Когда я вылез на площадку, тут же достал ключ из кармана, вытянул далеко вперёд руку и примерился к замку, однако, в замочную скважину не попал. Но второй раз оказался удачным – я открыл дверь, и сразу до меня долетела с кухни громада басистого хохота, а следом за ним журчанье тонкого и нежного смеха.

Мои дальнейшие поступки определились моментально: я прикинулся больным и сильно закашлял, хрипя "простуженным горлом", хлюпая "мокрым носом", сгибаясь пополам и хватаясь за голову – получилось вполне натурально.

– Костик, Боже мой, что с тобой? – спросила испуганная Ольга, выходя из кухни и держа в руке надкусанное яблоко. – Заболел?

– Ага... заболел... – и для пущей правды я выдал такую тираду кашля, что даже чихнул естественным образом.

– Милый! – пожалела она и кинулась ко мне с распростертыми руками, – Дай поцелую!

– Не – е – ет!!! – заорал я и шарахнулся в сторону от предательского поцелуя Иуды. – Не подходи – и – и!!!

На мой крик выскочил отец, и вместе с Ольгой очумело уставился на меня.

Сквозь пьяный туман я каким – то трезвым остатком сознанья вдруг понял, что надо бы скрыть свою неприязнь и не гнать бурю ревности в таком хмельном состоянии:

– Не подходи, – тихо сказал я, исправив положение. – Никаких поцелуев, у меня высокая температура. Ты заразишься, Оленька, и все твои репетиции и поездки пойдут насмарку. Ты этого хочешь?

Ольга замахала руками, в её глазах появился ужас, и она пропищала:

– Что ты! Что ты! Не дай Бог, тогда – конец!

– Вот и я об этом. Ты лучше немедленно возьми марлю, сделай повязку и спрячь свои губки вместе с носиком, – а потом я всё – таки не выдержал, затряс на неё кулаками и снова заорал. – И берегись меня!!! – по поводу "берегись" я, по – моему, определённо переборщил, но она не поняла.

– У него явная температура, – сказал отец.

– И водкой пахнет... – Ольга принюхалась и стала издали внимательно разглядывать меня. – Костик, да ты же: ты же пьян...

– Да! Выпил пару стаканов водки с перцем, меня хорошо продрало, и сейчас надо спать! – и я по стенке словно каракатица начал осторожно пробираться к двери, обходя стороной отца и Ольгу, я выглядел при этом смешно и нелепо.

Отец хмыкнул и всплеснул руками:

– Кто же тебя так споил, сын мой?!

– А вот ты напрасно хмычешь! – и я многозначительно ткнул пальцем в его сторону – Напрасно! Ты тоже можешь заразисся, а потом заразись её!

"Страшный кашель и насморк" стали меня опять душить и корёжить, а дрожащие руки хватались за грудь и за голову.

– Его срочно надо в постель! – всполошилась Ольга.

– Срочно!!! – орал я. – Но только не с тобой!!! Я лягу в кресо подальше от тебя!!! Разложить мне кресо!!!

Они заспешили в комнату, разложили кресло, достали простыню, подушку, толстое ватное одеяло, и при этом отец никак не мог уняться, смеясь и хмыкая:

– Ну, надо же, ёлки – палки, пошёл проветрить гениальные мозги, а сам нажрался как последний дворник да ещё простудился. И где только успел?!

– Я не жрался как поседний дворник!!! Я лечился наррродным методом!!!

– Господи, ему надо выпить горячего молока и сильных таблеток! Чего тянуть – то?! – предложила Ольга.

– Да какой там "молока и таблеток"! У него водка с перцем кишит и бродит, сразу всё насмарку вывернет!

– Пока мы будем разбираться, Юрий Семёныч, я действительно заражусь!

– Так иди отсюда подальше, вон – в мою комнату или на кухню! Я быстро уложу его и приду!

– Осссавьте меня в покое и не дышите моими бациллами!!! Я сам уложуссс!!!

Ольга, наконец, стремительно исчезла за дверью.

Я скинул ботинки, сорвал с себя куртку, кофту, джинсы, рухнул на своё "больничное ложе", накрылся с головой одеялом и замер.

Отец быстро поднял вещи с пола и вышел из комнаты.

В тяжёлом мучительном сне, удивительно похожем на явь, мне опять привиделось, что со страшной скоростью падаю в глубокую, тёмную пропасть и могу неминуемо разбиться, но конца полёта и смертельного столкновения с землёй я никак не мог ощутить – всё падал и падал, а в ушах звенели вопросы:

– Как?

– За что?

– Когда?

– Почему?

– А может разбиться?

– Почему так долго лечу?

– Давай, быстрей!

– Нету быстрей! – раздался над ухом голос дворника. – Твоя ещё дого летай будет, потому как третий бутылка ты не выпил!

– Как не выпил?! Только что выпил!

– Тогда срочно пей четвёртый бутылка! – приказал голос дворника. – А вот тебе закусь: ржавый гвоздик и крысиный хвостик!

Холодный пот прошиб меня с головы до ног, заставил вскочить как сумасшедшего и сесть, тяжело дыша. Казалось, во сне я опьянел ещё больше и по началу никак не мог понять, где нахожусь, протёр ладонью лицо, закрыл один глаз, сощурил другой и осмотрелся.

Стрелки настенных часов в моей комнате уже предвещали ночь – 23:45.

Горел торшер.

Ольги не было.

Её отсутствие толкнуло меня на откровенный шпионаж. Превозмогая круженье в голове, я встал, накинул на себя одеяло, удержал равновесие и осторожно шагнул в коридор.

Ничего кроме шума воды, хлеставшей в ванной комнате, до меня не долетало, и я тихо двинулся туда, держась за стенку, но дверь оказалась незакрытой, и никаких сексуальных возгласов оттуда не доносилось, я вошёл и увидел пустую ванную. Но вдруг эти страстные вопли, которые ожидал я слышать здесь, раздались именно из отцовской комнаты.

Я скользнул к его закрытой двери и прилип к ней ухом: два голоса, мужской и женский, сливались в единый поток безудержного наслаждения. Не медля ни минуты, я двинул плечом по двери и влетел к отцу.

Он валялся на диване в своём неизменном халате и смотрел телевизор, где шла любовная сцена из какого – то фильма: волосатый и страшный монстр лежал на юной обнажённой красавице, целовал её в губы, плечи, грудь и давил – давил своей грубой массой, она охотно принимала плоды его бешеной страсти, извиваясь под ним.

Услышав стук распахнувшейся двери, отец резко повернулся ко мне:

– А – а, сын мой? – он взял пульт и убавил звук. – Как здоровье? Ты перестал бушевать?

Я огляделся, хотя и так было видно, что отец в одиночестве.

– Горло болит, – соврал я и специально покашлял, – глотать больно, грудь заложена, голова замучила.

– Да – а – а, – протянул он и снова упёрся в телевизор, где любовная сцена уже кончалась, – эка тебя прихватило, сын мой! А как водочка? Протрезвел немного?

– Немного. А где Ольга?

Отец удивлённо воскликнул:

– Ого – о! С каких пор свою О л е н ь к у ты стал называть О л ь г о й? Отчего такая немилость?

– Болею, – мои вопросы и ответы были сухими и жёсткими.

– Лечись, сын мой. Нездоровы бывают только дураки и развратники.

– Не ко мне, не по адресу, – и я поймал себя на мысли, что ужасно ненавижу его комнату, его картины, эскизы, головы из пластилина, телевизор, диван, его вальяжную фигуру, полосатые носки на ногах.

– Ладно – ладно, – успокоил отец, – я не к тебе, я вообще сказал, что за здоровьем надо следить. А твоя Ольга час назад уехала к маме и верно сделала, а то правда заразится и заболеет, а ей через день уезжать.

– Куда?

– Как "куда"? Ты чего, не знаешь? А – а – а, ну да, конечно... тебе сегодня вечером трудно было объяснить, она не стала: – отец выключил телевизор, сел на диван и взъерошил густую длинную шевелюру. – Едет в Астрахань на спортивные сборы к матушке Волге. Ты утром позвони, она просила.

Отец поднялся, размял плечи, вращая длинными руками, и добавил:

– Да, к стати. Я тоже отбываю, только в Питер к матушке Неве. Открытие грандиозной выставки скандального Миши Саенко, приглашён как самый почётный.

– Когда?

– Завтра двину после обеда на своём "мустанге". Там, конечно, задержусь немного – махнём потом на природу, пикничок, шашлычок, сам понимаешь.

– А Ольга надолго?

– На дней пять или четыре, не помню, позвони утром, она скажет. Вот так, сын мой, выздоравливай, трезвей и будь хозяином, тебе не впервой. Ты у нас к столу прирос потому как писатель, а мы – птички разлётные. Ладно! Пойду, искупнусь и спать!

Отец зевнул и зашагал в ванную комнату, стал с удовольствием там плескаться и фыркать.

Я хотел как можно быстрей покинуть его "вонючую" берлогу, развернулся к выходу и случайно наступил на открытый тюбик красной краски, валявшийся на полу. Жирная струя пульнула в дверцу шкафа и повисла густым подтёком, до страшной реальности похожим на сгусток крови...

– Московское время девять часов сорок минут, – объявил по радио безразличный голос диктора. – В эфире программа "Облака", программа о заключённых, для заключённых и о том, как не попасть в тюрьму.

Я раздражённо выключил радио, вернулся к рукомойнику, где лежало мокрое полотенце, слегка отжал его, обвязал голову, подошёл к окну, за которым давно начался новый день, распахнул форточку и сел за кухонный стол.

Передо мной лежал раскрытый журнал – справочник "Жёлтые страницы", стояла большая чашка заваренного чая и домашний телефон.

Я шумно отхлебнул несколько глотков, уверенно взял трубку и набрал номер.

– Здравствуйте! – сказал немолодой женский голос. – Комитет по спорту города Москвы!

– Здравствуйте, – ответил я и соврал, опять соврал, но так нужно было для дела. – Газета "Спортивная Москва".

– Очень приятно! Слушаю!

– У нас в работе большая статья о сборной Москвы по художественной гимнастике, и мы бы хотели уточнить город, куда на днях уезжают девушки. Новгород или Астрахань?

– Минуту! – голос исчез и довольно быстро появился снова. – Алло!

– Да – да.

– Знаете, вы ошиблись! Девушки сборной по художественной гимнастике пока никуда не едут! Они в Москве!

– Что вы говорите?. . А когда?. .

– Где – то в середине января едут в Сочи на генеральные сборы!

– Сучка! – непроизвольно вырвалось у меня, и на том конце сразу запикали тревожные гудки.

Я повесил трубку, не повесил, а шмякнул, отвалился на спинку стула и повторил:

– Ах, сучка! – горькая правда глядела мне в лицо, и стало невероятно тошно.

Резко заголосил телефон.

Я не стал брать трубку, а нажал кнопку громкой связи.

– Да...

– Костик, привет! – звонко раздался Ольгин голос на всю кухню. – Чего не звонишь?! Тебе папа не сказал?! А ну – ка, дай его, я щас ему:

– Сказал – сказал... и в магазин вышел:

– А чего не звонишь?!

– Хотел... только что...

– Костик, я у мамы!

– Знаю...

– Костик, так лучше будет! Не дай Бог – заболею, а мне завтра вечером уезжать!

– Знаю...

– Ничего ты не знаешь! Нам самим сообщили про эту Астрахань в самый притык, обалдеть можно!

– Знаю...

– Ты лечишься?!

– Знаю...

– Чего "знаю"?! Чем лечишься?!

– Знаю чем...

– Ты там спишь, что ли?!

– Да...

– У тебя температура?!

– Да, у меня сейчас температура, и я сплю с ней...

– Ну и чудной же ты, Костик! С тобой нельзя поговорить, ты никак не выспишься после этой водки! Я хотела объяснить, чем тебе питаться без меня, а ты... ладно, выспись и позвони! Люблю – целую! – и дала отбой.

Я выключил громкую связь, снова поднял трубку, вытащил лист бумаги, лежавший между страницами журнала, стал быстро набирать номер, и после второй попытки отозвался мужской голос:

– Аллё!

– Здравствуйте. Это союз художников Петербурга?

– Да, САНКТ – Петербурга! – акцентировал он.

– Спасибо, буду знать... – ответил я грубовато, но по – другому ответить не смог. – Скажите: пожалуйста: где и когда пройдёт выставка Михаила Саенко?

– Одну секунду! Саенко – Саенко... – в трубке зашуршали бумаги, и мужской голос сказал. – "Белый зал Бажанова", улица Марата, дом 72, метро "Лиговская"! Презентация для приглашённых гостей и аккредитованной прессы через два дня – двадцать первого ноября в тринадцать часов! Для общего посещения выставка открыта с двадцать второго ноября по двадцать второе декабря, с десяти утра до десяти вечера!

– Благодарю! – радостно крикнул я и даже вскочил с табурета. – Ах ты, сучка! Ах ты, сучок!

В эту секунду мне казалось, что я разоблачил их обоих, поймал на откровенной лжи. Я хлебнул пару глотков чая и устремился в комнату, держась за голову.

Там на диване красовался разложенный рисунок на листе ватмана, закреплённый по углам подушками, и мои глаза с невыносимой болью ещё раз поглядели на обнажённые прелести моей девочки, которые стали доступны – УВЫ! – не только мне. Я рванул лист ватмана, свернул его и закинул под диван, а потом помчался в ванную комнату и открыл сильную струю душа...

Моя тёмно – вишнёвая "Honda" подлетела к ступенькам старого особняка с большими светлыми окнами.

Я вылез из машины и торопливо направился ко входу, по обе стороны которого пестрели на стене названия книжных, журнальных и газетных издательств, открыл дверь и вошёл.

Охранник, стоявший около тумбы, приподнял руку, требуя пропуск, я вынул "корочку", показал на ходу и заспешил по лестнице.

Кабинет с яркой табличкой ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР Е. А. ПЧЕЛИНЦЕВ был приоткрыт, я стукнул пару раз и шагнул туда.

Увидав меня, редактор проявил неподдельный восторг, приподнялся из – за стола и протянул руку:

– Привет – привет! Проходи, Константин Юрич, садись! – он был приятный мужчина, с приятным тембром голоса, в очках с тёмной роговой оправой и чуть старше средних лет. – Ну, как там "Чай"... из китайской росы?. .

– Потихоньку зреет, – ответил я, но думал совсем о другом.

– К нашему сроку созреет?

– Созреет, Евгений Саныч.

– Мне нравится твой оптимизм, Константин Юрич, нравится ещё с первых ранних рассказов. Давай – давай, так держать. Я верю в твои способности, если хочешь – в талант.

– Зазнаюсь. Не боитесь?

– Нет, не боюсь.

– Спасибо, Евгений Саныч.

– Ты представляешь, меня художники из редакции просто одолели, продохнуть не дают, им так нравится твоя тема и китайский колорит, что прямо рвутся работать и ждут тебя. "Когда?" да "когда?", замучили, буквально очередь стоит. Я тяну резину, потому что был разговор о твоём отце, сам понимаешь. Как он, возьмётся?

– Он – то может и возьмётся, но... я пока не знаю... не решил с ним... немного подумаю, Евгений Саныч:

– Конечно, подумай – время терпит.

– Я, кстати, по этому поводу и приехал, – моему вранью опять не было предела. – Хочу в Питер смотаться, там открытие выставки одного интересного художника, очень рекомендовали, очень, Евгений Саныч. Хочу взглянуть относительно своего романа.

– А кто такой?

– Михаил Саенко.

– Саенко? – он подумал, но не вспомнил. – Нет, не встречал, а с книгами работал?

– Да опыт есть. И вообще неординарная фигура.

– Почему бы и нет, смотайся, взгляни, присмотрись, потом расскажешь. Я только "за". От меня что надо?

– Аккредитацию от редакции.

– Без проблем. Когда?

– Срочно!

– Во как!

– Да, всё по часам и даже минутам, Евгений Саныч!

– Молодец, правильно работаешь! – он взял трубку телефона и набрал номер. – Зоя, к тебе сейчас подойдёт наш автор Константин Юрич Ларионов! Да – да! Ему срочно нужна аккредитация в Петербург, он всё расскажет! Оформишь, и я подпишу! Давай, милая, оставь все дела и – срочно – срочно!. .

Моя очередь у кассы вокзала подошла довольно быстро, и я по – солдатски отчеканил:

– Петербург! Вечер! Сегодня! Один!

Кассир пробежала глазами по страницам компьютера и чётко ответила:

– Плацкарт! Отправление – 23: 30! Прибытие – 07: 40!

– Только плацкарт?!

– Да!

Я секунду подумал, хотел уже взять, но всё же спросил:

– А что завтра?! Пораньше и побыстрей!

– Сверхскоростной САПСАН! Отправление – 07: 30! Прибытие – 11: 30! В пути четыре часа! Места – сидячие, мягкие!

– Беру! – согласился я и вынул деньги...

Сверхскоростной САПСАН мчался с дикой скоростью. Все близкие к окну предметы сливались в единый мелькавший трубоскоп: где там деревья, где там столбы, где там светофоры – углядеть было невозможно, даже дальние дома и постройки пролетали мимо в одно короткое мгновенье.

Я утопал в удобном мягком кресле у самого окна. Моим соседом был пожилой мужчина – седой, благообразный, хорошо и чисто одетый. Он листал газету с броским названием "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО".

– Ураганная скорость, правда?! – с восхищением сказал он, повернувшись ко мне.

– Смерч, – задумчиво ответил я.

– А всё – таки не то и не другое, скорее – торнадо!

– Слишком жестоко.

– А ваш смерч – не жестоко?!

– Да, конечно, но торнадо безжалостней.

– А мы с вами едем, молодой человек, именно на таком безжалостном звере!

– Серьёзно? – спросил я всё так же задумчиво и пространно.

– Абсолютно! По секретной инструкции САПСАНА машинист не имеет права тормозить, увидав кого – нибудь впереди: сонных тупых коров, глупых людей, застрявшие машины! Вот так!

– И что, сносит?

– Убивает! Скорость настолько велика, что если сделает тормоз при таком сумасшедшем полёте, вагоны сразу вздыбятся и – с рельсов долой, а везёт огромное количество людей! Разве можно сравнить жизни четырёх коров, двух нерадивых людей или застрявшую машину с тысячами жизней в этих вагонах?!

– Не знаю, нехорошо как – то, сигналить надо.

– А как же – сигналит, обязательно сигналит за множество метров, но если результат нулевой – убивает!

– Как – то бесчеловечно и трагично.

– Цель, молодой человек, оправдывает средства!

– И что это за цель, если на пути к ней надо убить милых животных, несчастных людей, споткнувшихся на шпалах, или разорвать застрявшую между рельсами машину?

– Цель – доставить нас вовремя живыми и невредимыми за те немалые деньги, которые мы заплатили! По статистике в таких скоростных поездах едут исключительно деловые люди, у которых неотложные встречи, решение важнейших вопросов, и порой целый час опоздания: какой там час, полчаса могут испортить все отношения с партнёрами, поверьте! И неужели тормозить во имя спасения рогатой Милки или пьяного Борьки, чтобы искорёжить наши вагоны, наше драгоценное время или хуже того – наши жизни?! Всё это мешает развитию и движению цивилизации, если хотите!

Его философия, не лишенная смысла, задела меня, и я невольно стал перекладывать её на свою гнусную историю, на свою цель путешествия, которая должна оправдывать любые средства.

– Вот вы – молодой человек поехали сегодня на сверхскоростном САПСАНЕ, значит, спешите куда – то?!

– На презентацию выставки.

– Для вас это важно?!

– Архиважно.

– Вот! Архиважно! Теперь представьте: машинист спасает бурёнку и забуревшего пьяного мужичка, а наш поезд – под откос, в поле, и мы с вами проваляемся в этом поле до тех пор, пока уже пройдут двадцать ваших презентаций, и вы ничего не увидите, и никого не встретите! Такой вариант пойдёт?!

– Нет, такой вариант не пойдёт! – я даже занервничал. – Мне некогда валяться! Мне срочно надо в Питер!

– Тогда ответьте: убить машинисту корову и того пешехода?!

– Получается, что убить! Определённо убить и мчаться, мчаться, мчаться в Питер! – и вдруг взволнованно спросил, совершенно не стыдясь, что выгляжу с этим вопросом должно быть очень глупо. – Скажите, вы случайно не знаете, у Московского вокзала, куда мы сейчас приедем, есть прокат фотоаппаратов, а?!. .

Санкт – Петербург меня встретил холодной, промозглой погодой, когда я сошёл на открытый перрон Московского вокзала.

Перейдя площадь Восстания, я зашагал прямо в сторону гостиницы "Октябрьская", которая стояла на пересечении Невского и Лиговского проспектов...

– Скажите, пожалуйста, а есть в городе прокат фотоаппаратов? – спросил я девушку, оформлявшую меня в гостиницу. – В Москве об этом совсем не думал, а тут понадобился.

– У нас в гостинице есть, – ответила она и положила на стойку рецепшена мой паспорт, карточку гостя и ключ с номером комнаты, – пойдёте по этому коридору и направо, за прокатом автомашин и турагентством сразу будет прокат фото – видеотехники.

– Спасибо, девушка! – я даже удивился такому быстрому решению вопроса. – Вы себе представить не можете, как неожиданно иногда нужен фотоаппарат! До того нужен!. .

Я вошёл в свой гостиничный номер с фотокамерой на шее, дорожной сумкой на плече, перекошенной бейсболкой на голове и был, наверное, похож на героя – папарацци – немного утомлённого, голодного, но довольного тем, что всё готово к предстоящему сложному дню.

Кинув сумку на тумбочку и положив на стол фотокамеру с тонкой потрёпанной брошюрой "Инструкция по применению", я тут же упал на застеленную покрывалом кровать и закрыл глаза...