Внимание! В этой части рассказа поти нет сексуальных моментов. Если вы зашли сюда за этим - эту часть рассказа можете пропустить.

Курай.

Я смотрю на предложенный Лиссой комплект одежды и улыбаюсь. Чуть наклоняю голову, позволяя взгляду скользить по её телу. Она всё ещё абсолютно голая. Стоит в шаге от кровати — обнажённая, спокойная, уверенная в себе до дерзости. Спина прямая, ноги чуть расставлены, плечи расслаблены. Свет из окна ложится на неё мягкими бликами, подчеркивая изгибы, отражаясь на коже, словно на тёплом мраморе.

А я — в одной только рубашке. Её ткань касается тела едва-едва, словно воздух — шелестит на бёдрах, задевает соски, когда я двигаюсь. Без белья под ней я чувствую каждое своё движение слишком явно. Пульсация между ног отдаётся в бёдрах, дыхание чуть учащено, хотя я сохраняю спокойное лицо.

Мы стоим друг напротив друга — две грани, две противоположности, отражённые в одном зеркале. И вдруг меня накрывает.

— А давай… одинаково? — говорю я, выпрямляясь. Слова словно рвутся сами, изнутри, из ощущения, что мы сейчас не просто девушки в комнате, а что-то большее. — Сделаем двойной удар.

Она поворачивает голову ко мне. Глаза блестят, прищурены. Уголки губ поднимаются в еле заметной улыбке.

— Эротически провокационно?

— Конечно, — отвечаю, не отводя взгляда.

Я чувствую, как волна предвкушения проходит по телу — как будто за нашей игрой уже наблюдает кто-то невидимый, затаившийся за гранью зеркала. Это не просто переодевание — мы собираемся нарисовать себя заново. Образом. Стилем. Смелостью. Желанием.

Лисса улыбается шире, потом легко поворачивается, и я смотрю, как движутся её лопатки, как мягко раскачиваются бёдра, когда она идёт к шкафу. Голая. Совершенно. Ни капли стеснения. Только свобода.

Она не оглядывается, просто говорит:

— Нам нужно создать образ не просто близняшек, а… опасных близняшек.

Я смеюсь, бросаю ей в спину:

— Ага, чтобы прохожие влюблялись, а у Нэти челюсть отвалилась?

— Именно, — отзывается она спокойно. — Я выбираю чёрное.

Я иду следом. Рубашка колышется на бёдрах. Почти обнажённая — только мягкая ткань на коже. Я чувствую, как она прилипает чуть ниже живота, как воздух ласкает бедро там, где рубашка приподнята. Каждый шаг становится осознанным. Но стыд? Нет. Он остался где-то за пределами этой комнаты.

Шкаф — наш мини-храм. Всё развешано с трепетной педантичностью: тут бархат и кожа, там шифон и кружева. На полках — коробки с аксессуарами, в ящиках — чулки, перчатки, гетры. Это не просто одежда — это боеприпасы. Сцена. Реквизит. Вся наша сущность — в каждом шве.Мы собирали их долго, вдумчиво, как будто складывали палитру своей души по слоям и тканям. Есть секция “для дождя и книг”, есть полка “только если ночь”, и есть отдельный угол — “чтобы всех вынесло к чёрту”.

Я стою чуть позади, наблюдая, как Лисса перебирает вешалки. Она двигается уверенно, с ленивой грацией. Поднимает руку — и обнажённая грудь слегка покачивается, соски напрягаются от лёгкого сквозняка. Когда она наклоняется, чтобы достать что-то с нижней полки, я ловлю себя на том, что не могу отвести взгляда. Прямая спина, линия талии, плавный изгиб ягодиц — всё в ней сейчас красиво до безумия.

Лисса стоит возле шкафа, и я следую за ней, вставая рядом, ощущая, как прохладный воздух щекочет ноги — под рубашкой на мне все еще нет ничего. Я чувствую её взгляд, скользнувший по моим бёдрам, когда я двинулась следом, и в ответ — лишь мягкая, почти лениво-хищная улыбка. Мы в нашем обнажённом естестве. Она — полностью голая, я — в рубашке на голое тело, запах шальной безумия и страсти будто движется с нами - от груди, оголяя кожу и раскрывая душу.

— Нам нужен образ не просто близняшек, — говорит Лисса, уже перебирая плечиками вешалок, и в её голосе звучит азарт. — А опасных близняшек.

— Чтобы прохожие влюблялись, а у Нэти челюсть отваливалась? — фыркаю я, наклоняясь и вытягивая тяжёлую кожаную юбку. Шершавый материал приятно царапает кожу пальцев. — Это?

— Слишком прямолинейно. Я хочу кожу. Но... провокационно. Минимум ткани, максимум внушения.

Я не могу не залюбоваться ею, пока она перебирает вешалки — её голое тело движется с гибкой уверенностью, ягодицы упруго перекатываются, когда она встаёт на носки, дотягиваясь до верхнего уровня. Её соски чуть затвердели, и я невольно представляю, как тонкое кружево сядет на них, подчёркивая, а не скрывая.

— Вот, — говорит она, выуживая из глубины шкафа короткие кожаные шорты. Чёрные, гладкие, с боковыми вырезами. Она прижимает их к бёдрам, слегка выгибается, как будто уже чувствует, как ткань обнимает её.

— Они выглядят как грех, — комментирую я, глядя, как блеск кожи подстраивается под изгибы её тела. — Начинаешь с них?

— И гетры. Те, с чёрными стрелками. До колен. Пусть будут ножи, направленные вверх.

— Тогда мне — те, со шнуровкой. Хочу создать эффект: «я вообще не старалась, но всё равно выгляжу так, что у людей дыхание собьётся», — улыбаюсь я и тянусь за гетрами. Они чёрные, плотные, с перекрёстной шнуровкой по бокам, чуть жесткие на ощупь — как броня.

Лисса, не оборачиваясь, нащупывает в ящике чёрные кружевные трусики и, обернувшись, метко кидает их мне. Они мягко падают мне на грудь, скользя по вырезу рубашки, и я чувствую, как холод кружева касается соска. Лёгкая дрожь проходит по спине. Её взгляд — озорной, почти невинно-подлый.

— Это тебе. Всё равно без лифчика пойдёшь.

— Не обсуждается, — ухмыляюсь я, стягивая рубашку. Её ткань касается тела, оставляя прохладный след, и я на секунду задерживаю движение — наслаждаясь тем, как воздух обнимает голую кожу.

Лисса, совершенно не смущаясь моей наготы, наблюдает, пока я натягиваю трусики. Кружево ложится плотно, чуть врезается в бёдра, ощущение почти эротичное — как ласка с нажимом. Я чувствую, как нарастающее возбуждение приятно гудит между ног, но не даю ему вырваться. Пока нет.

— Я хочу то чёрное платье. С вырезом на спине, — говорю я, облизнув губу. — Оно просит быть надетым без нижнего.

— Само собой. Воздух под ним — лучшее бельё, — отзывается она и стягивает свои шорты вверх, медленно, с нарочитым вниманием. Я смотрю, как ткань обтягивает её попу, натягивается на изгибе бёдер, чуть скользит по коже. Это зрелище — почти преступление.

Пока она натягивает гетры, я достаю платье — чёрное, плотное, с бархатистым блеском. Поднимаю его над головой и медленно опускаю на тело. Когда прохладная ткань касается груди, соски сразу отзываются — я чувствую, как платье их подчёркивает, не скрывая. Спина открыта до поясницы — и я провожу пальцами по позвоночнику, наслаждаясь тем, как воздух целует мою кожу.

— А пальто? — спрашивает Лисса, не глядя.

— То, что с потайными пуговицами. Чтобы выглядело скромно. И никто не догадался, что под ним — только кожа и кружево.

— Идеально, — шепчет она, натягивая гетры. Её пальцы скользят по ногам, растягивая ткань, прижимая её плотно, и я ловлю себя на мысли, что хочу быть на месте этой ткани.

— А ты? — спрашиваю я, глядя на её собранный образ. Шорты, гетры, острые сапоги с пряжками. Осталось только…

— Чёрный топ. Обтягивающий. И полупрозрачная кружевная блузка сверху. Там всё будет видно, особенно если свет сзади.

— Нэти потеряет дар речи.

— Идеальный побочный эффект.

Мы двигаемся рядом, время от времени касаясь друг друга плечом, бёдром, рукой. Я застёгиваю пальто — оно гладко ложится по фигуре, мягкое и строгое, скрывая всё, что под ним — а там только огонь.

Лисса подходит ко мне и поправляет воротник. Я чувствую её дыхание у шеи, и оно вызывает по телу волны мурашек.

— Эти гетры делают тебя неприличной, — шепчет она, глядя вниз.

— Только гетры? — усмехаюсь я.

— Всё остальное я уже приняла как неизбежное зло.

Она наклоняется, подбирает шляпу — чёрную, с кожаным ремешком. Я выбираю ту, что с широкими полями и бархатной лентой. В зеркале мы смотрим друг на друга.

— N'est-ce pas, chérie? — говорю я, и язык на губах чуть подрагивает от возбуждения. (Не так ли, дорогая?)

— N'est-ce que la perfection, ma sœur, — шепчет она в ответ. (Разве мы не совершенство, моя сестренка?)

Мы — не просто близняшки. Мы идеальное слияние намерения и тела. Красота, в которой не ищешь оправдания.

Она наклоняется, подбирает шляпу — чёрную, с узким кожаным ремешком. Та самая — немного французская, дерзкая и строгая, как взгляд через бокал сухого вина. Я тянусь к своей — с широкими полями и бархатной лентой. Увидев их в Париже, мы мгновенно влюбились. Они стали нашими масками — надевали их, когда хотели быть кем-то чуть более дерзким, чуть менее предсказуемым.

Мы поворачиваемся к зеркалу.

— Мы как… ночь и полночь, — говорит Лисса, поправляя шляпу. Её лицо в тени поля кажется ещё загадочнее, губы — полнее.

— Или как кофе и ликёр, — усмехаюсь я. — Горькое и сладкое. Только мы обе умеем быть тем и другим.

Я поворачиваюсь к ней боком, и ткань платья мягко тянется по телу. Соски ощущаются под ней особенно остро, как будто ткань не скрывает, а подчёркивает. Шляпа добавляет образу зрелости. Взрослости. Не внешней — внутренней.

— Так, теперь верх, — говорит Лисса, оглядываясь в сторону окна. — Там солнце, но всё-таки октябрь. Притворяется тёплым.

— Пальто или куртки? — спрашиваю я, открывая узкий шкаф у стены. Он пахнет эвкалиптом и улицей. Я вынимаю чёрное пальто с глубокими карманами и внутренней подкладкой из бархата. Ткань тяжёлая, но сидит на теле, как вторая кожа.

— Пальто. Сегодня мы не бунтари. Сегодня мы венчальные вдовы, решившие не возвращаться в церковь, — усмехается Лисса и тянется за своим: почти такое же, но с узором на подоле. Почти незаметным, но если приглядеться — узор из тонких ветвей. Оно на ней сидит идеально. Как будто выросло на ней.

Я помогаю ей надеть пальто, стоя совсем близко. Ловлю её дыхание у ключицы. Тонкое, прерывистое. Мои пальцы задерживаются на пуговице чуть дольше, чем нужно.

— К чёрту намёки, — шепчу я. — Ты слишком красиво скрываешь свои чувства.

— А ты — слишком откровенно их демонстрируешь, — отвечает она, поворачиваясь и подтягивая ворот пальто. Затем скользит ладонью по гетре — чуть выше колена. Просто жест, но у меня перехватывает дыхание.

— Эти шорты на тебе… почти преступление.

— «Почти»? — поднимает она бровь. — Не сомневайся. Если кто-нибудь на улице начнёт заикаться — я сделаю вид, что случайно уронила сумочку, — она демонстративно наклоняется вперёд, выдавая линию ягодиц в обтяжке.

— И тогда весь город упадёт вместе с сумочкой, — шепчу я ей в ухо.

Мы смеёмся тихо, с той самой особой интонацией, в которой есть знание тела друг друга и мира. Потом — быстро, по-семейному слаженно — собираем в комнате всё лишнее. Сбрызгиваем воздух духами. Сглаживаем следы утренней суеты. Комната снова выглядит аккуратно, но в воздухе всё ещё держится что-то… живое. Насыщенное. Как музыка, затихшая только что.

Мы выходим в прихожую. Светлый коридор. Зеркало в полроста. Шкафчик с перчатками и кремами. Подставка для обуви. На нас — сапоги, почти одинаковые, только у Лиссы серебристая пряжка, у меня — тёмная, почти незаметная.

Я стою ближе к зеркалу, поправляю шляпу. Тень от полей закрывает глаза, делая выражение лица строже, старше. Мне нравится эта версия себя — женщина, которую не спрашивают, как её зовут, а пытаются догадаться, боятся ошибиться.

— Подумай, — говорит Лисса, подходя ко мне сзади. — Мы сейчас выглядим так, как будто вышли из дорогой винтажной рекламы духов. Или как будто убили мужа и поехали в Париж.

— Обе версии устраивают, — отвечаю я, не оборачиваясь.

Она касается моей талии — жест, почти неуловимый. Как будто просто поправляет край пальто. Но я знаю. Я чувствую. Между пальцами и тканью — только кожа.

— Ты готова? — спрашивает она.

— Почти, — вытягиваю губы, наношу прозрачный блеск. — Теперь — да.

Лисса берёт маленькую сумочку. Я — ключи. Её пальто застёгнуто полностью. Моё — раскрыто, как намерение. Под ним — платье, плотное кружево, кожа и уверенность. Я ощущаю, как прохладный воздух коридора касается голых бёдер, и это… приятно. Как лёгкое напоминание, что я не просто оделась. Я создала ощущение.

Мы замираем перед дверью. Вслушиваемся. В коридоре — тишина. Только утро. Только мы. И начало.

— Всё, — говорю я, поворачивая ключ. Замок щёлкает. — Пошли покорять город, сестра.

— Или разрушать его?

— Посмотрим, кто первый попадётся под каблук.

Мы выходим.

В подъезде пахнет камнем, октябрём и первым настоящим светом. И каблуки отбивают наш ритм — два удара. Две ноты. Две тени, сливающиеся в одну.

На улице свежо, но уже приятно — солнце не греет, оно просто играет светом на коже, подчеркивая изгибы, оттенки и движения. Я чувствую, как прохладный ветер касается бёдер под полами пальто, как тонкие шорты чуть натягиваются на каждом шаге, напоминая о себе. А гетры на ногах дают ощущение тонкой защищённости, как перчатки для тела.

Рядом идёт Лисса. Идёт, будто знает: на неё смотрят. Прямая спина, свободная походка, лёгкий разворот бедра в каждом шаге. Её пальто застёгнуто наглухо, но даже оно не скрывает — она вся в контроле. В удовольствии. Она — как песня на французском: ты не понимаешь слов, но хочешь слушать снова и снова.

Я иду чуть впереди, ветер играет полами моего пальто, приоткрывая край кружевного платья. Я знаю, как это выглядит. И я не хочу прятаться. Мы с ней не скрываемся — наоборот, мы словно ставим под свет витрины. Себя. Свою дерзость. Своё «можем, если захотим».

— Смотри, — говорю, наклоняя голову в сторону мужчины у витрины. Лет сорока, хороший костюм. Но глаза — где-то на уровне моих бёдер.

— У нас теперь фан-клуб? — Лисса улыбается, едва заметно, почти лениво. Как будто это всё — нормально.

— У нас теперь секта, — отвечаю я. — Чёрная, с послевкусием ванили и лёгкой развратности.

— И немного французского шика, — добавляет она, поправляя шляпку. Я замечаю, как её палец касается кончика брови. Этот жест — убийственно точен.

Мы идём неторопливо. Почти плавно. Как будто пространство разворачивается под нас. Женщины смотрят с непониманием и завистью. Мужчины — как будто увидели что-то мифическое. Парни на остановке приподнимаются с лавки, один даже толкает другого в бок. Сзади кто-то присвистывает — мы не оборачиваемся.

Мне нравится это ощущение. Быть воспринятой. Быть замеченной, но непонятой. Ни один из них не знает, что у меня под платьем нет белья. Но некоторые… чувствуют. Это как нота в аккорде — не явная, но формирующая всё звучание.

— Как думаешь, заметят? — шепчет Лисса, приближаясь вплотную. Её голос у самого уха, и я чувствую, как на коже поднимается лёгкая дрожь.

— Ты хочешь проверить?

— Нет. Я хочу, чтобы они гадали.

Я закусываю губу — не для флирта. Просто… чтобы сдержать улыбку. Мы не играем — мы дышим этим.

Нам ещё почти час до встречи с Нэти. Но мы не торопимся. Весь кайф — в пути. В этой походке вдвоём. В нашем неслучайном попадании в такт. Мы не смотрим друг на друга, но знаем: шаг, взгляд, разворот плеча — всё дублируется зеркально.

Уже подходим к ТЦ, когда у обочины медленно тормозит машина. Новенькая Toyota — сверкающая, тёмно-вишнёвая, будто капля вина. Из окна высовывается девушка — лет двадцати пяти, может чуть старше. Рыжевато-русые волосы, сияющая кожа, острые скулы, серо-зелёные глаза. Очень красивая. Но без претензии. В ней нет «смотрите на меня» — и именно это делает её такой притягательной.

— Извините! — говорит она. — Девушки… можно? Пожалуйста. Вы такие… чёрт, как из глянца. Я просто… ну… — она чуть запинается, потом смеётся. — Можно я вас сфотографирую? Для себя. Несколько снимков. Очень прошу.

Мы переглядываемся с Лиссой. Одним взглядом понимаем — не можем отказать. Она искренна. Она восхищена. Она не просит использовать нас. Она хочет зафиксировать момент.

— Конечно, — отвечаю я первой. — Только ты тоже красивая. А машина вообще — как из клипа.

— Спасибо… Я… чёрт, вы обе как кино. Как будто идёте не по улице, а по сцене. — Она выходит из машины с телефоном, и её кожаная куртка слегка блестит на солнце. Фотоаппарат у неё в руке — не телефон, настоящий, зеркальный. — Только пару ракурсов. Пожалуйста.

Мы позируем. По очереди. Вместе. С перекрещёнными взглядами, с шляпами на затылке, с руками на бёдрах. В какой-то момент Лисса целует меня в висок, и я знаю — этот кадр будет её любимым. Девушка щёлкает, почти не дыша.

— Девчонки, вы… огонь. Я… если хотите, я могу вам потом скинуть снимки. Мой инста…

— Телефон, — перебивает Лисса и протягивает ладонь. — Только не деньги.

— Конечно, какие деньги?! Вы что! Это просто… ну… благодарность. Но если не хотите — ладно. Телефон — да. — Она диктует номер, и я сохраняю его под именем «Тойота. Глаза».

— Приятной охоты, — говорим мы ей.

— Удачи вам в покорении мира, — отвечает она.

Машина трогается, растворяется в потоке. А мы снова идём. В торговый центр, навстречу с Нэти. Но теперь — с лёгкой улыбкой. С ощущением, что мы сегодня не просто красивые. Мы — событие.

И только Лисса вдруг тихо шепчет:

— Надеюсь, у неё был полный аккумулятор.

Я улыбаюсь, не отвечая. Мы знаем: эти кадры будут жить. Но главное — мы живём внутри них.

***

У входа в ТЦ нас встречает летняя терраса — пустая, почти забытая, как после вечеринки, которую никто не хотел заканчивать. Столы стоят, будто в ожидании чуда, без скатертей, в лёгкой полутени. Официант у дверей скучает, лениво перебирая салфетки. Мы даже не спрашиваем — просто берём по мороженому. Я — ванильное, Лисса, конечно, клубничное. Она всегда выбирает вкус, который пахнет летом.

Усаживаемся за столик в тени. Бок о бок, идеально подогнанные друг к другу. Я опускаюсь первая, чувствую, как ткань платья касается коленей, холодит. Лисса села почти одновременно — её шорты натянулись чуть выше бедра, и я украдкой провожу взглядом по линии её ноги. Мы знаем, как сидеть — и делаем это именно так. Не слишком вызывающе, но достаточно, чтобы не отвести глаз.

Прохладный воздух обтекает ноги, я чувствую, как он проскальзывает под полы пальто. От мороженого — сладкий холод, но он скорее будоражит, чем охлаждает. Лисса облизывает ложку медленно, как всегда, с этим ленивым полуприкосновением языка к губам. Я ловлю себя на том, что повторяю за ней. Почти машинально. Мы давно уже не копируем друг друга — мы просто в резонансе.

— Нам надо так ходить почаще, — говорит она, чуть склонив голову. Я вижу, как солнечный блик скользит по её щеке.

— Это как спектакль. Только без сцены. И зрители в первых рядах даже не знают, что уже попали в пьесу.

Я делаю глоток воздуха — он плотный, насыщенный ароматами кофе и городской пыли.

— Думаешь, они заметили, что мы полностью одинаково одеты?

— Думаю, они заметили слишком много. И теперь обречены думать об этом до вечера, — говорю я, играя ложечкой в стаканчике. — Особенно тот парень слева. У него ложка зависла в воздухе секунд на десять.

Лисса чуть наклоняется ко мне, её волосы касаются моего плеча. Я знаю этот запах — клубника, её шампунь, немного кожи.

— А та девушка… с камерой. — Лисса говорит тихо, почти будто признаётся.

Я сразу понимаю, о ком она. Вижу перед глазами, как блеснул кузов машины, как из окна выглянуло лицо — светлое, почти сияющее. Словно не девушка, а ожившая реклама духов: естественная, с чуть растрёпанными волосами и такими честными глазами, что хочется поверить любой её просьбе.

— Она красивая, — говорю я. — И не такая, как все. Она смотрела… не чтобы взять. Чтобы запомнить.

— У неё был классный стиль. Кожанка, майка, этот серый рюкзак... такая настоящая.

— У неё была хорошая камера, — добавляю я. — Значит, кадры будут не просто для сторис. Наверное, она и вправду их потом пересмотрит. Не один раз.

— Ты взяла у неё номер? — спрашивает Лисса, будто между делом.

— А ты не заметила? Под именем «Тойота. Глаза».

Она смеётся. Густо, глухо, как будто внутри неё откатилось воспоминание, и теперь оно согревает.

— Может, она и правда фотограф. Или просто… влюбилась на секунду. Бывает же такое?

— Конечно. — Я наклоняюсь ближе. — Встретить кого-то. На десять минут. И уже помнить запах её машины. Или то, как её пальцы держали объектив.

Лисса облизывает уголок губ, и я ощущаю, как у меня внутри дрожит нечто очень хрупкое.

— Мы просто сидим, — говорит она вдруг.

— Но это не просто. Это — мы.

Я смотрю на нас со стороны, представляю: две девушки, абсолютно чёрные, как ночь и её отражение. Блестящие волосы, одинаковые движения, одинаково тёплые мороженые, одинаковая реакция на ветер. И при этом — мы разные. Лисса и Курай. Глубина и тень. Игра и замысел.

Прохожие идут мимо. Кто-то замедляет шаг. Кто-то останавливается. Официант поглядывает, будто не решается подойти и спросить, не нужно ли нам что-то ещё. Вокруг — город, движение, спешка. Но вокруг нас — свой круг. Тихий, точный, будто очерченный пером по воде.

И в этот момент, прямо здесь, я чувствую: мы не просто вышли из дома. Мы что-то начали. И у этого начала уже есть вкус — ваниль и клубника, на кончике языка.

Мороженое почти растаяло. Липкость на языке приятно сочетается с прохладой воздуха, а настроение — на удивление ровное, как струна, натянутая между удовольствием и предвкушением. Я лениво провожу пальцем по губе, убирая сладкую каплю, и замечаю, как Лисса в третий раз делает то же самое. Уголок её рта чуть приподнят — не улыбка, а обещание. Я знаю это выражение.

Прохожие идут мимо. Замедляют шаг, задерживаются взглядами на наших юбках, колготках, на гетре, которую я сегодня нарочно натянула выше обычного — почти до середины бедра. Хотела ли я провокации? Возможно. Но, скорее, это просто совпало с тем, как я чувствую себя сегодня: почти неуязвимой.

Телефон в кармане пальто завибрировал, прервав цепь удовольствия. Я достаю его, и Лисса, склонившись, заглядывает через плечо. Сообщение короткое, но в фирменном стиле Нэти: «Вы где?»

Лисса поворачивает ко мне экран, и мы обе синхронно фыркаем. Конечно, она опоздала. Конечно, мы не сказали, где именно сели. Это не невнимательность — это наша молчаливая игра в телепатию, которую она снова проиграла.

— Твоя очередь отвечать, — говорит Лисса, делая вид, что занята мороженым.

— Уже, — улыбаюсь я, отправляя ей стикер с чертёнком и нашу геометку. — Сейчас подойдёт и начнёт ворчать. Как будто это мы опоздали.

Через несколько минут я замечаю её. Нэти. Немного лохматая, как всегда, с чуть уставшими глазами и походкой, в которой одновременно есть и усталость, и врождённая грация. Плечо слегка опущено — там висит сумка. Она пока нас не видит, скользит взглядом по толпе, но вот — замирает.

— Вот это да… — шепчет она, подходя ближе, и я чувствую, как её внимание обволакивает нас с головы до ног. Она прямо смотрит, сканирует, будто её глаз — объектив. — Вы… серьёзно? Абсолютно одинаково?

Я чуть наклоняюсь вперёд, чувствуя, как платье скользит по бедру.

— Не совсем, — говорю с лукавой полуулыбкой. — У нас разная обувь. У меня платье, у неё — шорты. И шляпы не совпадают. Так что…

— …мы оставили публике шанс выжить, — добавляет Лисса, и я почти слышу, как щёлкает воображаемый затвор камеры: такой момент стоило бы запомнить.

Нэти качает головой, усаживаясь напротив и швыряя сумку на стул рядом. Щурится, будто всё ещё не верит.

— Это… даже не эффектно. Это опасно. Вы слажены, как… синхронизированные феи из тёмной балетной сказки.

— Это был комплимент? — Лисса игриво поднимает бровь и делает глоток из стакана.

— Абсолютный. Я сама в лёгком ступоре. Вы бы видели охранника у входа. Он смотрел на вас так, будто вы у него перед глазами материализовались. Я думала, он уронит рацию.

— У нас есть дар, — вздыхаю я, откинувшись на спинку кресла. — Вводить мужчин в эстетический ступор. Только взглядами. И немного синхрона.

Мы хихикаем. Лисса сдержанно, с этим её характерным прищуром, а я — глубже, чуть пониже голосом. Даже прохожие у соседнего столика улыбаются, будто поддались общему настроению.

— Кстати, — говорю я, распрямляя плечи. — Помнишь, я рассказывала, что наставник сомневался насчёт роли Чёрного лебедя? Так вот. Он всё же решил вернуть её мне.

Нэти приподнимает бровь. Без удивления — скорее, с чувством: я так и знала.

— Я догадывалась. Он в последний день репетиции смотрел на тебя так, будто уже мысленно ставил твою финальную вариацию. Это логично.

— Хотя, если честно, мне по темпераменту ближе Одетта. Романтичная, белая, наивная. А вот Одилия… — я смотрю на Лиссу, — это определённо ты.

— «Хитрая, коварная и неприлично сексуальная» — спасибо, сестрёнка, я польщена, — улыбается Лисса, по-театральному склонив голову.

— Признайся, ты бы с радостью морочила бедняге-принцу голову?

— И смотрела бы, как он страдает от собственных фантазий, — говорит она, обводя ложку языком. — Одилия — это я. Без сомнений. Драма, блеск, роковое обаяние.

Нэти смеётся, прикрывая рот рукой, потом слегка вздыхает:

— Ну… тогда я точно не Одилия. И не Одетта. Я, скорее, кто-то из массы.

— На самом деле — не совсем, — говорю я. — Я совсем забыла, тебе ведь, скорее всего, дадут роль мачехи. И ты ещё будешь участвовать в групповых сценах. Так что… будешь мучить «белого лебедя».

Глаза Нэти сразу загораются:

— О, а можно я буду злобной мачехой с тайными мотивами и острыми ногтями?

— Ты уже мысленно на репетиции? — спрашивает Лисса, склонив голову. — Это был тот взгляд «я придумала драматичную позу для выхода»?

— Нет, — фыркает Нэти. — Это был взгляд: «представляю, как Курай будет страдать в белом трико, а я — хохотать в корсетном платье». Очень вдохновляюще.

Мы хохочем втроём. Я чувствую, как всё тело расслабляется, лёгкая дрожь от смеха переходит в улыбку до слёз. Проходящий мимо официант спотыкается, едва не уронив поднос, и я машинально тянусь к столу, чтобы сохранить равновесие.

— Честно, я уже в предвкушении, — говорит Нэти. — И пусть кто угодно говорит, что балет — это скучно. У нас это будет событие сезона.

— Определённо, — киваю я. — Главное, не перепутать, кто кого должен соблазнять.

— Да-да, — Лисса фальшиво вздыхает. — А то опять будем репетировать… в душевой кабине. Втроём.

Молчание. Полсекунды.

А потом — новый взрыв смеха. Я заливаюсь первой, Лисса подхватывает, а Нэти выдает нечто среднее между стонами и смехом:

— О нет, только не душевая!

Я вытираю уголок глаза, всё ещё чувствуя, как мурашки расходятся по коже. Не потому, что холодно. Потому что — это мы. И с этим не сравнится ни один спектакль.

***

Мороженое таяло слишком быстро, но нам было всё равно. Мы сидели под навесом — трое, как сцена из клипа, который никто не снял, но который давно существует в чьей-то голове. Лисса была рядом, расслабленная и блестящая, как всегда после удачного эксперимента с образом. А между нами — Нэти, чуть лохматая, чуть потерянная, но чертовски живая. Её взгляд блуждал, словно она ещё не до конца проснулась — и я знала это выражение: смесь любопытства, лёгкого недоверия и тайного восторга.

— Клубничное всегда лучше ванильного, — говорит Лисса, проводя языком по ложке, как будто специально тренируется свести кого-то с ума. Один парень за соседним столиком действительно роняет ключи, и мне приходится отвернуться, чтобы не расхохотаться.

— Ваниль — это база, — возражаю я, промокая губы салфеткой. — Кто не умеет ценить простое, тот не заслуживает сложного.

— Можно мне просто шоколадное в следующий раз? — тянет Нэти, запрокидывая голову. — Без подтекста. Без поединка. Без того, чтобы тонуть в глазах людей, когда те залипают на ваши ноги.

Я улыбаюсь. Лисса театрально расправляет шорты, будто только что вернулась с подиума.

— Мы уже в игре, — говорит она. — И это не колготки.

— Да уж, — фыркает Нэти. — Вы точно выигрываете.

Я перекидываю ногу на ногу, юбка чуть приподнимается — и чувствую, как взгляд какого-то дедушки прилипает к моему бедру. Он держит газету вверх ногами, и мне приходится сдерживать усмешку.

— Что дальше? — Лисса покачивает ногой, будто это её дирижёрская палочка.

Я поднимаю голову, щурюсь на солнце. Оно ещё высоко. Жаркое, яркое — как сцена. Мне хочется движения, смены плана.

— На Елагин пойдём, — предлагаю. — Прогулка вдоль воды, белки, пруды. Как в балете, только на каблуках.

— Или в кустах, как в прошлый раз, — не удерживается Лисса.

— Ой, только не это, — Нэти мотает головой. — Хотя... идея хорошая. Только… — Она смотрит на нас — от ботинок до макушек. — А вас точно пустят в метро? Вы же можете вызвать транспортный коллапс.

Я подаюсь вперёд и шепчу, прижимаясь к Лиссе:

— Разве что снять всё прямо здесь.

— На людях?! — Лисса делает вид, что расстёгивает блузку. — О нет, Нэти, ты развратила нас окончательно.

— Извращенки, — смеётся та, качая головой. — Так идём?

— Идём, — отвечаем мы одновременно, как две синхронизированные тени.

В метро было тихо. Не из-за шума поезда — скорее из-за того, как мы вошли. Как будто кто-то нажал на паузу в головах окружающих. Я видела, как мужчина в костюме уставился на наши ноги и забыл моргнуть. Девочка в наушниках разглядывала нас через стекло, как будто мы были персонажами её манги. Я устроилась рядом с Лиссой. Нэти осталась стоять, с видом социолога, наблюдающего за дикарями. Я слегка ткнула её носком ботинка. Она с трудом сдержала смешок.

А потом — парк. Воздух там был другим. Деревья тянулись к небу, как балерины, вытянутые в арабеске. Гравий хрустел под ногами, солнце делало кожу тёплой, почти звенящей. Всё было мягким, плавным — как увертюра к чему-то большему. Я ловила музыку в ветках, в листьях, в шелесте шагов. И как будто слышала, как сцена рождается сама собой.

— Спасибо, что предложила, — выдыхает Нэти. — Здесь чудесно.

— Я знала, что тебе понравится, — говорю я, стараясь не улыбнуться слишком широко. — И деревья. И тень. И белки.

— И кружево, — вставляет Лисса. — На нас.

— Признаю, — улыбается Нэти. — На вас это смотрится... как концепт-арт в живую.

Мы останавливаемся у дуба, раскинувшего ветви, как балдахин. И тут я чувствую, как гетры начинают съезжать — не сильно, но раздражающе. Я вздыхаю.

— Подержи пальто, — обращаюсь к Лиссе.

— А?

— Хочу поправить гетры. Натянулись.

Она берёт пальто, а я ставлю ногу на скамейку. Прямо. Без сгибов. Натягиваю ткань чуть выше — и в этот момент чувствую, как подол юбки поднимается. Воздух касается бедра. Я знаю, как это выглядит — потому что чувствую на себе чужие взгляды. Мелькает кружево, чёрное, как тень в зените, тонкое, почти невесомое. Я слышу, как где-то рядом кто-то резко делает вдох.

— Это уже насмешка над общественным порядком, — шепчет Нэти. — Он чуть не споткнулся.

— А что мы можем поделать? — пожимает плечами Лисса. — Эстетика — наша религия.

Я усмехаюсь. Воздух играет с подолами, как будто мы героини снов или соблазна. А может, просто молодые, в чёрном и не скрывающие себя. И в этом дне, полном света и театра, не хочется быть ничем другим.

— Вы виноваты в том, что я начинаю краснеть даже от мысли, что хожу рядом с вами, — бурчит Нэти, и я не могу не улыбнуться.

Она смешная. Трогательная. Но даже её лёгкий упрёк — нечто вроде комплимента. Особенно в свете того, как её взгляд буквально приклеивается к Лиссиным ногам, когда та идёт впереди.

— Кастинг по сравнению с вами — детский утренник, — добавляет она.

— Кстати, — подаёт голос Лисса, и я сразу чувствую, что она идёт к цели. — Как ты вообще узнала о кастинге?

— Через однокурсницу. Ей была нужна пара, и она позвала меня. Frondé Models запускают проект — «двойная экспозиция». Модели в парах: визуальное отражение, телесная перекличка, эмоциональная синхронизация.

— Звучит как рекламный слоган нашего рождения, — усмехаюсь я и чувствую, как юбка чуть приподнимается с каждым шагом, заставляя быть особенно внимательной к движениям.

— Или нашей постели, — добавляет Лисса с ленивым огоньком в голосе. Я бросаю на неё взгляд — она знает, как я отреагирую. Конечно знает.

Нэти продолжает:

— У них главная идея — поймать соединение. Не просто две красивые девушки рядом, а ощущение, что они чувствуют друг друга кожей. Что между ними — невидимая, но ощутимая связь.

Я ощущаю это прямо сейчас — связь, витавшую между нами и Лиссой, пружинную, натянутую, как провод, по которому текут искры. Это не про внешность. Это — энергия.

— Мы прямо идеально подошли под их концепцию, — подхватывает Лисса, и я киваю.

— Да. Особенно если они увидят, как вы одновременно поправляете гетры и облизываетесь, глядя на прохожих, — фыркает Нэти.

Я делаю вид, что шокирована:

— Мы же не облизываемся!

Хотя на самом деле… да, иногда язык скользит по губам неосознанно. Особенно когда я чувствую Лиссин взгляд. Или вижу, как она проводит пальцем по шортикам, отгоняя пылинку.

— Ага. Просто случайно проводите языком по губам и случайно переглядываетесь. Вы как парочка лесных ведьм, — подытоживает она.

— Так, — Лисса резко останавливается. — А если серьёзно? Ты же хочешь участвовать?

— Конечно. Но я не уверена, что они меня возьмут. Там будет отбор. Сначала фото, потом интервью. Нужно показать эмоции. И быть собой. А себя я ещё толком не нашла. Особенно рядом с вами.

— Хм. А мы тебе поможем, — улыбаюсь я, чувствуя, как лёгкий ветер обвивает ноги под юбкой. — Мы знаем, где тебя искать.

— Вы уже нашли. Я же. Нужно будет найти пару, и хоть я иду с подругой, но мы не так подходим, особенно если рядом будете ещё и вы.

Я слегка морщусь. Не потому, что она не права — а потому, что мне не нравится сама мысль о том, что Лисса будет позировать с кем-то ещё. Случайным. Не мной.

— Так мы можем не идти, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать.

— Нет, нет и нет! Вы идёте! И точка.

— Уговорила, мамочка, — вздыхает Лисса и шлёпает Нэти по попке.

Сцена слегка вибрирует в воздухе, как будто в ней больше, чем просто шутка. Снова это напряжение — как перед вспышкой света в темноте.

Мы доходим до вольеров. Белки резво бегают, щёлкают орешками. Влажный воздух. Листва колышется. Я чувствую, как усталость начинает вкрадываться в тело — приятная, тягучая. Мы садимся на скамейку, я вытягиваю ноги, ощущая, как ткань юбки почти касается края скамьи. Скользит по коже. Легко. Будто напоминание, как мало одежды сейчас между нами.

Нэти сидит рядом. Смотрит на нас. Вдруг, почти шёпотом:

— Можно я спрошу? Только честно.

Я поворачиваю голову к ней, не отрываясь от Лиссы.

— Конечно, — отвечаем одновременно. Лисса быстрее, но я — увереннее.

— Как вы… начали всё это? Между собой. Секс, близость. Откуда?

Я чувствую, как всё вокруг будто замирает. Птицы, листья, даже ветер. Только её голос, и наш взгляд. Я перевожу глаза на Лиссу — и она уже смотрит на меня. Тихо. Внимательно. Без намёка на шутку.

Это — важный момент. Я это чувствую каждой клеточкой.

Она улыбается. Улыбка едва заметна, но я её знаю. Это та улыбка. Когда она что-то собирается сказать, и знает, что я приму любую её версию. Даже если она приукрасит.

— Ну что, сестрёнка? Кто начнёт?

— Давай ты, Лис, — говорю я спокойно. — Мне тоже интересно послушать твою версию.

Я устраиваюсь ближе, вытягиваю ноги, касаясь её бёдра своим. Склоняюсь и кладу голову на её плечо. Закрываю глаза, слушая её голос. Он уносит меня назад, в ту первую ночь. В то первое касание.

Весна… — произносит она, и я улыбаюсь. Вовсе не весна. Всего неделя. Но я не перебиваю.

Потому что для нас это было начало вечности. Не дня.

Она говорит — медленно, чувственно, глядя сквозь листву, и я слышу, как у Нэти замирает дыхание. Она погружена полностью. Я — тоже. Потому что каждое её слово проникает в меня, как поцелуй.

— Я всегда знала, что моя сестра красива, — говорит Лисса. — Но однажды я увидела её иначе. Не просто как отражение, не просто как близнеца, а как девушку. Женщину, от которой невозможно отвести глаз...

Я тихо дышу рядом, ощущая, как тёплый воздух становится будто гуще, и мои пальцы невольно касаются её руки. Нежно. Почти незаметно. Но в этом касании — вся правда.

Я уже знала, что скажу, когда дойдёт очередь до меня. И знала: эта история только начинается.

Лисса сделала паузу, прикусила губу — ту самую, что я столько раз ощущала между своими. У неё был этот взгляд: затуманенный, горячий, будто она мысленно вернулась туда — в ту самую первую нашу весну. В животе у меня тут же отозвалось знакомое пульсирующее тепло. Кажется, я тоже вернулась.

— Это случилось после занятий, — начала она. — Я вернулась домой позже обычного, одна...

Я знала, куда она клонит, и всё моё тело напряглось от предвкушения — так же, как тогда, когда я впервые услышала, что она видела меня. По-настоящему. Не просто сестру, не подругу — а женщину.

Я отвела взгляд, но пальцы сжались на колене. То воспоминание до сих пор врезалось в тело, как ток — быстрый, резкий, но сладкий. Я вспомнила, как тогда, после встречи с Виком, вся была наэлектризована. Он поцеловал меня, тронул под юбкой… Но я сбежала. Слишком много всего. Слишком быстро. И дома, одна, я не справилась. Просто легла на кровать и начала — без стыда, без мыслей, с закрытыми глазами.

Я снова была там. Пальцы скользили по себе, дыхание становилось рваным. Внизу нарастало напряжение — знакомое и невыносимое. Я тогда не знала, наблюдает ли кто-то. А Лисса… Она стояла в дверях и смотрела.

— Она лежала… — говорила она, и голос её дрожал. — На спине. Нагая. Перед зеркалом. Пальцы между ног… лицо будто у утопающей…

Я едва слышно хмыкнула. Не в насмешку, а чтобы справиться с тем, что внутри сжималось. Как будто всё это происходило снова. Я помню, как тогда пульс бился не только в шее — везде. Я была горячей, как раскалённый металл. Не могла остановиться. А потом — она. Её тень. Её пальцы.

— Я подошла… — шептала она. — Коснулась плеча. Потом — бедра… потом — пальцев…

Я помню. Я помню это прикосновение. Оно было как прикосновение жизни. Я открыла глаза — и увидела её. Не просто Лиссу. Не просто сестру. А ту, кто могла забрать мою боль, моё возбуждение, мою жажду… и превратить их в смысл.

— Я была напугана, — прошептала я. — И возбуждена. Всё пульсировало. Но когда ты… дотронулась… стало легко. Как будто я… расправила крылья.

Она вспомнила мой первый поцелуй. Неловкий. Спешащий. Губы дрожали, но мы целовались, как будто от этого зависело всё наше будущее. Это и было будущее. Начало мира, в котором мы были мы.

— Мы были неумелыми, — говорила она. — Но это было лучше любого мастера.

Я засмеялась, чуть склонив голову:

— Но я быстро учусь. Помнишь?

Я увидела, как её дыхание сбилось. И почувствовала, как её бедра напряглись. Внутри меня что-то сладко щёлкнуло — желание, которое нельзя было не почувствовать. Оно было во всём: в том, как она сглатывала, как наклонялась ближе. Как между её ног нарастала волна.

Я вспомнила, как тогда… я осмелилась. Перевернула её, сняла с неё всё, оставив только дыхание и голую, трепещущую правду между её ног. И спустилась. Язык, губы, влажность, вкус, жар.

— Я даже могу показать, как это было, — прошептала я.

И прежде чем мозг успел сказать «нет», тело уже сделало «да».

Я встала. Медленно. Глядя ей в глаза. И опустилась на колени перед ней. Трава холодила ноги, но кожа под пальцами горела. Я расстегнула её ширинку, отодвинула край чёрных трусиков — ровно настолько, чтобы вдохнуть её аромат, едва касаясь.

— Вот так ты лежала… — прошептала я. — С открытыми глазами. С губами, будто готовыми заплакать от желания.

Я наклонилась ближе, мои волосы упали на её бедро, как занавес, скрывая её от мира. Я почувствовала, как она дрожит — от моего дыхания, от воспоминаний. Почти прикоснулась губами. Почти.

И в этот момент — шаги. Голоса. Кто-то приближался.

Мир вернулся слишком быстро.

Я среагировала молниеносно: наклонилась, как будто просто завязываю ботинок. Волосы, спадая, закрыли её. Мои пальцы — вроде бы на шнуровке, но почти касаются её икры. Случайно, но не совсем. Она откинулась назад, приоткрыв губы, но сдержалась. Мы были близки. Слишком.

Прохожие прошли. Не заметили. А у меня всё ещё билось сердце, будто оно хотело вырваться наружу.

Лисса провела пальцами по моему плечу. Её голос дрожал:

— Нам стоит уйти глубже в парк…

Я подняла на неё глаза. И, чёрт возьми, если бы она не остановила — я бы там, посреди этих скамеек и деревьев, сделала бы с ней всё заново.

Я улыбнулась. И встала. Поправила юбку, чувствуя, как влажная ткань липнет к коже между ног. Меня распирало изнутри — от желания, от любви, от памяти.

Нэти сидела, как будто кто-то вырубил её дыхание.

На её лице — восторг, трепет и… голод.

Когда мы поднялись и отряхнули с коленей траву, она едва выдохнула:

— Боже, девочки… Я… ещё никогда не слышала ничего настолько…

— Правдивого? — мягко бросила Лисса.

— Возбуждающего, — прошептала она.

Я посмотрела на неё. Потом на Лиссу. А потом — на тропинку вглубь парка.

— Идём, — сказала я. — История только начинается.