Лисса.

Я села на своё место, наблюдая, как Курай аккуратно убирает трофей в сумочку, словно это была самая обыденная вещь на свете. Как будто чужое бельё — не повод для смущения, а всего лишь элемент её коллекции. Я прикусила губу, чувствуя лёгкое покалывание в животе. Не от стыда — от чего-то странно возбуждающего.

Её глаза на секунду расширились, уловив мой взгляд, но она лишь сдержанно улыбнулась, ни слова не говоря. В этой тишине было больше смысла, чем в сотне объяснений.

— Ты действительно странная, — покачала я головой, пытаясь сохранить серьёзность. — У тебя явно фетиш на мои грязные трусы.

Курай пожала плечами, губы её тронула лукавая улыбка.

— Может быть, — протянула она, взгляд её скользнул по мне как шелк, — но разве это не делает всё интереснее?

Я закатила глаза, но уже не могла сдержать улыбку. Она была невыносима. И в то же время… что-то внутри меня дрогнуло. Ощущение, будто мы играем в опасную игру, где каждое движение может обжечь — но я не могу отступить. Наоборот, я тяну руку к пламени.

После обеда мы двинулись к выходу. День тянулся мучительно долго, но теперь у нас было несколько часов до танцев — предчувствие вечера щекотало нервы, как лёгкий ток под кожей.

Я уже начинала продумывать, как провести это время — может, втроём, может, наедине — когда у школьных ворот заметила знакомую фигуру. Вик. Конечно.

Он стоял, словно намеренно выбрал место, где будет хорошо виден. Его улыбка расплылась, стоило ему нас заметить. Но взгляд был прикован к ней. Только к ней.

«Ну вот, началось», — подумала я, ощущая, как в груди сжимается что-то неприятное. Не боль, но... раздражение. Колючее.

Я бросила взгляд на Курай. Наружно она была спокойна, но я заметила, как чуть напряглись её плечи. Значит, не всё так просто.

Вик подошёл ближе, голос его дрогнул, словно он сам не верил, что решился:

— Привет, Курай. Ты сегодня выглядишь потрясающе.

— Привет, Вик, — мягко ответила она, немного застенчиво. — Спасибо, ты тоже хорошо выглядишь.

Я сделала вид, что копаюсь в телефоне, но оставалась близко. Достаточно близко, чтобы слышать каждое слово, каждый вздох. Я знала, к чему он ведёт. И уже злилась.

— Я хотел спросить… Может, как-нибудь сходим куда-нибудь? Не как друзья. Просто… ты очень милая, и я хотел бы узнать тебя ближе.

«Ох, Вик. Ты нарываешься». В груди зашевелилось нечто острое, тёплое, неуловимо собственническое. Я не могла объяснить это иначе.

Курай опустила глаза, подбирая слова.

— Вик… Ты мне действительно нравишься, но… — её голос был тёплым, обволакивающим. — Я ценю нашу дружбу. Не хочу её разрушать.

Я видела, как он напрягся. Его губы дёрнулись, но он сдержался. Было почти жаль. Почти.

— Да, я понимаю… — промямлил он, но в голосе звенела горечь. — Просто ты… ты особенная.

Курай осторожно коснулась его руки. Ласково. Почти по-матерински. И это разозлило меня сильнее.

— Спасибо, Вик. Это правда мило. Но давай останемся друзьями. Не хочу тебя терять.

Во мне что-то вскипело. Почему это так бесило? Почему хотелось подойти и сорвать с неё эту маску сдержанности?

«Потому что она моя. И, чёрт побери, пора напомнить об этом».

Я подошла ближе. Словно невзначай, словно просто потянулась или изменила позу. На деле — я подошла вплотную. Мои пальцы легко скользнули по её спине, едва касаясь ткани, ощущая, как тепло её тела пробивается сквозь неё.

Она не вздрогнула, не обернулась — но я почувствовала, как изменилось её дыхание. Как напряжённо затихли её мышцы. Это был её ответ. Без слов.

Вик растерянно смотрел на нас. Он не понимал, что происходит, но в его взгляде уже зажглась ревность, тревожная и жгучая. И — к моему извращённому удовольствию — капля интереса.

Моя рука скользнула ниже, потом вверх. Я положила подбородок ей на плечо и посмотрела на Вика.

— Ой, Вик, — сказала я лениво, голосом, в котором звучала почти жалость. — Ты не представляешь, как это знакомо… Хотеть то, чего никогда не получишь.

Он нахмурился. Не ответил.

Мои пальцы уже были под её футболкой. Кожа под ними была горячей, гладкой, словно натянутая струна. Я медленно провела по ней, чувствуя, как под моими прикосновениями она затаила дыхание.

Я чувствовала, как её соски напряглись от каждого едва заметного движения. Как её тело отзывалось, просилось, принимало игру.

Я чувствовала дрожь — не от холода, а от внутреннего напряжения. Она не отстранялась. Наоборот, будто притягивалась ко мне сама.

Я вела кругами вокруг её груди, не касаясь сосков — пока. Не торопилась. Не в таком месте. Но каждое движение было тщательно рассчитано. Медленно. Лениво. Опасно.

Если бы можно было больше — я бы обхватила её, наклонилась к груди и позволила языку повторить путь пальцев. Я бы заставила её издать этот тихий, прерывистый стон — тот, что она держала в себе сейчас.

Я наклонилась к её уху. Близко. Едва касаясь кожей её щеки.

— Ты же не против, да? — прошептала я, позволив языку скользнуть по её мочке.

Её губы приоткрылись. Вздох, почти неслышимый, сорвался с них, как лепесток.

Я услышала, как Вик сглотнул. Почти с болью.

Медленно я убрала руки, задерживая пальцы на коже, как прощание. Почти интимное.

Я знала, что она чувствовала. Я знала, что он видел.

И мне это нравилось.

Я подняла глаза. Встретилась с его взглядом. Он был разбит и растерян.

— Думаю, ты получил ответ, — сказала я с улыбкой, в которой было всё: вызов, победа, собственничество.

Он развернулся и ушёл. Быстро. Словно боялся, что ещё секунда — и его разорвёт.

Я усмехнулась, чувствуя, как сердце бьётся слишком быстро. На языке остался привкус сладкой власти.

Счёт снова в мою пользу.

Я проводила взглядом удаляющуюся фигуру Вика, наблюдая, как он растворяется в потоке школьников. В воздухе всё ещё витало напряжение от сцены, которая только что произошла между нами. Я не смогла удержаться от ленивой, довольной улыбки — сладкое чувство победы медленно разливалось внутри, словно тёплый мёд.

Мы тоже развернулись и направились к выходу из школы.

На улице было прохладно, но мне почему-то было жарко. Может, от возбуждения после сцены с Виком, от осознания того, как легко я контролировала ситуацию, направляя её туда, куда хотела. Или же от того, что каждая капля воздуха теперь скользила по обнажённой коже под платьем — гладкой, чувствительной, беззащитной. Мои соски слегка напряглись от холода, или, может быть, от воспоминаний, как Викин взгляд скользнул по мне, словно пальцами.

Я шла чуть впереди, наслаждаясь этой игрой. Каждый шаг, каждое движение подчёркивало лёгкое, но настойчивое покалывание между бёдер. Скользящий подол касался лобка, улавливал пульсирующую теплоту, влажность, которую невозможно было контролировать. Я чувствовала, как мои губы приоткрылись, слегка припухшие от возбуждения, и каждый шаг отдавался откликом там, внизу.

Я чувствовала себя обнажённой, разоблачённой — и от этого мурашки бежали по коже.

А вот Курай… Она была слишком задумчива. Я несколько раз бросала на неё взгляд, но она была погружена в свои мысли. Её глаза были опущены, губы слегка поджаты, и я знала, что её мысли всё ещё заняты этой ситуацией с Виком.

Я фыркнула.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросила я, прерывая её размышления.

Она моргнула, словно только сейчас осознала, что мы продолжаем идти.

— О чём именно?

— О Вике. О том, что он сказал. О том, что ты ему отказала.

Она пожала плечами, не замедляя шаг. Мне очень хотелось добавить, что можно было бы вернуться и воплотить те фантазии, о которых она рассказывала мне ночью, где её язык был между моих ног, а её пальцы двигались с такой точностью, что я захлёбывалась стоном. Но я понимала, что это будет неуместно.

Курай ответила:

— Он хороший, — признала она. — Но мне не нужны серьёзные отношения. Мне и так хорошо.

Я прищурилась, заметив в её голосе лёгкий оттенок неуверенности.

— Хм… — протянула я, склонив голову и лукаво улыбаясь. — А если бы он предложил что-то несерьёзное?

Курай фыркнула, но уголки её губ дрогнули в сдержанной улыбке.

— Ты неисправима.

Я хихикнула и слегка толкнула её плечом, ощущая тепло её тела даже сквозь одежду.

— Просто не люблю оставлять вопросы без ответа.

Перед нами раскинулась лесопарковая зона, и я резко свернула, решив срезать путь. Курай, не говоря ни слова, последовала за мной.

Тишина парка окутала нас, укрывая от шума улиц. Здесь, среди деревьев, можно было забыть обо всём. Здесь мы могли стать кем угодно.

Мой шаг замедлился, стал более плавным. Я ощущала, как прохладный ветерок проникает под платье, нежно касаясь обнажённой кожи. Он пробирался вверх, к бедрам, обдувая мою щелочку ледяным, сладким поцелуем воздуха, от которого всё внутри сжалось в предвкушении. Платье колыхалось, обнажая ягодицы, и я знала — стоит чуть наклониться, и я предстану перед ней вся, распахнутая, горячая.

Я вздрогнула, услышав за спиной тихий, но вкрадчивый голос Курай:

— Ну как тебе без трусиков?

Она подошла ближе, её голос звучал у самого моего уха.

Я почувствовала, как тепло заливает мои щёки.

— Необычно… — призналась я, кусая губу.

Слишком чувствительно. Слишком легко. Хочется потереться о что-нибудь — о ладонь, о дерево, о её бёдро…

Прохладный воздух поднимался выше, к самым чувствительным местам, вызывая лёгкую дрожь. Я сжала бёдра, но даже это лишь подчёркивало остроту ощущений.

Курай усмехнулась, её голос стал чуть ниже, мягче.

— Можем сделать ещё более необычно, — протянула она, и прежде чем я успела отступить, её пальцы дёрнулись к подолу моего платья.

Она почти коснулась меня. Я чувствовала, как её ногти царапнули внутреннюю сторону бедра. Секунда — и её рука бы скользнула вверх, туда, где я уже была готова, влажна, открыта…

Я вскрикнула, отскакивая назад, и рассмеялась.

— О нет, только не это! — воскликнула я, крепко удерживая ткань.

Её глаза сияли азартом, на губах играла насмешливая улыбка. И я была рада подыграть ей, уводя от неприятных мыслей.

— Ты что, боишься? — дразнила она, нарочито медленно делая шаг вперёд.

Я прищурилась, изучая её выражение.

— Боюсь? Ха! Я просто знаю, что ты совершенно без тормозов.

— А ты не любишь, когда я без тормозов? — Курай сделала ещё один шаг.

Я попятилась. Внутри вспыхнуло странное, сладкое волнение. Нижняя часть живота сжалась в нетерпеливом толчке, а грудь наливалась тяжестью, соски напрягались — почти больно от предвкушения её рук, её губ, её желания.

Если я не побегу сейчас, она точно поймает меня… и устроит что-то совершенно непредсказуемое.

Я развернулась и бросилась вперёд, сквозь деревья, чувствуя, как смех разливается внутри вместе с ветром.

— Лисса, стой! — раздалось за спиной. — Стой! А то хуже будет!

Её голос звенел весельем, но в нём слышалась опасная нотка.

Я знала, что проиграю в этой игре.

Но как же сладко было проигрывать.

***

Мы с Курай весело бегали по парку, прячась за деревьями и кустами, смеясь, будто были не девушками с давно пробуждённой плотью, а беззаботными тенями лета. Под ногами шуршала листва, дыхание срывалось с губ — горячее, влажное, сбивчивое. Сердце стучало в висках — от смеха, от скорости… от желания.

Я чувствовала: она позволяет мне убежать. Как кошка, которая даёт мыши пробежаться, зная, где и когда сомкнутся когти. Её движения были хищными, почти животными — уверенные, плавные. Я видела, как её тело скользит между деревьями, и каждая эта вспышка приближала дрожь внутри, глубокую, внизу живота.

Я остановилась, опёрлась на ствол дерева. Кора была тёплой и шершавой под ладонями, а моё тело — горячим, возбуждённым. Я тяжело дышала, грудь вздымалась, почти выскальзывая из платья. Ветер скользнул под подол, прямо между ног, и я едва сдержала стон — влажность между бёдер стала явной, осязаемой. Я чувствовала, как влага размазывается от каждого движения, как клитор ноет от неприкасаемого возбуждения.

Я стояла здесь, не просто чтобы отдышаться. Я ждала. Ждала её.

Она не заставила себя ждать.

Ладони врезались в талию — крепкие, горячие. Её дыхание коснулось моей шеи, и тело откликнулось мгновенно — грудь напряглась, спина выгнулась, а колени предательски дрогнули.

— Попалась, — выдохнула она с хрипотцой, от которой у меня по спине побежали мурашки.

Я вскрикнула, больше от накатившего жара, чем от испуга, и рассмеялась. Её бёдра упирались в мои ягодицы, твёрдо и властно. Я извивалась, чувствуя, как ткань моего платья натягивается между ног, натирая возбужденную плоть, и Курай это чувствовала. Конечно чувствовала.

Она закружила меня — и мы рухнули в траву. Мягкая, холодная, чуть влажная — она щекотала кожу, оставляя зелёные отпечатки на наших телах. Я раскинулась, тяжело дыша, и встретила её взгляд.

Он был глубоким, почти чёрным от желания, но в нём плескалась нежность, та, что бывает только у того, кто знает твоё тело и твою душу.

— Ты знаешь, я просто не могу удержаться, когда ты такая, — её голос был низким, словно кот мурлычет, прижимаясь к теплу.

Я чувствовала, как между ног нарастает пульсация — тягучая, требующая. Я подняла руку и провела пальцами по её щеке, вниз, к губам. Они были мягкими, тёплыми, манящими. Я коснулась нижней губы, как будто просила её: поцелуй. И одновременно — коснись меня ниже, найди там, где горит.

— Именно поэтому я всегда буду убегать, — прошептала я.

Она усмехнулась.

— И всё же ты моя. Только моя.

От этих слов у меня сжалось внутри. Глубоко. Там, где тесно, где жажда её пальцев, её языка, её запаха.

— Навсегда, — прошептала я, и в следующий миг её губы накрыли мои.

Поцелуй был жадным, но не спешным. Её язык проникал внутрь, мягко, но настойчиво, исследуя, пробуя, лаская. Он двигался в том же ритме, в каком я мечтала, чтобы она двигалась внутри меня. Я застонала, приглушённо, но Курай поняла — мой голос принадлежал ей.

Её рука скользнула к плечу и дёрнула бретельку. Платье соскользнуло, открывая грудь, влажную от бега и возбуждения. Её губы прошлись по ключице — горячие, влажные, с ленивыми, влажными прикосновениями языка. Она дразнила. Играла мной, как смычок играет на натянутой струне. Я была этой струной.

Пальцы её руки опустились на мою грудь, не сразу — сперва тыльная сторона ладони прошлась по коже, потом ногти, потом подушечки пальцев. Они описали круг, ещё один... всё ближе к соску, пока он не напрягся до боли. Я застонала, изгибаясь, подставляя себя её руке.

И вот она коснулась. Легко. Касание было мимолётным, как вспышка — но сосок вспыхнул жаром, словно молнией пронзённый. Я схватилась за траву, чувствуя, как внутри начинает пульсировать, как мышцы влагалища сжимаются в сладкой, безумной тоске.

Она знала это состояние. Знала, как довести до него.

Её пальцы спустились ниже — вдоль живота, обвивая пупок, скользя по внутренней стороне бедра. Я раздвинула ноги — неосознанно, как дыхание. Я была открыта, влажна, приглашала. Она провела пальцами вдоль складок, не касаясь клитора, просто исследуя, собирая влагу. И когда она, наконец, коснулась, я всхлипнула — звук рвался из груди, плотный и срывающийся.

Пульсация стала невыносимой. Она терла меня медленно, лениво, подушечкой пальца, а другой рукой продолжала дразнить грудь. Я извивалась под ней, обнажённая, беззащитная и целиком её.

Мир вокруг нас словно исчез. Остались только её губы, её дыхание, её руки, изучающие моё тело, не торопясь, не требуя — просто наслаждаясь мной, заставляя меня наслаждаться этим моментом.

Курай нежно потянула ткань моего платья вниз, и прохладный вечерний воздух сразу же пробежался по обнажённым плечам, оставляя после себя лёгкие ледяные мурашки, которые тут же сменились жаром её прикосновений. Её пальцы были осторожны, будто боялись разрушить хрупкую магию момента, но в то же время уверены и нежны. Лёгкое скольжение ткани, медленное открытие тела — это была маленькая церемония доверия, которой мы давали волю в тишине парка, окружённом нежным шорохом листвы и едва слышным пением насекомых.

Я почувствовала, как дыхание сбивается, становится прерывистым, неровным — будто я снова бежала, но уже не по тропинкам парка, а в глубинах собственного желания. Ветер, играя с моими волосами, словно пытался отогнать жар, но губы Курай на моих плечах становились всё теплее, сильнее, заполняя всё вокруг ароматом её кожи и обещанием чего-то запретного, но невероятно желанного.

Её язык опустился ниже, едва касаясь кожи на грани плеча и шеи — тёплый, влажный, мягкий, но такой живой, что в груди вздымалось нечто большее, чем просто дыхание.

Я ахнула, когда её язык едва заметно скользнул по соску, лениво и с наслаждением. Это было больше, чем прикосновение — это была сладкая пытка нетерпения, плавный огонь, который разгорался в каждом сантиметре моего тела. Лёгкие поцелуи и прикосновения, сменяющиеся едва ощутимыми покусываниями, заставляли соски напрягаться, делая их будто магнитом для её губ и языка.

Каждое движение было наполнено глубоким вниманием, словно она читала меня по глазам и дыханию, угадывала каждую реакцию, каждое непроизвольное движение. Её губы скользили по коже, играли с ней, заставляя меня выгибаться, встречать её прикосновения, растворяться в этом потоке чувств.

Её руки медленно опустились ниже, скользя по моему телу, останавливаясь на изгибах талии, ощущая каждую мягкую линию, каждую тёплую точку. Когда её пальцы коснулись внутренней стороны бёдер, я почувствовала, как кровь вдруг приливает с новой силой, разливаясь волной по всему телу. Тонкая ткань платья почти не сопротивлялась её касаниям — она была лишь тонким барьером между мной и этим желанием, между мной и её прикосновениями.

Пальцы чуть приподняли ткань, медленно, словно исследуя, изучая, вызывая у меня вздохи, которые вырывались из глубины души.

Мои глаза встретились с её, и в них читалось всё: игра, власть, нежность, пылкое желание. Её взгляд был как магнит, притягивающий меня, не дающий ни на секунду отвести взгляд.

Она приблизилась, и пальцы коснулись ложбинки между бёдер. Это было едва ощутимо, но достаточно, чтобы по всему телу прошла волна взрывного удовольствия. Я тихо застонала, а воздух вокруг словно сгущался, наполняясь жаром.

Ткань платья, собранная на животе, казалась бессильной защитой — каждый её прикосновение пробивало её тонкую завесу, разжигая огонь всё сильнее.

Пальцы Курай двигались всё смелее — они изучали каждый изгиб, каждую складку, дразня, вызывая дрожь внизу живота. Иногда казалось, что она касается меня очень осторожно, а в следующие мгновения — решительно и требовательно, словно подгоняя меня на встречу с неизбежным.

Я ощущала, как тело откликается на каждое прикосновение, каждое движение, каждое дыхание. Сердце билось всё быстрее, а мысли превращались в расплывчатое блаженство.

Губы Курай покинули мою грудь, чтобы начать медленную, неторопливую дорожку поцелуев вниз — вдоль рёбер, по животу. Каждый поцелуй был словно маленькая искра, раскалённая и требовательная, оставлявшая после себя влажный след.

Когда она коснулась моего пупка языком, я вздрогнула от неожиданности, зарывая пальцы в её волосы, чувствуя, как тело напрягается, словно готовое разорваться от напряжения и желания.

Она спустилась ещё ниже, не торопясь, и дыхание, горячее и влажное, обжигало внутреннюю сторону бедра. Я чувствовала, как теряю контроль, как будто вся моя сущность сосредоточена только в этом моменте, в этих прикосновениях.

Я приподнялась на локтях, чтобы встретиться с её взглядом — и там, в глубине её глаз, горела та же страсть, что и в моём сердце.

— Такая нетерпеливая… — прошептала она, голос её был низким, насыщенным, словно густой мёд, стекающий по коже.

Я закусила губу, не в силах оторваться. Каждое её движение было как вызов, как игра, из которой нельзя выйти, потому что нет больше никого, кроме нас двоих.

Её пальцы стали смелее — они раздвигали мой бутон, дразнили, вызывали дрожь и тихие стоны, которые срывались с моих губ.

Её язык и пальцы играли с моим клитором, плавно и уверенно, заставляя меня терять рассудок, растворяться в этих ласках.

Я не могла думать ни о чём другом, кроме неё, только Курай, только её прикосновения, только этот момент, в котором я полностью и без остатка принадлежала ей.

Губы всё ещё ласкали мою грудь, сосали, кусали, поглаживали, и я сжимала её волосы в кулаках, когда особенно чувственные прикосновения заставляли меня извиваться, теряя границы между болью и наслаждением.

И вот, когда я думала, что уже достигла предела, Курай замедлила темп. Её губы медленно скользнули вниз по моему животу, оставляя за собой влажный след — каждое прикосновение было как раскалённая искра, которая поджигала меня изнутри, заставляя дрожать всё тело, словно струна натянута до предела.

1462   324 20364  55   1  +10 [7] Следующая часть

Сестры, Мастурбация, Куни, Инцест