь. Но почему вы здесь? У нас не так много дел с маршалами. Вы, ребята, обычно работаете в офисе прокурора США, дальше по улице.

Она закинула одну ногу на другую, откинулась назад и изобразила своего рода искусство дыхания. Она подперла подбородок ладонью и внимательно посмотрела на меня. Примерно через тридцать секунд я не смог сдержать улыбки. Она просто делала то, что сделал с ней я, когда она вошла.

– Я почти боюсь догадываться, о чем вы думаете, маршал.

– Просто я подумала, что вы выглядите не так, как на своих фотографиях.

– Знаю. Я – ниже ростом.

Она покачала головой и одарила меня еще одной из тех почти улыбок Моны Лизы, на которые способны только женщины.

– Нет. Просто я подумала, что фотографии не отдают вам должного.

– Что?

– Ну, в вас есть что-то... что-то этакое. Я пытаюсь понять, что именно, но пока не могу. Я привыкла быстро оценивать людей. На моей работе необходимо уметь это делать. Но вы – загадка.

– Так говорила и моя жена. В конце концов, она бросила попытки понять меня.

– Мне поручили провести предварительную работу на случай, если в следующем году суд над Мендосой пройдет здесь. Проверить все вокруг, выяснить, каковы возможные слабые места в вашей системе безопасности. Выяснить, нет ли угрозы безопасности для ваших сотрудников, есть ли у вас люди, к которым они могут подобраться. Больше всего на свете хотелось поближе познакомиться с этой местностью. УЗНАТЬ Джексонвилл. А поскольку вы, безусловно, станете крупным игроком... познакомиться и с вами.

– Почему мне что-то подсказывает, что мужчины очень редко отказываются от идеи вашего знакомства с ними?

– Только в профессиональном смысле, мистер Мейтленд.

– Конечно. Что ж, я попрошу свой офис оказать вам всю возможную любезность. Мы будем рады предоставить вам все, что нужно. Если Мендоса приедет сюда, я хочу, чтобы все прошло как можно более гладко.

Она распрямилась и встала. Я последовал его примеру. Она вновь уставилась на меня.

– Вы можете ко мне прикоснуться. Я настоящий.

Она рассмеялась.

– А вы этого хотите? Необычная линия поведения. Но, думаю, у вас было время привыкнуть к славе.

– Насколько это возможно. Но я – все еще обычный парень. Я натягиваю штанины по одной на ногу за раз.

Она склонилась, задохнувшись, и только когда увидел ее лицо и услышал этот смех, я понял, что она смеется.

– Я не настолько хорош, мисс Голд. Что такого я сказал?

Она сделала несколько глубоких вдохов и вытерла глаза.

– Я только что мысленно представила как вы прыгаете в штаны по две ноги за раз. – А потом она опять расхохоталась.

– Я – Ангел Смерти, а мне не оказывают уважения.

Она выпрямилась и сказала:

– Было весело, Мейтленд, но вижу, что вы хотите убраться отсюда, а я только что прилетела, сняла номер и пришла, чтобы представиться. Прошло уже десять часов, с тех пор как я ела что-нибудь приличное, кроме сэндвича в самолете. Не могли бы вы направить меня в приличный ресторан?

Я оглядел офис, снаружи уже наступила темнота, подумал о том, чтобы вернуться в квартиру и посмотреть по телевизору что-нибудь, о чем забуду через тридцать секунд, после того как оно закончится, или пойти в одиночку к О'Брайену, чтобы немного выпить.

– Я могу сделать кое-что получше, мисс Голд. Я готовлюсь к завершению работы. Вы можете выбирать суши, крылышки Хутерс, мексиканскую кухню или стейк. Все они довольно близко отсюда, на Пристани. Мы можем поесть вместе, если вы не возражаете.

– Вы не обязаны этого делать, Мейтленд. Мне вообще-то не нужен гид. Я побывала во многих незнакомых городах. В том числе в гораздо более странных, чем Джексонвилл.

– Это – не приглашение на свидание, Голд. Обычно я работаю допоздна, если только не иду в спортзал. Но... просто сегодня я в странном настроении. Я хотел бы выбраться отсюда, и мне было интересно, кого бы я мог взять с собой. Выбор за вами, но я знаю эти места, и если вы хотите еще немного поговорить, то будет хорошая возможность.

– Какова их мексиканская кухня?

– Она мексиканская. На самом деле, довольно хорошая. Фактически там делают несколько фирменных блюд, которых обычно вы здесь не найдете.

– Я, вероятно, буду разочарована. Некоторое время я работала в пограничных городах Техаса с Мексикой, и там есть настоящие мексиканцы. Почему-то я не ожидаю такой же аутентичности в Джексонвилле, штат Флорида, но находиться в компании было бы неплохо.

– Хотите, я заеду за вами в отель или вы просто поедете вместе со мной?

– Мы можем поехать туда вместе.

Я вышел из-за стола и встал перед ней. Она странно на меня посмотрела и сказала:

– Не хотите заглянуть в туалет, прежде чем отправимся?

– В туа...

Когда эти слова слетали с моих губ, я посмотрел вниз и понял, на что она смотрит. «Вот дерьмо!»

На ее лице появился еще один намек на улыбку.

– Я подумала, что вы, все же, достаточно молоды, чтобы иметь проблемы с недержанием мочи, Мейтленд. А если это не так... вы, должно быть, управляете здесь ОЧЕНЬ дружелюбным офисом.

Я подумал о том, чтобы прикрыть очень большое пятно спермы, которое было видно на моих черных брюках, но решил... какого черта? Теперь для этого было уже поздновато.

– Ну, к счастью, с другой стороны офиса есть очень маленькая ванная комната с душем. Одно из немногих преимуществ. Я не хочу шокировать Шерил.

– Значит, Шерил – ваша секретарша – будет шокирована?

Я одарил ее серьезным взглядом.

– Это не имеет никакого отношения к Шерил, маршал. Это... было... чисто... личное дело. Я был бы признателен, если бы вы просто забыли то, что видели.

На этот раз она улыбнулась настоящей улыбкой и покачала головой.

– Простите, Мейтленд. Я могу и буду держать рот на замке о том, что видела, но ни за что на свете не смогу заставить себя забыть Ангела Смерти, получающего в своем офисе минет.

Я потер свою лысую голову – привычка, которую приобрел в последнее время, – и сказал:

– Это не... просто это... не имеет никакого отношения к данному офису. И – это то, о чем я и впрямь хотел бы умолчать.

Она кивнула, и я направился в маленькую ванную за ней, где попытался смыть пятно влажной тряпкой с мылом. В итоге все выглядело так, будто я обоссался. Я думаю, это было улучшение. Если повезет, многие сотрудники суда, возможно, уже ушли. Когда я вышел, она лишь взглянула на меня и покачала головой.

– Любая женщина могла бы вам сказать, что удалить пятна спермы с мужской одежды очень сложно.

– Вы об этом так много знаете?

– В течение четырех лет я была замужем за коллегой-маршалом, у которого имелась плохая привычка возвращаться домой с такими вот пятнами спермы на брюках и телом, провонявшим другими женщинами. Через некоторое время учишься распознавать это.

Я не смог сдержать усмешку.

– Ну, маршал, до сих пор наша встреча была очень продуктивной. Мы многое узнали друг о друге.

***

Когда они вошли в довольно людный первый этаж «Мексиканской розы», она заметила, что он придержал для нее дверь и последовал за ней. К ним подошла молоденькая официантка, явно узнав Мейтленда, и быстро заговорила по-испански. Мейтленд жестом велел ей притормозить, но она так же быстро перевела:

– Должно быть, вы произвели сильное впечатление, будучи здесь в последний раз, – сказала она ему. – Наш официант сказал, что за те три года, что он здесь работает, здесь не было такого ажиотажа.

– Было жарковато. Но на самом деле – просто пятничная вечерняя потасовка. Такие бывают по выходным в каждом баре или ресторане, где подают алкоголь. Серьезных неприятностей не было.

– И он спросил, не присоединится ли к вам сегодня вечером ваша подруга, блондинка... самое близкое, что я могу сказать по-английски, это – «влажный сон»?

Мейтленд лишь покачал головой и вслед за официанткой повел ее к столику на двоих в углу. В центре зала были танцоры, но музыка была приглушенной, доносившейся со стола, на котором стояла большая стереосистема. Мейтленд жестом подозвал ее и придержал стул, когда Роберта садилась. Затем он сел слева от нее.

– Должна признаться, Мейтленд, такого больше не встретишь во многих местах.

– Больше не открывают двери перед дамами и не придерживают стулья?

– Не так часто.

– Простите. Так меня воспитала мама. Я слишком стар, чтобы меняться. Надеюсь, обращаясь с вами как с леди, я вас не обидел?

– Я не знаю ни одной дамы, которая бы обиделась на то, что с ней обращаются как с леди, если только это не одна из тех активисток «лесби», что будут вечно оплакивать тот факт, что они родились не без помощи мужского полового органа.

– Разве вы – не эмансипированная леди? Я бы предположил иное, особенно с этой пушкой у вас на бедре.

– Находясь на службе, я ожидаю, что со мной будут обращаться как с сотрудником правоохранительных органов и профессионалом. Я рассчитываю зарабатывать столько же денег, сколько и любой мужчина на той же работе с теми же обязанностями, и вызову бурю дерьма, если меня когда-нибудь обойдут, только лишь потому, что у меня нет подходящего полового органа. Но в подобной ситуации вежливость ценится.

Появился официант с меню и встал в ожидании.

Она просмотрела меню, а затем заказала на беглом испанском, что заставило официанта начать энергично общаться с ней. Она лишь рассмеялась и жестом подозвала Мейтленда, предложив:

– Скажите, чего хотите, и я закажу. В течение нескольких лет я работала на границе Техаса и Мексики, и свободно говорю по-испански.

– Спасибо. Есть блюдо, забыл, как его называют. Курица и говядина, перец, лук и чили в оболочке из кукурузной муки. Раньше я уже брал его здесь. Просто скажите, чтобы мне принесли одну начинку – курицу и овощи – а кукурузную муку убрали. И пусть принесут большой стакан воды.

Она сказала об этом официанту, который с энтузиазмом кивнул и поспешил прочь, бросив быстрый взгляд на ее грудь.

– У вас есть сила воли. От этих запахов я готова сгрызть скатерть. Наверное, с тех пор как я ела, прошло гораздо больше времени, чем я думала.

Он сделал глоток из огромного стакана воды, который другой официант забросил на стол. Он держал на подносе пиво «Дос Эквис».

– Вы же не сдадите меня за то, что я выпью пиво... или два... находясь на дежурстве, мистер помощник прокурора штата, не так ли?

– Я сохраню вашу тайну, маршал.

На стол поставили тарелку с кукурузными чипсами начос и соусом, и Мейтленд с удивлением наблюдал, как они были уничтожены, словно дикой собакой, набросившейся на тушу оленя. Он посмотрел в ее сторону, и она заметила, куда он смотрит. Что ж, он вел себя вполне по-джентльменски, так что, она позволила ему немного поглазеть.

– Что-то привлекло ваше внимание, Мейтленд?

– Поскольку нам не одиннадцать лет, я не думаю, что вас удивит, если я скажу, что у вас потрясающее тело, особенно верхняя его половина. Хотя нижняя тоже довольно хороша. Мне просто интересно, если вы все время едите так, как вам удается сохранять эти изгибы?

Она положила в рот еще один начо и заела целиковым перцем чили.

– Один или два часа в спортзале каждый день. Круговая тренировка, несколько подъемов тяжестей, много бега и приседаний, подъемы ног. Как обычно. Это тело – несомненный плюс в работе, оно помогает отвлекать мужчин, и я намерена оставаться в хорошей форме. Судя по тому, что я читала, вы и сами очень увлекаетесь тренажерным залом.

– Виновен.

– Внезапная страсть в середине жизни или вы всегда были одержимы спортом?

Он покачал головой и подозвал официанта. Указав на ее Dos Equis, он сказал по-английски, подняв два пальца:

– Два таких же, пожалуйста.

И ей:

– Вы ведь хотите еще, верно?

– Вы не собираетесь домой?

– Я неукоснительно соблюдаю правила дорожного движения, веду машину осторожно, и вызову такси, если мне станет слишком плохо. Хотите еще?

– Если смогу поехать с вами на такси.

Пока официант ходил за пивом, он посмотрел через дверь и большое зеркальное окно в задней части ресторана на реку и освещенные мосты и сказал:

– Теперь вы оскорбляете меня, маршал. Я чертовски хорошо знаю, что вы, ребята, провели достаточно исследований, чтобы узнать всю печальную историю моего брака и развода. Вы же знаете, что я лишь недавно начал тренироваться, в этом году.

– Пытаетесь завоевать ее обратно?

– Пытаюсь быть настолько занятым, чтобы не пойти и не позволить ее парню забить себя до смерти или не схватить пистолет и не вышибить ему мозги. И, возможно, ей. Я не думаю, что когда-либо смог бы причинить ей боль, но было несколько действительно плохих месяцев, а я не хотел рисковать.

– В отчетах это звучало плохо.

– Оно так и было. А как дела у вас?

Она подняла бутылку и сделала большой глоток. А потом рыгнула. Даже это было сексуально.

– Плохо. Я пыталась его убить, но он был больше, сильнее и немного быстрее. Он схватил меня, отобрал пистолет и оставил связанной ремнем. Мне потребовалось несколько минут, чтобы освободиться, а он исчез на несколько дней. Но...

– Что?

– Браки обычно не длятся долго, будь то полицейские, маршалы или какие-нибудь оперативники. Имеется слишком много шансов попробовать что-то неизвестное, всегда есть шанс быть убитым в акции, и я думаю, что парни, в конце концов, понимают, что пока они продолжают так жить, с ними такое может случиться.

– Очень разумное отношение.

– Да, но в тот вечер, когда он вернулся домой с сеанса секса с МОЕЙ начальницей, я все равно всадила бы в него шесть пуль. Идиот не потрудился даже смыть запах ее духов... очень характерный запах.

Вернулся официант с пивом. Мейтленд открыл свое и протянул ей.

– За браки, пока они еще новые и блестящие.

Соприкоснувшись бутылками и сделав глоток из своей, она сказала:

– Хотя, похоже, вы пережили бурю.

– Не так уж много оставалось, кроме как умереть или раствориться в бутылке.

– Верно, но думаю, было бы справедливее сказать, что в моей жизни это не вызвало особых изменений, за исключением того, что мне удалось сбросить с себя сто четыре килограмма нежелательного мудака. Если не считать того, что я снова одинока и нахожусь на рынке, и мне нужно зализывать раны, моя жизнь продолжается почти так же, как и раньше. Вы же потеряли четырнадцать или восемнадцать килограмм, перестали притворяться, что у вас все еще есть волосы и жизнь в качестве лежебоки, похудели и перестали вылезать из спортзала, и, по-видимому, с удвоенной силой возобновили холостяцкую жизнь. Вы буквально преобразились. Вы – уже не тот человек, каким были год назад.

Разговор прекратился, когда вернулся официант с небольшой тарелкой мяса и овощей и блюдом мексиканских деликатесов, на которые немедленно набросилась Голд.

Наколов на вилку кусочек курицы, Мейтленд ухмыльнулся маршалу и сказал:

– Должен вам сказать, что у меня сердце радуется, когда женщина налетает на еду так, как вы. Дебби, моя бывшая, последние пять или шесть лет нашего брака считала еду врагом. Не скажу, что она ела словно птица, но она всегда четко осознавала, что ест, и много лет ходила в спортзал одна, потому что я так и не смог убедить себя, что убиваться ради сохранения талии в девяносто один сантиметр имеет смысл.

– Это требует дисциплины, Мейтленд, а это трудно, если никогда по-настоящему не интересовался фитнесом.

Он ел медленно, глядя в ночь.

– Почему вы выглядите таким подавленным, Мейтленд? Я знаю, что развод был плохим, а вы, ребята, были женаты долгое время, но, похоже, вы оставили это позади. Вы занимаетесь сексом с несколькими женщинами, и, я так понимаю, что как женщина, Мартинес – это почти иная раса. Вы одиноки, регулярно занимаетесь сексом, в этом году вы очень хорошо проявили себя в профессиональном плане, вам удалось восстановить связи со своими детьми. Вы справились намного лучше, чем многие другие разведенные мужчины. Отчего такое вытянутое лицо?

Он снова перевел взгляд на нее, оставив нетронутой половину своей тарелки. Он допил остатки пива и жестом попросил еще.

– Как долго вы были женаты, Голд?

– Четыре года.

– Дети есть?

– Нет.

Он откинулся на спинку стула и снова уставился на огни.

– Знаете, как говорят: никогда не осознаешь, что имеешь, пока не потеряешь? Это правда.

Она ничего не ответила, но чувствовалось, что они выходят за рамки вежливого, полусексуального подтрунивания и прощупывают друг друга. Это было важно.

– Жизнь была не идеальной. Оглядываясь назад, сейчас я это вижу. Я всегда знал, что она не идеальна. Всегда знал, что имеется линии разлома. В глубине души я всегда знал, что она не любит меня, никогда не любила так, как любил ее я. Знаете, в любых отношениях всегда говорят, что один человек любит другого больше. В нашем случае это определенно было правдой. Не то чтобы я думал, что она меня не любит. Просто не настолько сильно. Но жизнь была хорошей. Я никогда не хотел подниматься выше куда бы то ни было еще. Я люблю Джексонвилл и Северо-Восточную Флориду. Мне нравилось быть адвокатом. Мне нравилось быть прокурором. Мне нравилось иметь жену, ради попадания в постель к которой, насколько я знал, девяносто девять процентов мужчин в этом мире отдали бы одно из своих яиц. Она была чистой сексуальной фантазией, которую я когда-либо имел. Я любил своих детей, даже если позволял им ускользать из поля моего радара.

– Итак, я преследовал плохих парней и каждый вечер возвращался домой к самой горячей женщине, которую когда-либо знал. У меня было двое детей, которых я любил, и они были хорошими детьми. Все знают, что Даллас планирует баллотироваться на пост губернатора, и думаю, что в 2006 году он этого добьется. Что это будет значить для моей жизни, не знаю. Но я планировал остаться здесь, делать то, что делал.

– А потом... в мгновение ока... все исчезло. Я узнал, что она меня не любит, что я больше не завожу ее в постели, что я был абсолютно бесполезным... более или менее. Я проснулся и понял, что я чужой для своих детей. У меня нет дома.

Он проглотил остатки нового пива, которое принес официант.

– Суть в том, маршал Голд, что я был счастлив. Так счастлив, как только может когда-либо быть, я полагаю, большинство людей. А теперь это ушло, чтобы никогда не вернуться.

Она проглотила кусок буррито и следом за ним большой и пухлый халапеньо.

– Если у меня и есть слезы на глазах, то это из-за вас, а не из-за перца, Мейтленд. Господи Иисусе, вы – унылый сукин сын.

– Я ценю, что вы не переборщили с сочувствием, маршал.

– Есть ли от этого хоть какая-то польза?

– Скорее всего, нет.

Еще через несколько мгновений она практически очистила стоявшее перед ней блюдо.

– Если хотите, я с удовольствием отвезу вас завтра утром или днем в свой спортзал, к Харли. Вы сможете позаниматься там, пока будете в городе. Это – хорошее место, а вам, похоже, и впрямь нужно отработать несколько миллионов калорий.

Она улыбнулась.

– Вы – дьявол с серебряным языком. Эта линия поведения работает с любой женщиной? По сути, вы сказали: «ты – толстая, и тебе нужно это сбросить».

– Чисто профессиональное предложение, маршал Голд. Я бы не стал использовать подобную линию поведения с коллегой-профессионалом из правоохранительных органов. Но сам я подумал, что мне будет необходимо потренироваться, просто наблюдая, как вы едите.

– На самом деле, мне действительно нужен приличный спортзал, чтобы потренироваться. Возможно, я пробуду в городе некоторое время. Так что, да, я была бы признательна, если бы вы отвезли меня туда.

– Нет проблем. Как бы вы охарактеризовали свой первый допрос меня? Продуктивный?

– Интересный. Пока не знаю, насколько продуктивный. А вы, со своей стороны, выяснили что-нибудь?

– Просто никогда, никогда не оплачивать счет, когда мы идем куда-нибудь поесть. У вас, федералов, гораздо лучшие командировочные.

Когда они встали, она сказала:

– Похоже, это может стать началом прекрасной дружбы. Мейтленд.

– Клод Рейнс и Хамфри Богарт, Касабланка.

– Еще один поклонник старого кино. Мы прекрасно поладим.

Когда такси остановилось у Хилтона, он посмотрел на нее, когда она вышла.

– Я не собираюсь провожать вас, маршал. Любой грабитель, достаточно глупый, чтобы связаться с женщиной с таким большим пистолетом на бедре, заслуживает того, что получит.

– Ценю вашу мысль, Мейтленд. Спокойной ночи.

Стоя в душе, наслаждаясь горячей водой, струящейся по ее телу, она проматывала в уме встречу. Он ей и впрямь понравился. Невозможно отрицать. Если бы они встретились вне работы, несмотря на то, что он вовсе не является отрадой для глаз, он бы ее привлек. Это облегчает задание.

Но... какой-то инстинкт, женская интуиция, как бы это назвать, подсказывал ей, что, подобно айсбергу, семь десятых Уильяма Мейтленда скрываются под поверхностью невидимыми. На первый взгляд он был трудолюбивым, преданным делу человеком, пытающимся наладить свою личную жизнь. Но что-то подсказывало ей, что есть и секреты. От него не исходили флюиды монстра или социопата, но он не был тем, кем казался.

Конечно, у всех есть свои секреты. Это является частью человеческого бытия. Но его секреты, возможно, из тех, что потрясают историю. А ее работа заключается в том, чтобы убедиться, что он не раскачает лодку.

***

Четверг, 1 декабря – 11:00 – Вкус крови

День был ветреным и сырым. Так далеко на севере дневная температура в ноябре ненамного превышала пятнадцать градусов, но завывающие ветры понизили температуру до четырех. На самом деле дождя не было, но ветер швырял капли влаги, слишком холодные, чтобы быть дождем, и слишком жидкие, чтобы быть снегом.

Больница занимала целый квартал, и даже в четверг утром отделение неотложной помощи было забито. У главного входа было так же оживленно, как в больнице в трехмиллионном мегаполисе в день, когда перестрелки и поножовщины по частоте соперничают с крушениями и пожарами, порожденными электронагревателями. Когда пациенты, семьи и врачи, приходящие на смену, и уходящие врачи и медсестры скользили вокруг каждого, немногие заметили, что два врача пришли вместе, одетые в белые халаты, как будто их только что вызвали на операцию.

Когда они выходили из отделения неотложной помощи мимо хирургических и реанимационных отделений, они обходили спасателей и водителей скорой помощи, медсестер, бегущих рысью, и интернов, пытающихся договориться о свиданиях с более горячими медсестрами, прежде чем те выйдут из зоны действия голоса.

Они шли целеустремленно, а поскольку, казалось, они точно знали, куда идут, а в оживленной больнице новые лица были обычным делом, никто не оспаривал и даже не размышлял об их цели. На стыке гражданской секции и небольшого десятипалатного люкса в глубине больницы, предназначенного для военных и других пациентов, прошедших проверку безопасности, из скрытой ниши, подключенной электронным способом к полудюжине агентств, вышли пара охранников, и остановили их.

Тот, что пониже ростом, первым протянул свои бумаги. Осмотрев их, охранники, держа руки достаточно близко к кобурам с глоками, обратили свое внимание на более высокого мужчину. Тот протянул свои бумаги. Охранник по прозвищу Питбуль взглянул на них, затем – на тонкий портфель, который тот нес.

– Откройте.

– Пошел ты.

Питбуль вытащил свой глок, еще до того как «Пошел ты» было закончено.

– Открой этот чертов чемодан. Фил, вызови сюда охрану.

Более высокий доктор не открыл портфель, но уставился на Фила и сказал:

– Позвони своему представителю профсоюза, если он у тебя есть, и выясни, какие у тебя есть возможности, когда тебя уволят за то, что ты уверен, будто защищен, потому что находишься на государственной службе. Меня назначил на эту должность сенатор. Я зарабатываю миллион в год. Ты же... сколько? Как думаешь, кому поверят твои боссы, когда их задницы будут выставлены напоказ.

– Питбуль, может быть...

– Открой этот чертов портфель, и лучше, чтобы там не было ничего похожего на пистолет или взрывчатку.

Протянув портфель Питбулю, высокий доктор щелкнул двумя защелками и открыл его перед Питбулем. Охранник, держа в одной руке глок, полез внутрь. Он вытащил серебряный футляр и поввертел его.

– Что это, черт возьми, такое?

– Мы больше не носим с собой охапки медицинских записей, если ты еще не слышал. Этот футляр содержит целую комнату записей о сорока пациентах.

– С кем ты собираешься встречаться?

Доктор взял футляр, положил его обратно в портфель, закрыл и повернулся, чтобы уходить.

– Меня здесь слишком все раздражает для визита к пациенту. Пойдем, Пол, у нас есть и другие места, где можно побывать.

Невысокий доктор кивнул.

Когда они повернулись уходить, Питбуль навел глок в спину более высокого доктора.

– Не смей уходить. Мы еще не закончили.

– С тобой закончили. Если ты выстрелишь мне в спину, то с таким же успехом можешь засунуть ствол себе в рот и вышибить мозги. Или ты, Фил, можешь убить своего напарника, а когда все это закончится, получишь повышение.

Фил схватил свободную руку своего напарника и держал ее, несмотря на свирепый взгляд, который получил в ответ.

– Господи, Буль. Остановись и подумай. У них правильные документы. Врачи все время приходят сюда с барахлом. Пусть, он – королевский мудак. Подумай и забудь о своей ссоре с Марси сегодня утром. Что общего у всех высокооплачиваемых докторов, которые приходят сюда?

Через мгновение Питбуль опустил пистолет.

– Черт, ты прав. Они все – придурки. Док, док, вернись. Мне платят за подозрительность. Я... ничего личного.

Оба врача остановились, затем, не говоря ни слова, прошли мимо двух охранников.

Глядя им в спины, Питбуль пробормотал:

– Придурки, все до единого.

Пара врачей продолжала быстро идти по коридору, освещенному ярким светом, не отбрасывающим теней. Они подошли к ответвлению и посмотрели налево, в сторону еще одной палаты и поста медсестер, затем повернули направо. Когда они уходили от поста, каждый из них надел хирургические маски, эффективно скрывавшие их черты. В течение нескольких секунд каждый из них вытащил из-под рубашки толстую, дорогую на вид серебряную авторучку и зажал ее между большим и указательным пальцами.

Они замедлили шаг, приблизившись к двум мужчинам, сидевшим на неудобных деревянных стульях с прямыми спинками по обе стороны коридора рядом с палатой. Когда приблизились две фигуры в белом, оба сидящих мужчины вскочили на ноги. Более высокий доктор оценил обстановку, не позволявшую убрать обоих мужчин одновременно. Если только у вас нет двух убийц против двух телохранителей.

– Мы здесь... – сказал он, сжимая свою авторучку, корпус которой был из податливого пластика, хотя и был спроектирован так, чтобы казаться металлическим. Его спутник, пониже ростом, делал то же самое. Оба охранника попытались дотянуться до своих лиц, словно пытаясь почесать зуд. Прежде чем они успели поднять руки, оба свалились на пол.

Головы обоих охранников двигались взад и вперед, ноги судорожно дергались. Их кисти сжимались и разжимались, но, хотя оба доктора понимали, что те пытаются вытащить из кобур Зиг-Зауэры, они понимали, что эти движения никогда не будут завершены. Их ноги начали барабанить по полу.

Невысокий доктор сунул руку в правый карман, сначала переложив ручку-убийцу в левую, и нажал кнопку, перекрывая сигнал, передаваемый системой камер и микрофонов, передающих из коридора.

В диспетчерской на цокольном этаже, построенной для наблюдения за этой секцией, специальные агенты видели заранее сделанную запись, на которой два врача улыбались сотрудникам службы безопасности, проходили мимо них за угол и исчезали из поля зрения. Два актера, выбранные и загримированные так, чтобы выглядеть как два мертвых охранника, продолжали быть бдительными еще десять минут.

Высокий доктор схватил одного из мертвых... все еще умирающих... охранников за ноги и потащил к неприметной двери в четырех метрах от него. Он протянул руку невысокому доктору, сказав:

– Возьми его за ноги. В шипах осталось достаточно яда, чтобы убить пятьдесят таких парней, как мы с тобой. И будь чертовски осторожен, даже не прикасайся к ядовитым ручкам.

– Не волнуйся, Фрэнк. Я бы предпочел, чтобы мне выстрелили в голову. Такие вещи вызывают у меня кошмары. Эти ребята похожи на лягушек на столе для препарирования из десятого класса биологии, просто дергаются. Боже, я надеюсь, что они на самом деле мертвы и без сознания.

– Не имеет значения, как умирать. Когда ты мертв, то мертв, и тебе все равно, насколько отвратительно ты выглядишь.

Они осторожно втащили оба все еще дергающихся, двигающихся трупа в комнату, в которой находились медицинские принадлежности, чистящие средства и униформа для врачей и медсестер, и очень осторожно спрятали тела под грудами униформы.

Как только они собрались уходить, Бульдог оглянулся и увидел легкое движение под грудами белого. Он оттолкнул Фрэнка и почти выбежал из комнаты.

– О, Боже, Фрэнк, прости. Но мне показалось, что меня сейчас стошнит. Господи Иисусе, они все еще двигаются. Разве я не могу вышибить им мозги и заставить их перестать двигаться?

– Ты хочешь взять на себя вину за провал этой миссии? Только потому, что от этих тел у тебя мурашки по коже? Сколько мужчин, женщин и детей ты застрелил, зарезал и задушил, а два дергающихся тела сводят тебя с ума.

– Это их не убивает, это - способ, от которого они не умирают. Это неестественно.

– Просто встань прямо здесь и убей любого, кто появится и сможет стать проблемой. О цели позволь позаботиться мне.

Фрэнк подошел к палате для пациентов и левой рукой вытащил из-под куртки серебряный футляр, а правой вытащил автоматический пистолет из пластикового сплава, сделанный по образцу глока без металлических деталей и с пластиковыми пулями. Он по привычке прислушался, но не услышал ничего, кроме тихих голосов. Цель должна была быть одна. Вероятно, это был телевизор, но если внутри есть кто-то еще, придется вычищать все представительство.

Он толкнул дверь и вошел внутрь. На больничной койке, приподнятой под углом примерно в тридцать градусов, лежал посол Джеффри Каррингтон. Он смотрел какое-то женское дискуссионное шоу. Фрэнк заметил камеры наблюдения, но проигнорировал их. Тот же самый главный сигнал с актерами, похожими на умирающих охранников, что был записан на пленку, был и с актером, играющим роль посла.

Седовласый мужчина на кровати повернулся, чтобы посмотреть на Фрэнка и его глок.

В левой руке он держал пульт от телевизора и выключил звук.

С выражением на лице, которое было почти улыбкой, он сказал:

– Довольно долго. Я думал, вы обо мне забыли. Ребята из разведки сказали, что убив мою семью, вы своего добились. Что приходить за мной было бы уже слишком. Но я думал, что вы придете за мной... что ваши боссы – анально-маниакальные маньяки-убийцы, и вы не будете удовлетворены, пока не закончите работу со мной.

– Ты не боишься? – спросил Фрэнк, стоя в дверях.

Улыбка исчезла.

– А с чего мне бояться? Что ты можешь сделать, кроме как убить меня? Смерть меня не пугает. Вы убили в этом мире все, что я любил, все причины, по которым я просыпался по утрам.

А потом, как ни странно, он улыбнулся. Широкой улыбкой.

Он вытащил правую руку из-под белой простыни. На ладони он держал круглый голубой овоид с несколькими выступающими антеннами.

– На самом деле, ты принес мне единственное в этом мире, чего я хочу на самом деле. Видишь, что я держу в руке? Похоже на игрушку, не правда ли? Не такую уж и большую. Просто сигнал у нее как у водородной бомбы. Не имеет значения, какой у вас имеется вид электронной магии, это вызовет сигнал, который не может быть заблокирован и за сотню миль. Там всегда есть охрана, но сейчас у каждого выхода стоит тысяча человек. На крыше, в подвале, на всех уровнях. У них есть звуковые бомбы. Психоделические взрывы, газы, которые вскроют МОЗГИ ВСЕМ, кроме специально оборудованной охраны. Не имеет значения, насколько ты хорош. Тебя остановят, отвезут куда-нибудь и будут медленно и тщательно препарировать, пока ты не расскажешь все что знаешь о монстрах, на которых работаешь.

Фрэнк медленно и осторожно сунул неметаллический глок обратно в наплечную кобуру под белым халатом. Он протянул раскрытую ладонь, чтобы показать, что убрал пистолет в кобуру.

Любопытство посла Каррингтона было очевидным, когда он поднял руку с сигнализатором водородной бомбы в воздух.

– Не имеет значения, даже если ты и уберешь пистолет. Я все же призову гнев Соединенных Штатов на твою жалкую задницу.

– Ты – неглупый человек, посол. Независимо от того, активируешь ты этот сигнал или нет, я все равно могу в одно мгновение убить тебя, а с нашими ресурсами, думаю, у меня будет хороший шанс выбраться. Но, как видишь, я убрал оружие в кобуру. Почему я убрал его? Потому что, включишь ты сигнализацию или нет, я не собираюсь тебя убивать. Если ты активируешь сигнал, я развернусь и выйду.

– Почему? К чему столько хлопот?

– Я буду рад объяснить это, если ты дашь мне минуту. Дай минуту, и через две минуты будешь умолять тебя убить. А если не сделаешь в точности то, что я тебе скажу, я просто уйду отсюда и оставлю тебя в живых.

Посол уставился на убийцу глазами, выглядевшими так, будто они не закрывались во сне в течение долгого, долгого времени.

– Мне все равно, какой у тебя замечательный план, чтобы меня убить, ты не сможешь помешать мне включить эту сигнализацию. И либо ты умрешь, пытаясь выбраться, либо умрешь очень медленно и мучительно. Ты ведь профессионал, верно? Скольких людей ты убил?

– Очень многих.

– Я наблюдал за твоими глазами. Я хочу посмотреть, смогу ли увидеть в твоих глазах страх. Ты когда-нибудь думал о смерти? На что это будет похоже в мгновение, прежде чем ты погаснешь как свеча на ветру? Хватит ли у тебя воображения представить, как это будет? Просто перестать существовать?

– Честно говоря, нет. Позволь напомнить тебе, держи руку подальше от пульта. Я хочу кое-что сделать, и если ты опять отреагируешь шоком, я тебя не убью. А как только правительство поймет, что у нас есть, они спрячут тебя там, где мы никогда больше не сможем тебя найти. Они не позволят тебе покончить с собой. Это – твой последний шанс сбежать.

Держа перед собой серебряный футляр, он щелкнул ручками и открыл его. Внутри был DVD-плеер. Он нажал кнопку сбоку от проигрывателя.

– ПАААПААА ПАААПААА!! ПОЖАЛУЙСТА, ЗАСТАВЬ ИХ ОСТАНОВИТЬСЯ. СТООЙТЕЕЕ. МНЕ БОЛЬНО. МНЕ БОЛЬНО.

Бессловесный вопль, за которым последовало судорожное дыхание.

– Если ты посмотришь внимательно, – сказал убийца, – то увидишь, что человек, держащий нож, отрезал все пальцы на правой руке твоей дочери. Ей было девять, не так ли? Через мгновение ты увидишь, как он выколет ей правый глаз, а прежде чем с ней закончат, они выколют их оба. Ей оставили язык, чтобы она могла кричать до самого конца. Людей, которые это сделали, по-испански называют «Сумасшедшими». Многие убийцы, профессиональные убийцы, проводят черту в том, чтобы пытать и калечить детей. Сумасшедшие же не против. Они даже просят о такой работе.

– Если ты посмотришь внимательно, а я передам тебе плеер, если захочешь посмотреть крупный план, то увидишь, как трое мужчин насилуют твою жену всеми способами, которыми можно изнасиловать женщину. Если ты сможешь выдержать и это, то можешь посмотреть, как они снимают с нее кожу живьем, с головы до ног. И на этом с ними все, но твоих двух сыновей тоже пытают. Заключительным актом было то, что твой старший сын задушил младшего. Ты простишь его, потому что человек может вынести только ограниченную боль, а они пообещали, что просто убьют его, если он убьет своего брата.

В тишине, нарушаемой лишь звуками убийства его семьи, посол лишь прерывисто дышал. В его глазах была пустота. Убийца подумал, не довел ли его этот последний удар до безумия. Что разрушило бы его планы. Сумасшедший мог сделать все что угодно, включая включение сигнализации, которую он держал.

– Посол. Посол. Будь со мной. Я знаю, что тебе не рассказывали о том, что случилось с твоей семьей. Я знаю, что тебя не подпускали к этим записям, что были оставлены на месте преступления. Ты ценен для правительства, а они знали, что запись тебя погубит. Тебе никогда не позволят увидеть ее или даже узнать о ее существовании до тех пор, пока ты им больше не станешь не нужен.

– А теперь я хочу, чтобы ты осторожно положил пульт от сигнализации на кровать. Заведи руки за голову. Я очень осторожно подойду к тебе. Если ты включишь его, я отсюда уйду. Правительственные агенты узнают, что произошло, потому что я оставлю эту запись здесь. Они поймут, что больше никогда не смогут тебе доверять. Ты станешь пленником до тех пор, пока наркотики и промывание мозгов не убедят их, что все это стерто из твоей памяти.

– Но что бы они с тобой ни делали, где-то внутри тебя останутся воспоминания, и снова и снова будут приходить сны... Ты никогда больше не будешь хорошо спать по ночам.

– Но если ты отдашь мне пульт, я всажу две пули в твой мозг, и это будет самым милосердным концом, которого ты можешь ожидать. Если ты религиозный человек, то сможешь снова увидеть свою семью. Если же ты не религиозен, то будешь спать вечно, и у тебя не будет плохих снов.

В этих старых, усталых глазах заблестели слезы, когда мужчина в кровати осторожно положил пульт и закинул руки за голову. Убийца, не сводя глаз с посла, обошел кровать и схватил пульт. Осторожно придерживая его левой рукой, он вытащил глок и встал над своей целью.

Человек в постели поднял глаза со слезами на щеках и сказал:

– Спасибо.

– Все умирают, – сказал Убийца, а затем добавил: – Закрой глаза.

Две пули вонзились ему в глаза брызгами крови, и убийца уронил на кровать серебряный футляр. Он повернулся, чтобы выйти из палаты, но увидел стоящую в дверях высокую брюнетку-медсестру.

Она дернулась назад, когда убийца всадил две пули ей в сердце, а затем упала на бок, когда коротышка-убийца всадил еще две пули ей в висок. Двое мужчин почти одновременно добрались до нее, затолкали ее тело в ванную комнату и захлопнули дверь.

Оглядев друг друга, чтобы убедиться, что на их белых халатах нет крови, они быстро, но не бегом, вышли за дверь. Вероятно, у них было время, чтобы выбраться. Когда они приблизились к двум охранникам у входа в охраняемую зону, Питбуль и Фил повернулись в их сторону.

Более высокий убийца направился прямо к Питбулю и сказал:

– Мне вообще-то не нравится, когда меня называют мудаком, – и дважды выстрелил ему в лицо, не замедляя шага. Фил застыл, глядя смерти в лицо и задаваясь вопросом, сказал ли он своей жене, что любит ее, прежде чем уехать утром.

– Не надо, пожалуйста. Я ничего не видел.

Бульдог сказал:

– Фрэнк просто разозлился. Отвернись,

Когда Фил с надеждой отвернулся, внутри него вспыхнула звезда, коротышка-убийца дважды выстрелил ему в затылок, затем остановился, чтобы всадить пулю в висок, и поспешил догнать Фрэнка.