— Regarde ses mains… — говорит Лисса, в полголоса, глядя на него. — Il est doux comme un chaton. (Смотри на его руки… Он ласковый, как котёнок.)

Я смеюсь. Тихо. Хрипловато. От вина. От возбуждения. От чувства, что всё — под контролем. И это возбуждает ещё сильнее.

Он берёт полотенце. Промокает. Не вытирает — а ласкает. Я наблюдаю за его пальцами — как за кистью художника. Как они обводят мои пальцы ног, скользят по коже. И вдруг… он поднимает взгляд. Ловит мой. Там — всё.

Поклонение.

Ожидание.

Готовность.

Я ощущаю пульс между бёдер. Он уже влажный — влажнее, чем должен быть. Кружево прилипает. Я сжимаю бёдра, но почти незаметно. Он не должен знать, насколько я хочу.

Когда он переходит ко второй ноге, я подаюсь чуть вперёд. Скользну пальцами по краю дивана. По направлению к его плечу. Не касаясь. Просто присутствуя. Дразня.

— Он старается, — говорит Лисса, и в её голосе одобрение.

Я улыбаюсь. Не отвечаю.

— Il faut le récompenser plus tard, — произношу, склонив голову. (Надо будет его наградить.)

Он не понимает слов. Но чувствует всё.

Смотрит. Дрожит. Чуть. Но это достаточно.

Игра идёт.

И только набирает темп.

Он всё ещё стоял на коленях. Вытерев мою вторую ступню, замер, будто завис между выдохом и движением. Мочалка валялась рядом, вода в тазу едва колыхалась. А он — с этой почти наивной, глуповатой улыбкой на губах — просто сидел, выпрямляясь на пятках, как пёс, который принёс мяч и ждёт, что ему скажут: «молодец».

И вот в этот момент… меня прорвало.

Не просто возбуждение — это было нечто другое.

Внутри всё защекотало, как перед тем, как начинаешь смеяться и не можешь остановиться. Как будто прорывало не смех даже, а накат фантазии, дикой, распущенной, грязной — той, которая обычно остаётся в голове или в порно, но никогда не звучит вслух.

А тут... звучит.

Я повернулась к Лиссе, она уже наблюдала за мной, будто что-то почувствовала, и её губы начали изгибаться в той особенной улыбке, которую я знала: “Ну давай, сестрёнка… жги.”

И я жахнула.

Прямо, по-французски. Громко. Сочно.

— «Il a jeté l’éponge, s’est penché, lui a chopé les seins et a plaqué sa bouche contre la sienne. D’une main, il a défait le cordon de son short, libérant sa queue bien dure, et de l’autre, il lui a arraché sa culotte avant de lui écarter les cuisses, prêt à la baiser là, tout de suite, sur ce putain de canapé…»

(«Он отбросил мочалку, нагнулся, схватил её за грудь и впился в её губы. Одной рукой развязал завязки своих шорт, выпустил свой твёрдый член, а другой сорвал с неё трусики и развёл её бёдра, собираясь трахнуть её прямо здесь, на этом чёртовом диване…»)

Лисса застыла на долю секунды, переваривая и переводя — взгляд в пол, рот приоткрыт — а потом взорвалась. Смехом. Хриплым, искренним от вина и шока. Она откинулась назад, сцепила руки за головой и выдохнула:

— Mon Dieu… t’es malade…! (Боже… ты больная!)

Я захихикала с ней вместе, почти упав на бок, грудь дрожала, живот сводило. Этот смех — он не был просто весёлым. Он был пошлым, раскрывающим, освобождающим. Как будто мы обе сорвали с себя остатки приличия — и нам стало чертовски хорошо.

— «Et puis il l’a prise par les hanches, lui a balancé les jambes sur ses épaules, et il a commencé à la pilonner comme un putain de marteau-piqueur !» — выдала Лисса, захлёбываясь, не отрываясь от моего бока.

(«А потом он схватил её за бёдра, закинул её ноги себе на плечи и начал долбить, как чёртов отбойный молоток!»)

Я взвизгнула и завалилась на подушки, волосы слиплись от пота у висков, слёзы стояли в глазах. И всё же я успела захрипеть сквозь кашель:

— «Pendant qu’elle hurlait : ‘encore, encore, putain, vas-y plus fort !’»

(«Пока она орала: ‘ещё, ещё, чёрт побери, давай сильнее!’»)

Мы обнимались, сотрясаясь от смеха, и это чёртово прижимание тел ощущалось — слишком хорошо. Моя грудь скользила по её, сквозь топик — и я чувствовала, как её соски напрягались, как дрожит её живот. Наши бёдра соприкасались — горячими пятнами.

Всё это — смех, телесность, похоть, слипшиеся от возбуждения трусики, тепло — всё смешалось в единую пульсирующую дрожь.

Я вытерла слезу, но та не хотела уходить.

Пока Лисса шептала мне в шею:

— Ma folle… tu vas me tuer. (Моя сумасшедшая… ты меня когда-нибудь прикончишь.)

А Марк… стоял в двух шагах. Шорты — уже не спасали.

Взгляд его бегал от одной из нас к другой, как у школьника, который слышит, как старшеклассницы шепчутся о сексе, понимает каждое третье слово, но чувствует, что речь идёт о нём. О том, что с ним сделают.

О том, во что он сейчас втянут.

Он сглотнул. Громко.

В его глазах было нечто между шоком, животной похотью и… восторгом.

Он хотел быть частью этого. Стать продолжением сцены.

И мы — обе — это почувствовали.

Словно разряд прошёл по телу. Мы обе… сглотнули. Почти одновременно. Как по сигналу. Как будто наши горла обожгло одно пламя.

Я взглянула на Лиссу. Медленно. Томно.

Улыбнулась.

— «On continue la scène ? Ou on change de rôle ?» («Продолжаем сцену? Или меняем роли?»)

Лисса чуть подалась вперёд, её губы чуть блестели от вина и дыхания. Она поставила бокал на стол и дотронулась до моей талии, нежно, обнимающе, но в этом прикосновении уже был намерение.

— «On improvise, ma chérie…» («Импровизируем, моя дорогая…»)

А у Марка… сбилось дыхание.

И он не знал, бояться ему — или дрожать от желания.

А мы — знали.

Вытирая слёзы от смеха, я чувствовала, как щеки всё ещё горят, будто кто-то ласково провёл по ним горячими ладонями. Тепло от истерического смеха не уходило, наоборот — оно будто расползалось по телу, проникая внутрь, становясь частью моего дыхания, моей кожи, пульса. Сердце билось уже не просто в висках — оно откликалось в груди, в животе, в мягкой дрожи между бёдрами, пульсируя там, где хотелось прижаться, притереться, где кружево уже липло к коже и мешало дышать спокойно. Всё нутро жило одним чувством — голодом, напряжением, сладкой предвкушающей мукой. Лисса смотрела на меня с таким же сиянием в глазах, и мы почти одновременно подняли вверх пустые бокалы — как две ведьмы, скрепляющие союз. За игру. За власть. За вечер, который уже сорвался с поводка.

Марк всё понял без единого слова. Послушно подошёл, принял бокалы из наших рук, и пошёл к шкафчику, где хранилось вино. Всё — как должно быть. Вино, конечно, было отличное. Папина коллекция — всегда на уровне. Но сейчас это было не про вкус. Это было про него. Про Марка. Про его тело, напряжённое, как у зверя в нерешительном прыжке. Про то, как он двигался — стараясь быть тихим, полезным, достойным, но в каждом его шаге уже чувствовалось возбуждение, пульс под кожей, жар.

Я смотрела, как он открывает бутылку, как его пальцы ловко справляются с пробкой — и в этот момент внутри меня что-то щёлкнуло. Как будто смех окончательно расплавил защиту, и под ним проступила другая я. Сладострастная. Голодная. Текучая. Волна возбуждения, мягкая, липкая, как патока, разлилась от груди к низу живота, растекаясь между ног. Я чувствовала, как мои бёдра чуть подрагивают от едва сдерживаемого желания. Как каждая ткань на теле становится вдруг слишком осязаемой, слишком реальной, слишком неуместной. Хотелось — не снять даже, а сорвать. С себя. С него.

Я медленно наклонилась к Лиссе, не отрывая взгляда от Марка. Он был прекрасен. В этом послушании, в этой внутренней борьбе между восхищением и растерянностью. Голос мой вышел почти мурлыкающим, низким, ленивым, с придыханием, будто я уже скользнула языком по чему-то сладкому:

— «Je pense qu’on devrait le remercier.»

Лисса повернулась ко мне с тем самым прищуром, от которого у меня всегда сводило живот. Её глаза заблестели. Как у охотницы, увидевшей добычу, которая вдруг сама вышла на поляну и легла под копьё.

— «Comment?»

Я прикусила губу, давая ей — и себе — долю обещания. Каплю сладости перед укусом.

— «J’ai une idée. Regarde.»

Он вернулся в этот момент, с полными бокалами. Подал мне первым. Я приняла их с грацией, с той уверенностью, как будто я здесь — хозяйка, королева, а он — лишь приносящий дары. Сделала глоток. Легко, медленно, позволяя прохладному вину коснуться языка, горла — и медленно откинулась на диван, потянулась. Юбка чуть задралась по бедру — но я не тронула её. Я чувствовала: между ног — сырость. Не влажность, а уже настоящая пульсирующая жажда. Кружево тянуло, давило, прилипло к коже, и при каждом движении будто шептало: сними меня, сними…

— Унеси таз и полотенца в ванную, — голос мой был ровный, но с тем самой бархатной твёрдостью, которой не ослушиваются.

Я раздвинула ноги чуть шире, медленно, уверенно, как будто просто меняю позу. Подложила под шею подушку, так, чтобы грудь приподнялась — и тут же почувствовала, как соски напряглись, отзываясь на воздух, на ожидание, на себя.

— И ещё… — я провела пальцем по внутренней стороне бедра, словно случайно, но так медленно, так точно, что этот жест стал почти магическим заклинанием. — Моё бельё стало влажным.

Он замер. На вдохе. Лишь на секунду. Потом… кивнул.

Его глаза встретились с моими. И в них — вспышка. Восторг, замешанный со страхом. Благодарность, как у мальчика, которому впервые разрешили коснуться запретного. Он не знал, что будет дальше, но был готов. Покорен. Открыт.

Он опустился на колени, убрал таз, затем полотенца… и остался передо мной. Его руки дрожали. Я видела это. В его пальцах, когда он потянулся к моим трусикам — кружевным, влажным, натянутым. Он тянулся с осторожностью, как будто боялся вспугнуть. Как будто подходил к алтарю.

И я чувствовала. Как его пальцы прикасаются к моей коже. Медленно. Пальцы, поддевающие кружево, осторожно отлепляющие ткань от горячего, липкого тела. Оно отлипало с тихим, почти слышимым шелестом, как лепесток от влажной губы. Я не дышала. Просто ощущала.

Внутри всё пульсировало, будто сама я стала центром вселенной. Каждое прикосновение отзывалось в грудной клетке, в дыхании, в сосках, в животе. Моё тело было теперь — чистым чувством. Одним открытым нервом.

Он тянул бельё вниз. Осторожно. Медленно. Как будто церемония. Я ощущала, как кружево скользит по внутренней поверхности бёдер, чуть цепляя кожу, и каждая эта зацепка — как вспышка под кожей. Воздух коснулся моей самой нежной, самой влажной, самой пульсирующей точки — и я едва не выгнулась.

Он видел. Видел всё. Мою приоткрытую складку, поблёскивающую от влаги, напряжённую, живую. Его глаза округлились, как у того, кто внезапно оказался перед реликвией. Он застыл. И я позволила.

— Унеси это в ванную. Принеси свежее.

Мой голос был тёплым. Почти ласковым. Как у женщины, уверенной в себе настолько, что мир сам подстраивается под её желания.

Он кивнул. Медленно поднялся, отвернулся. И я заметила, как его плечи чуть дёрнулись. То ли от вздоха. То ли от дрожи. То ли от еле сдерживаемой фантазии.

Я откинулась на спинку дивана. Под пальцами — ткань. Под телом — пульсация. Внутри — всё горело. Томно. Глубоко. Но сдержанно. Потому что мы только начинали.

Лисса склонилась ко мне, горячее дыхание обдало моё ухо, и её голос был, как вино, налитое в бокал — густой, звонкий, пьянящий:

— «Tu vois comme il bave ?»

Я рассмеялась, но голос вышел с хрипотцой, охрипший от желания, от жара между ног, от ощущения власти:

— «Il pense probablement que c’est Noël avant l’heure.»

Лисса смеётся вместе со мной — тихо, но в этом смехе уже нет ничего невинного. Это смех женщины, которая знает, чего хочет. Она потягивает вино, скрещивает ноги, обводит пальцем край бокала… и я чувствую, как от этого жеста у меня опять напрягаются соски. Её пальцы, её поза, её взгляд — всё это воздействует на меня, почти как прикосновение.

Возбуждение. Контроль. Предвкушение.

А главное — власть.

И мы обе знали — главное только начиналось.

Он вернулся — с мягким белым полотенцем через руку и аккуратно свёрнутым комплектом белья в ладонях. Его лицо всё ещё оставалось окрашенным в тёплый румянец, который с каждой минутой становился только глубже, словно жар, охвативший не только кожу, но и что-то внутри. Он остановился передо мной, встал на колени, осторожно протянул вперёд руки с бельём — как будто извиняясь за то, что его пальцы касались нас чуть раньше, за то, что видел слишком много. В его жесте была преданность… и ожидание. Ожидание команды. Что теперь?

Я потянулась принять — но в воздух, как удар хлыста, прорезался голос Лиссы:

— Слуга! — резко, но с игривым хищным оттенком. — Это мои трусики, а не её.

Я уловила, как Марк на секунду замер. Его брови дрогнули, пальцы остались подвешенными в воздухе. Я, не спеша, отпила вино, чувствуя, как его терпкий вкус раскрылся на языке, оставляя сладковатое послевкусие, и спрятала улыбку за краем бокала. Конечно, он не знал — не мог знать, что мы с Лиссой часто носим одни и те же комплекты. Мы никогда не делили вещи по чёткому принципу "моё — твоё". У нас и тела похожи, и вкусы — и когда между тобой и сестрой близняшкой нет границ, ты перестаёшь чувствовать необходимость в таких мелочах, как собственность на кружево.

Это была не просто привычка. Это была философия. Игра. Интимная, не проговариваемая, но такая родная. А он — только учился разбираться в её правилах, распознавать намёки и читать невербальные коды, которые мы с Лиссой обменивались с полувзгляда.

— Но раз уж принёс… — голос Лиссы потянулся, как вино по горлу. — Переодень и меня. Но сначала… сними с меня то, что на мне.

Мои пальцы сами собой сжались вокруг бокала. Внутри, чуть ниже пупка, прокатилась волна горячего трепета, мгновенно растекшаяся в бёдра. Сердце стукнуло резче, и я поймала себя на том, что чуть пьянею не только от вина, но и от неё — от самой ситуации, от мягкой власти, которая стала почти физически осязаемой. Мы все были подогреты алкоголем, но было в этом состоянии что-то волнующе-дозволенное. На трезвую голову мы бы, может, и не пошли так далеко. Но сейчас, во власти вина и обоюдного желания, границы казались не просто зыбкими — они таяли, исчезали под тёплым светом лампы и дыханием.

Марк молча кивнул и отложил бельё на столик. Его пальцы чуть дрожали, но в этом дрожании не было слабости — скорее, трепет. Он обошёл Лиссу, опустился на колени перед ней, будто рыцарь перед алтарём. Его руки потянулись к пуговице на её шортах, но…

— Сначала верх, — с ленивым напоминанием отрезала Лисса. — Я всё ещё в топе, не забыл?

Я хихикнула тихо, почти неслышно, чувствуя, как по губам растекается тёплая, почти коварная усмешка. Господи, как легко он поддаётся. Его покорность — она возбуждала не меньше, чем прикосновения. Он слушался нас. Нас. Каждое движение Лиссы — приказ, каждое её слово — закон. А между нами с ней и вовсе не было нужды в словах. Мы общались кожей, взглядом, дыханием.

Марк взялся за край её топа, медленно потянул вверх. Лисса не двигалась — напротив, тянулась навстречу ткани, позволяя той медленно обнажать грудь. Я смотрела, не моргая. Словно в трансе. Светлая кожа Лиссы, нежные изгибы, соски, чуть стянутые прохладой воздуха — всё казалось каким-то особенно чистым, живым, священным. И всё это — моё, наше, и сейчас открыто другому.

Моя ладонь скользнула себе на живот, медленно, будто под музыку. Ниже. Я раздвинула бёдра, и ткань дивана подо мной словно впитала моё тепло. Пальцы коснулись внутренней стороны бедра, потом скользнули дальше — мимо шёлковой влажности, по краю пульсирующей плоти. Всё внутри отзывалось на это прикосновение. Медленно, чувственно, я обвела пальцем лепестки, ощущая, как по спине прокатывается жаркая волна. Грудь наливалась тяжестью, соски заныли. Всё тело — словно пела.

Марк уже расстёгивал Лиссе шорты. Его движения были осторожными, как будто он боялся что-то разрушить. И в этом было так много уважения, так много... почти преклонения. Пуговица. Молния. Я услышала этот звук — интимный, словно вздох в тишине. Шорты сползали вниз, обнажая светлую кожу и чёрное кружево, уже влажное в центре. Я почти слышала, как капает вино в бокал — так тягуче, так сосредоточенно я ловила каждый нюанс.

Я посмотрела на Лиссу. Она встретила мой взгляд. Наши глаза пересеклись — и в этом молчаливом токе было всё: одобрение, понимание, огонь. Она наклонилась, приблизившись ко мне, её губы чуть дрогнули, и я почувствовала, как моё дыхание сливается с её — невидимое касание, не воздух, а ток.

— Tu t’amuses, ma chérie ?

Я тихо рассмеялась, не прекращая ласк. Пальцы уже не дразнили — они входили, искали, тёрлись, нажимали. Моя пещерка раскрывалась, влажная, принимающая. Я подалась навстречу себе.

— Toujours. Tu sais que j’adore te voir jouer comme ça…

Он тем временем полностью стянул с неё бельё. И остался на коленях перед ней — как перед алтарём. Она же… она уже не была просто девушкой. Она была жрицей. Обнажённой, открытой, невозмутимой. Той, кто может велеть — и будет повиновение.

Лисса положила руку на его запястье, остановив.

— Положи это сюда, — её голос был ровным, почти сонным. — Я переоденусь позже.

И после паузы:

— А пока… стой. И наблюдай.

Я больше не могла сдерживаться. Движения стали настойчивее. Мокрее. Пульсация глубоко внутри становилась всё более яркой. Губы приоткрыты. Щёки горят. Мои пальцы были влажными, скользкими — и каждое новое прикосновение отзывалось хрустальной дрожью где-то в копчике. Я чувствовала, как власть над Марком — его взгляд, его дыхание, его зависимость от нас — усиливает моё желание.

Лисса снова заговорила:

— Слуга, тут стало слишком жарко. Открой окно и раздевайся сам. Тебе ведь тоже жарко, правда?

Я не удержалась и добавила, мой голос был низким, чуть хриплым от желания:

— Только просто раздеться — скучно. Мы хотим шоу. Потанцуй для нас.

Он подчинился. Распахнул окно. Поток ночного воздуха ворвался в комнату, обдавая нас прохладой. Кожа покрылась мурашками, особенно там, где была обнажена. И это странное ощущение — сочетание внутреннего жара и внешней прохлады — усиливало возбуждение до почти безумной высоты. Я едва дышала.

Марк занял центр комнаты. Музыка заиграла сама — или я включила её, не помня. Медленная, густая, почти тягучая. Он начал двигаться. Сначала неуверенно. Потом — плавно, гибко. Его руки скользнули к футболке, и он стал медленно снимать её, обнажая живот, грудь…

А я наблюдала, не переставая ласкать себя.

И чувствовала — этот момент принадлежал нам. Полностью.

Я не отрываясь смотрела, как он двигался, как обнажённая кожа тянется и играет под его ладонями. Сердце стучало у меня в ушах, дыхание стало почти резким, и в груди ощущалась пугающая, сладкая дрожь. Пальцы сами собой вновь скользнули между ног — туда, где было невыносимо горячо и влажно, где моё тело трепетало от прикосновения, словно умоляя не останавливаться. Я была до странности сосредоточена на нём — на каждом его жесте, на изгибе спины, на том, как его бедра двигались в такт воображаемому ритму. И каждый раз, когда он стягивал одежду чуть ниже, у меня сжималось внутри от напряжения и восторга. Это была смесь восхищения, голода и… страха. Потому что я не знала, что будет дальше. Не понимала до конца, чего хочу. Я просто чувствовала — острее, чем когда-либо.

Рядом Лисса уже полностью раздвинула ноги, дерзко и красиво. Я видела, как её пальцы легко касаются её лепестков, и это зрелище вызывало во мне острое желание — смотреть, вдыхать, повторять. Её уверенность не раздражала — она завораживала. Я ловила себя на том, что повторяю её движения: немного мягче, медленнее, как будто училась у неё, но с каждой секундой забывала, что надо стесняться. Внутри было так скользко и тепло, что, прикасаясь к себе, я едва не дрожала от собственного касания. Я никогда не чувствовала себя настолько живой. Каждое движение пальца — как вспышка света, каждое давление — как волна, охватывающая всё внутри.

Когда Марк остался только в боксёрах, и выпуклость его члена стала слишком явной, я уже не могла смотреть спокойно. Моя ладонь невольно сжалась, пальцы потёрлись о чувствительную кожу между складочек, проникли внутрь, и я застонала, тихо, едва слышно, но сама себя испугалась. Я... возбуждалась сама от себя. От своих мыслей, от своего тела, от того, что я делаю это при нём, при ней, и никто не останавливает меня. Мои щёки вспыхнули, но я не остановилась. Я скользила всё глубже, терлась о собственные пальцы и чувствовала, как в теле поднимается волна — не оргазм, нет, но что-то странное и жадное, как будто я только раззадориваю себя перед бурей.

Я чувствовала, как мое тело начинает жадно тянуться к нему. К ним обоим. Не было страха — только ожидание. Только тающая под кожей потребность быть ближе, дышать ими, раствориться между ними. Я уже не чувствовала стеснения — только жажду.

А потом — он замер. Его тело блестело от пота, грудь вздымалась, член отчётливо пульсировал под тонкой тканью. Я осторожно вынула пальцы, влажные, пахнущие собой, и выдохнула — хрипло, чуть дрожащим голосом:

— Ты хорошо справился, Марк. Но мне кажется, ты что-то ещё не снял…

Моя рука всё ещё слегка дрожала, когда Лисса коснулась меня — её ладонь легко скользнула по внутренней стороне моего бедра, и я едва не выгнулась от этой ласки. Это было так интимно, так нагло и тепло, что я чуть не разрыдалась от неожиданного наката чувств. Она знала, что делает. А я — просто позволяла.

Его стоящий член будто вытягивал из меня желание. Я смотрела на него и не могла поверить, что это сейчас — для нас. Что он вот так просто стоит и ждёт, пока мы решим, что делать дальше. Это сводило с ума.

А потом — французская игра слов, лёгкие усмешки, ленивые фразы, которые звучали как заклинания. Всё происходило будто во сне, плотном, влажном, пряном. Мы говорили о нём, как о предмете, но в этом было что-то трепетное — он был частью нашего желания, и именно это возбуждало.

Когда Лисса наклонилась и коснулась его губами, моё тело будто на секунду обмякло. Я не дышала. Просто смотрела. Его вздрагивающие мышцы, сжатые кулаки, этот сдавленный крик — и в нём было столько правды, столько незащищённости, что я почувствовала себя чудовищем. Или богиней. Или... обоими сразу.

Я скользнула к ним, почти не касаясь пола. Горячее, пульсирующее тело передо мной. И запах — терпкий, мужской, влажный. Я провела языком по вене сбоку, медленно, будто пробовала вино на вкус. Он застонал — и я вздрогнула, едва не потеряв контроль. Мои пальцы снова полезли под юбку, и когда я коснулась себя, почувствовала, что я вся — насквозь мокрая, горящая, сжимающаяся от одного прикосновения. Как будто я больше не могла сдерживаться.

Наши движения были слаженными. Его дыхание становилось всё тяжелее, его руки дрожали, ноги подкашивались. И я чувствовала это каждой клеточкой, ощущала силу, которую мы имеем над ним. Власть, которую он сам отдал. Он хотел, чтобы мы делали с ним это. И я — хотела делать это.

Я ласкала себя, пока мой рот скользил по его стволу, пока язычок ловил чувствительные точки. Моё тело дрожало от возбуждения, от запаха, от того, как его плоть тяжело пульсировала у моих губ. Я чувствовала вкус Лиссы на нём, и мой собственный жар будто множился от этого. Мы делали это вместе. Мы были как два потока, обволакивающих его.

Внутри всё горело. Я почти не дышала, задыхалась от желания и оттого, насколько всё происходящее выходило за рамки. Мы — две почти девочки. Он — почти мальчик. Мы не знали, что делаем, не понимали, что будет потом. Но в этом и было волшебство. Мы позволяли себе быть теми, кто мы есть.

Когда он прошептал, что больше не может, что на пределе — я почувствовала, как сжимаюсь изнутри. Моё тело рванулось навстречу, губы обхватили его ещё раз, медленно, глубоко, и он... сорвался.

Я почувствовала, как он дёрнулся, как горячее, липкое семя брызнуло мне на грудь, на живот, на бедро. Тепло, густо, живо. Я ахнула, и не потому, что это было неожиданно — потому что это было настоящее. Потому что я хотела этого. Потому что всё внутри меня пело от ощущения, что это случилось. Не по плану. Не как в кино. Просто — по наитию.

Я посмотрела вниз — белые следы на моей коже, стекающие по юбке, щекочущие, пахнущие им. Моё сердце колотилось как сумасшедшее. Грудь поднималась, пальцы всё ещё были внутри меня, и я не знала — закончила ли я, или только начинала.

Я была влюблена в этот момент. В себя. В нас. В то, какими мы были сейчас — юными, жадными, безумными.

Я ахнула — не сдержанно, не театрально, а как-то глупо и растерянно, будто внутри меня что-то взорвалось от удивления, от слишком явного, слишком телесного отклика на происходящее. Я даже слегка откинулась назад, инстинктивно, словно не могла иначе выдержать ощущения: горячие белые капли тяжело падали на мою кожу, одна за другой, и я с каким-то странным, почти животным восторгом чувствовала, как они скользят по груди, стекают по животу, растекаются по ткани одежды. Ощущение было слишком явным — тёплое, липкое, сладко-постыдное. И от этого мне было не неловко, нет. Мне было… приятно. До жути. Меня разрывала гордость, почти возбуждающее торжество: это случилось из-за меня. Из-за моих губ. Моих пальцев. Моего дыхания. Моего взгляда.

Лисса, присевшая рядом, смотрела на меня — глаза чуть прищурены, губы приподняты в еле заметной, но однозначной улыбке. Она рассмеялась тихо, не издевательски, а… понимая. Словно чувствовала, насколько я сейчас странная — и возбуждённая, и уязвимая, и тронутая до мурашек.

Я коснулась пальцем одного из белых потёков, уже начинающего остывать на коже между грудей, и провела по нему — медленно, вдавливаясь в липкость, ощущая, как под подушечкой пальца влажно и горячо. Всё внутри сжалось от этого касания — слишком личного, слишком обнажённого. Я вдруг поняла, как безумно возбуждена. Прямо здесь, прямо сейчас. Внутри всё продолжало пульсировать, горячо, требовательно. Я чувствовала, как ноет низ живота, как будто натянутый нерв вот-вот порвётся, если его не тронуть.

И стоило мне позволить себе это признать — как всё вернулось. Комок неудовлетворения, который я глотала с тех пор, как ушла от Нэти, снова вынырнул в сознании, налитый тяжестью, влекущий, как боль. Он рассыпался по паху, щекоча, давя, заставляя мои лепестки дрожать, словно при каждом пульсе они шептали: прикоснись, тронь, дай... дай мне это.

В голове всплыла сцена в парадной — короткая, резкая, обрывающаяся в самый пик, как незаконченное дыхание. Воспоминание было таким ярким, что я зажмурилась: как Лисса смотрела на меня, как наши губы встретились, как пальцы скользнули по талии... и как всё прервал Марк. Сейчас, глядя на неё, я чувствовала, что то желание не ушло — оно переросло, стало другим. Более дикое. Более требовательное.

Я оглянулась. Марк лежал обессиленный, полуулыбаясь, едва дыша. Его грудь поднималась и опускалась тяжело, с какой-то красивой, беззащитной утомлённостью. Лисса сияла. Она выглядела удовлетворённой, раскрепощённой, как богиня после обряда. А я…

Я осталась одна с жгучим, сладким, мучительно-сладким голодом. И это осознание подлило масла в мой внутренний огонь.

Мои пальцы чуть дрожали, я буквально ощущала, как между бёдер собирается тепло, предательски влажное, пульсирующее. Я облизала пересохшие губы, судорожно сглотнула. Воздух казался слишком горячим, слишком влажным, словно комната дышала вместе со мной. Мне нужно было прикосновение. Мне нужно было… её.

Я подняла глаза на Лиссу. Наши взгляды встретились, и я увидела, как в её глазах вспыхнул огонёк узнавания. Она поняла всё. Без слов. Склонившись ко мне ближе, она прошептала по-французски, с томной, ленивой улыбкой:

— «À ton tour maintenant…»

Я едва кивнула. Меня буквально трясло от предвкушения. Лисса встала и подошла — не торопясь, плавно, будто наслаждаясь каждым шагом. Её бёдра покачивались, кожа поблёскивала в свете ламп, и я не могла оторвать взгляд от её тела — бархатного, гладкого, наполненного теплом и жизнью.

Она наклонилась, и её волосы коснулись моей кожи. Затем — дыхание. Горячее. Обжигающее. Оно скользнуло по моей груди, к соску… и я не успела вдохнуть, как её язычок мягко и влажно собрал каплю спермы с моего соска. Это ощущение было острым, как удар молнии, и одновременно тягучим, как мёд. Я застонала, низко, глухо, вся изогнулась навстречу её рту. Соски вспыхнули, налились, стали чувствительными до боли.

Моё тело дрожало. Я уже почти не различала, где я, кто я. Только жар. Только больное желание. Только её рот.

— Тебе нужна разрядка, mon amour… — шептала она, опускаясь ниже, её губы касались моих губ, пахнущих возбуждением. — Очень нужна.

— Да… — хрипло вырвалось из меня, почти стоная, почти умоляя, перед тем, как её губы жадно и глубоко поцеловали меня, укладывая полностью на диван.

Всё моё тело растеклось, как воск под её тёплыми, уверенными ладонями. Мышцы, что ещё недавно дрожали от напряжения, теперь обмякли, поддавшись её ласкам, её темпу, её власти. Она знала, что делает, и я позволила себе раствориться в этом — в каждом прикосновении, каждом движении языка, в том, как она уверенно и нежно раздвинула мои бёдра, будто раскрывала не только тело, но и душу. Я приподняла таз, инстинктивно, как цветок, тянущийся к солнцу — к её губам, к её теплу.

И вот — прикосновение. Первый, медленный, почти невесомый скользящий жест её языка по самым раскрытым, влажным лепесткам моего цвета. Меня обожгло, как будто она провела по мне током, и я резко вдохнула, стон сорвался с губ прежде, чем я успела его сдержать. Всё внутри сжалось и тут же вновь раскрылось, пропуская волну. Волна наслаждения, густая, как мёд, скользнула от точки её касания в самую глубину живота, заставив мои пальцы вцепиться в мягкую ткань дивана. Я судорожно сжалась — и тут же снова расслабилась, дрожа, как оголённый нерв.

Её язык двигался уверенно, и всё же с ласковой нежностью — она не торопилась, словно изучала меня, пробовала вкус моего желания, моего жара. Каждое прикосновение было как новый аккорд в симфонии, где ноты — это мои стоны, вздохи, изгибы тела. Я чувствовала, как всё вокруг сужается до этой точки — там, где её губы соприкасались с моими лепестками, сосредотачивая весь мир в этой горячей, влажной связи.

Она на секунду оторвалась, её дыхание щекотало мои бедра, и я с трудом открыла глаза. В поле зрения — Марк. Он стоял, напряжённый, растерянный, с округлившимися глазами, как будто не верил в то, что происходит. Лисса не смотрела на меня, только на него — с вызовом, с авторитетом.

— Помоги мне и ей, — сказала она твёрдо, почти командно, не отводя от него взгляда. — Займись её грудью и плечами. Разве это так сложно?

Он моргнул, будто вышел из транса. А я… Я не могла больше ждать. Всё внутри меня пульсировало в предвкушении, соски горели, тело звало. Я потянулась рукой, нащупала его плотный, возбуждённый член, обхватила его ладонью. Моя хватка была уверенной, голодной. Я притянула его ближе — к себе, к своему лицу, к своему рту.

Он послушно шагнул вперёд, и в следующий миг я погрузила его горячую плоть в свой рот. Глубже. Медленно. Вкус его кожи, солоноватый и острый, щекотал язык, возбуждал, словно ещё один пульсирующий источник наслаждения. Я чувствовала, как его тело напряглось от неожиданности, как его рука легла на мои волосы — сначала неуверенно, затем крепче, гладя, лаская, будто боялся нарушить мой ритм. Я застонала, и вибрация этого стона отозвалась в его члене — он дрогнул, и это только добавило масла в огонь.

Мои губы двигались с ритмом, который диктовало тело — то, как дрожали мои бёдра, как пульсировала грудь под рукой Марка, что уже нашла мои соски. Его пальцы сжали их, лаская, перебирая, доводя до болезненной чувствительности. Я извивалась, вбирая его всё глубже, чувствуя, как моё собственное возбуждение вспыхивает вновь — от его прикосновений, от его стонов, от скользящего по мне взгляда.

И всё это — на фоне языка Лиссы, вновь окунувшегося в мой цветок, теперь с удвоенной страстью. Она уже не нежно играла — она жаждала, поглощала меня, словно я была её единственным источником жизни. Я ощущала, как её язык проникает глубже, как губы обхватывают мой клитор, как она чередует мягкость и напор. Я сжималась, выгибалась, стонала прямо на плотности Марка, ощущая, как всё сильнее теряю контроль.

Комната была полна звуков: мои стоны, приглушённые ртом, наполненным его плотью, её влажные, смелые всхлипы между моими бёдрами, и тихие, охрипшие выдохи Марка. Это было не просто телесное слияние — это был жаркий ритуал, в котором я растворялась, теряла границы. Мои пальцы не отпускали его, губы не останавливались, и каждая капля его возбуждения отзывалась во мне, в каждом изгибе, в каждой дрожи.

И вот — первая вспышка. Внутри что-то резко напряглось, бедра задрожали, и я почти вскрикнула, когда её язык приник к самой сердцевине моего желания. Моё тело выгнулось дугой, и я резко оторвалась от члена Марка, откинув голову назад:

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-ах!

Оргазм пришёл внезапно, как удар, как лавина. Он накрыл меня целиком, размазываясь по телу горячими волнами. Я не чувствовала ничего, кроме этих пульсаций — внизу живота, в груди, в пальцах ног. Казалось, даже волосы на голове вздрогнули от этого. Я рухнула обратно, тяжело дыша, но Лисса не остановилась. Её язык продолжал игру, теперь уже с моим пульсирующим, чувствительным, открытым до предела телом.

Каждое её движение — словно искра по уже охваченному пламенем нутру. Я всхлипывала, дрожала, не могла ни сжаться, ни убежать — лишь принимать. Мои соки текли свободно, горячие, как расплавленный мёд, и она пила их, как будто это был нектар богини. Её пальцы скользнули внутрь, мягко, уверенно, и я застонала громче прежнего, выгибаясь в её ласках.

— О, да… Лисса… Боже мой, да! — почти закричала я, забыв, что мы не одни. В этот момент ничего не существовало, кроме неё, кроме их двоих. Мира не было — был только мой жар, их прикосновения, их дыхание на моей коже.

Марк склонился, прижимая губы к моему плечу. Его дыхание было влажным, неровным, а ладонь вновь нашла мою грудь. Я чувствовала, как он дрожит, как его прикосновения становятся всё более бережными, как будто он боялся спугнуть этот момент. Его пальцы гладили моё лицо, щёку, скользнули по шее. Это добавляло новое измерение — тепло, заботу, защиту, и я задыхалась уже от переизбытка чувств.

И тут — последняя волна. Она взметнулась изнутри с неистовством, вырвала из меня самый дикий крик:

— А-а-а-а-а-а-аааххх!!!

Я вздрогнула, содрогнулась, словно рассыпаясь на части. Всё тело выгнулось в судороге наслаждения, потом резко обмякло, будто меня разом отключили. Я рухнула на спину, тяжело дыша, в то время как Лисса ещё продолжала нежно облизывать мои бёдра, словно успокаивала.

Моё тело всё ещё вибрировало, каждая клеточка отзывалась эхом прожитого. Я медленно открыла глаза — и встретила её взгляд. Её глаза сияли, губы были влажными, дыхание ровное, почти умиротворённое. Я протянула к ней руку, коснулась пальцами её щеки, и всё внутри наполнилось светом, нежностью, чем-то родным.

Да. Всё было именно так, как должно быть.

Я была собой — раскованной, страстной, свободной. И больше не нужно было сдерживаться. Ни в желаниях, ни в ощущениях.

Наконец-то я освободилась. Не просто физически — от напряжения, от зажатости, от зуда внизу живота. Я вырвалась из кокона собственных сомнений, страхов, сдержанности. Впервые за весь вечер — за всё, что происходило с самого начала — я полностью почувствовала себя собой. И это было… волшебно.

Я лежала на диване, раскрывшись телом и душой, тяжело дыша, будто пробежала марафон сквозь собственную плоть. Горячие волны наслаждения ещё стонали во мне, откатываясь вглубь живота, отзываясь лёгкими конвульсиями в бёдрах, внизу спины, в бьющемся сердце. Мои соски были влажными, вздувшимися, словно продолжали ждать новых прикосновений. Бёдра иногда судорожно дёргались, будто вспоминая, как губы Лиссы касались каждой линии моей плоти. Я ощущала, как влага стекает по внутренней стороне бедра, как воздух обнимает мою раскалённую кожу, как даже простое дыхание даётся с хрипом.

Я впервые в жизни взяла его в рот. И мне… понравилось. Это признание эхом пронеслось внутри, вызывая тёплый, едва заметный трепет. Это было странно — тянуться губами к мужской плоти, чувствовать, как она наливается от моего желания, как вкус соли, кожи, возбуждения заполняет рот, язык, голову. Я втягивала его глубже, и это казалось таким естественным, будто я всегда знала, как. И мне нравилось, как он дрожал. Нравилось, как его пальцы терялись в моих волосах, как его тело отвечало — доверчиво, жадно. Это было совсем не похоже на то, что было с Фэдом. С ним не было этой нежности, этой связи. Всё было быстро, почти случайно — на улице, под дождём, сдержанно, скомканно. Ни он, ни я тогда не раскрылись по-настоящему.

А сейчас… я ощущала, будто мы втроём создали нечто другое — более глубокое, чувственное, почти ритуальное. Это было не просто удовольствие. Это было посвящение. И я была его центром.

Я улыбнулась, чувствуя, как усталость плавно проникает в кости, как всё тело наливается сладкой тяжестью. Я взглянула на Лиссу. Она сидела рядом, всё ещё глядя на меня с этой своей непередаваемой смесью нежности и власти. Губы её тронула улыбка, но в глазах появилась знакомая искра:

— Ты прелестна, сестрёнка, — шепнула она, поднимаясь с колен. — И божественно прекрасна.

Моё сердце дрогнуло, но её следующие слова заставили его затаиться:

— Но теперь разрядка нужна мне.

Я едва слышно простонала:

— Я не смогу…

Слова словно прилипли к пересохшему нёбу, я была обессилена, полностью отдана, опустошена. Но Лисса только наклонилась, и её губы мягко коснулись моих. Я чувствовала, как её дыхание смешивается с моим, как её волосы, тёплые и ароматные, щекочут щёку.

— И не надо, mon amour, — прошептала она. — Лежи, отдыхай.

Я с благодарностью закрыла глаза, позволяя себе просто… быть. Просто чувствовать. Её ладонь скользнула по моему бедру — тепло, на прощание, будто благословляя, и я едва слышно вздохнула, утопая в мягком диване, в остатках сладостной истомы. Но вскоре её голос, чуть более резкий, уверенный, прорвал тишину:

— Марк, пока Кури приходит в себя, мне нужна твоя помощь!

Я приоткрыла глаза. Сестра уселась в кресло, развела ноги. Делала это медленно, с величественной грацией, как богиня, позволяющая смертному прикоснуться к своей алтарной плоти. Марк не колебался. Он опустился перед ней на колени, и я вдруг поняла, что не могу отвести взгляда.

Я чувствовала, как моё дыхание снова учащается. Грудь то ли поднималась от влечения, то ли от интереса — но в теле что-то снова просыпалось, дрожало. Я наблюдала, как Марк медленно наклоняется к ней, его лицо напряжено, губы чуть приоткрыты. Он явно никогда не делал этого — это было видно по робким движениям, по неуверенным прикосновениям.

Но Лисса мягко вела его, направляла.

— Да… вот так… теперь выше… ещё мягче…

И он слушался. Я видела, как его язык касается её, как губы скользят по её влажной коже. Её тело откликалось — тонкими вздохами, дрожью, легкими стонами. Она постепенно теряла контроль, а он — набирал уверенность. Их ритм становился единым. Я чувствовала, как моё собственное тело снова медленно наполняется жаром — сначала в груди, потом в животе, и, наконец, ниже, туда, где только что бушевал мой собственный оргазм. Я думала, что не смогу хотеть больше… но, наблюдая за ними, я снова ощущала в себе жажду.

Смотреть на Лиссу в таком состоянии — как на открытый цветок, беззащитный и трепещущий, было почти невыносимо сладко. Она уже не была той холодной, уверенной ведьмой, что командует желаниями — теперь она сама становилась их рабыней. И это было… восхитительно.

Её бёдра сжались, пальцы вцепились в подлокотники, спина выгнулась, и в тот момент, когда она стиснула голову Марка, прижимая его к себе, её тело задрожало, как натянутая струна. Я знала — она была на грани.

И вдруг — я увидела, как Марк резко дёрнулся. Его тело словно пошатнулось. Его член, всё ещё пульсирующий, вздрогнул — и без малейшего прикосновения выплеснулся в воздух, оставляя горячие следы на полу. Это было неожиданно, дико… и невероятно возбуждающе.

Я затаила дыхание. Мои глаза расширились, и я не могла сдержать улыбку. Я чувствовала, как в моём теле вспыхивает новая искра. Горячая. Яркая.

«Оказывается, так тоже бывает…» — прошептала я мысленно, поражённая этим зрелищем.

Лисса откинулась в кресле, её тело всё ещё дрожало. Грудь тяжело вздымалась. Щёки порозовели. Она выглядела словно на грани сна и экстаза, вся сияющая, раскрывшаяся. А Марк… он медленно отстранился, лицо его было залито смущением и чем-то похожим на гордость.

Я смотрела на них обоих и чувствовала, как изнутри распускается что-то новое. Свобода. Уверенность. Что-то дикое, почти хищное. Я, Курай, робкая, сдержанная, немного закомплексованная девочка — сейчас была не просто участницей, но центром этой сцены. И мне это… чертовски нравилось.

Внутри пульсировала мысль, от которой мне становилось смешно и хорошо одновременно:

«Всё… я становлюсь сексуальной маньячкой. Но мне это даже нравится.»

Я зарылась в подушки, закрыла глаза и позволила себе раствориться в этом послевкусии. Моё тело было мягким, текучим, уставшим, но наполненным. Душа — лёгкой, как воздух. Всё стало возможным. Я была другой. Я — настоящая.

И больше не хотела возвращаться назад.

Я закрыла глаза, улыбаясь своим мыслям, и тихо прошептала самой себе:

— C'était parfait… («Это было идеально…»)

_________________________________________________________________________________________________

Небольшое пояснение и объявление. Сейчас, на этом сайте я продолжаю только это серию, и то часто не до конца отредактированную. Все остальные свои книги я пишу на других площадках. Так как они не нарушают закон о распространении ЛГБТ. О чем идет речь вы можете увидеть на моей странице в ВК и писательских сайтах.

https://vk.com/id537120240