Отец укрыл её одеялом, обнял и прижал к себе:

– Успокойся, душа моя, – он зажёг мягкий свет настенного бра и ласково прошептал ей на ухо. – Посмотри: уже шесть утра, в такое время ничего страшного не должно сниться, страшное снится обычно поздней ночью, успокойся.

– Не могу... У меня перед глазами до сих пор этот ужасный сон, словно я видела всё наяву... Ой, Юра, ой...

– Успокойся, что ты видела?

Ольга сбивчиво начала:

– Видела двор нашего дома. Наш двор – мой, твой и Костика, понимаешь? И Костика тоже... – и замолчала, тупо уставившись в одну точку.

– Я понял, Оленька, – осторожно прошептал отец, – был наш двор нашего дома, и Котика тоже. А дальше?

– А дальше... мы с тобой лежали по середине двора и пытались заняться любовью на виду у всех жильцов... О – о – й...

Отец быстро заглянул в её глаза, секунду подумал, отстранился и оценил:

– Действительно... страшно интересно: ну – ну:

– Любопытные жильцы прикатились как горох и заполонили весь двор, но некоторые смотрели из окон... И Костик тоже смотрел из окна...

– И он смотрел? – озадаченно спросил отец.

– Да... Костик широко распахнул рамы, перегнулся и глядел на нас, но ничего не выражал на лице, я очень отчётливо видела... Ты знаешь, Юра, это плохо, что он ничего не выражал...

– Душа моя, ты не углубляйся в психологию, ты по сути давай, по сути. Что было дальше с нашей дворовой любовью?

Ольга проглотила подступивший ком и с большим трудом стала продолжать, и было видно, что она реально представляет перед собой картину ужасного сна:

– Среди жильцов во дворе было много калмыков – дворников, они буквально стояли через одного...

– Откуда их столько взялось – то? У нас дворников раз – два и обчёлся! – сказал отец и вдруг осёкся. – О, Господи, это же сон... ну – ну:

– А ты... – её голос задрожал, – а ты никак не мог в меня попасть, всё тужился – тужился и никак... И тогда один из калмыков насмешливо крикнул: "Им надо помочь как неопытным собачкам во время случки: я сейчас возьму его за член и направлю в дырочку!" – и Ольга всхлипнула. – А все жильцы так засмеялись, так загоготали... Ой, Юра, это что – то страшное...

Отец заревел басом:

– Это я – то не мог попасть?! Гнусная ложь! – и снова осёкся. – О, Господи, это же сон... Извини, Оленька. Ты скажи, я ответил что – нибудь этому идиоту калмыку?

Ольга вытерла слёзы краем одеяла и сказала:

– Ты крикнул всем сразу: и калмыкам, и жильцам: "Чего собрались, мать вашу! Никогда не видели, что ли?!".

– А они?

– А они тебе с тем же смехом: "Чужого никогда не видели! Очень интересно посмотреть, как вы будете спариваться!" – и Ольга тоненько завыла.

– Тихо – тихо. Что ты. Успокойся. Вот мерзопакостные люди! Вечно эти соседи и дворовые лезут в личную жизнь и наяву, и во сне!

– Ничего себе во сне, он был такой реальный, что я прямо всей спиной чувствовала сырую землю... – жалобно простонала Ольга.

– А мы что... были раздеты?

– Ясное дело, мы были совсем голые...

– И ты лежала подо мной?

– Ну конечно, если я спиной сырую землю ощущала – значит лежала...

– Вот так и простудиться можно, вот почему ты дрожишь! О, Господи, это же сон... извини, я настолько поверил в эту страшную историю: Скажи, я всё – таки попал в тебя?

– Нет, так и не попал, и калмыку не дал помочь: Но самое страшное впереди, Юра... – и она плотней прижалась к нему.

– Что ты говоришь?!

– Да... Представляешь, этот калмык как заорёт вдруг: "Хватит! Сколько можно девушке мучиться?! А ну, давайте вольём ей сперму ишака!".

– Какой кошмар!

– Да... И все жильцы согласились, ой – ёй – ёй...

– Вот гады, а при встрече так мило улыбаются, кивают! Подожди, а Костик тоже был "за"?

Ольга громко всхлипнула:

– Он молчал, как истукан, и это было страшнее страшного, лучше бы поддержал всех жильцов...

– Ещё чего! Он просто знал и верил, что я обязательно попаду!

– Но ты же никак не мог этого сделать...

– Вот я и не пойму – почему?! Наверное холодно было, чёрт побери!. . Ну и что со спермой ишака, в конце – то концов?

– Приехала "скорая", врачи оттащили тебя в песочницу, а мне вот таким огромным шприцем влили сперму ишака – а – а... ой – ёй – ёй...

– Та – а – к, – констатировал отец, – значит, душа моя, родишь ослика!

Ольга посмотрела на него растерянным взглядом, из глаз полились слёзы, и она с надрывом в голосе проговорила:

– Зачем ты смеёшься?! Мне до сих пор страшно, а ты смеёшься! Может этот сон – нехороший вещун!

– Да какой там вещун? Сон и есть сон – пустышка, фьють и нет его. Ты что старая бабушка, чтобы верить? Перестань, Оленька, нам только рыданий не хватало, – отец нежно вытер слёзы на её лице, чмокнул в припухшие губы и доверительно сказал. – Вот что, душа моя: раз уж мы проснулись так рано, пойдём – ка с тобой к воде Финского залива, пока спит наш Миша Саенко, умоемся целебной водичкой, глубоко надышимся чистейшим воздухом, и ты сразу успокоишь свои нервы. А? Идём?

Ольга освободила руки из – под одеяла, обхватила отца за шею, прислонила свой лоб к его лбу и спросила, всё ещё хлюпая носом:

– А что же всё – таки будет с Костиком, Юра? Что с ним будет?

– А что с ним может быть – будет великим писателем. А мы с тобой пригласим его в Эль – Фуджейру на творческую встречу с местной арабской элитой, и однажды ночью ты хорошенько подумаешь – подумаешь и убежишь обратно к нему. А я превращусь от горя в дряхлого Юр – хан – бабая, прикреплю к макушке здоровенный рог буйвола и стану завывать на луну с утра до вечера.

Ольга грустно усмехнулась и сказала:

– О, боже, какой же ты актёр – актёрище... скоморох ты мой любимый...

Я проснулся на диване второго этажа, куда ночью удрал от голой Натальи, крепко прижимал к груди ноутбук и большой почтовый конверт.

Бра на стене не горело, в окно глядел светлый день, а часы показывали 12: 15.

Ноутбук – это понятно, обнял и заснул, а конверт откуда? А – а, конечно, Наталья подсунула.

Я приподнялся, сел на диване и прочитал адрес отправителя:

САНКТ – ПЕТЕРБУРГ, КОЧЕТКОВ АЛЕКСАНДР, НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ, ДОМ 12.

Кочетков Александр – папарацци из Петербурга, я познакомился с ним на выставке, откровенно подкупил парня и попросил проследить за моими подопечными на территории дачи Миши Саенко. Молодец Александр, не подвёл, прислал.

Распечатав конверт, я вытянул одну из нескольких больших цветных фотографий: в рассеянных клубах белого пара русской бани на деревянной лежанке отец и Ольга занимались любовью.

Скорее всего – Александр снимал через отверстие в стене, резкость по краям кадра была размыта, но сами персонажи банной любви узнавались на все сто процентов.

Я хотел посмотреть другие фото, уже почти вынул из конверта, но передумал, ну их к чёрту этих персонажей, противно всё это, сунул обратно и спрятал конверт под подушку.

Одёрнув пижаму и причесав ладонью шевелюру, я спустился по ступенькам вниз и распахнул дверь, ведущую на террасу.

Терраса была вымыта, проветрена, в ней пахло свежестью, табуретки стояли на столе и торчали вверх ножками, будто чуткие антенны.

Я заглянул в свою большую комнату.

Наталья, закатав штанины и рукава, широким и крепким движением драила там полы. Услышав шаги, она поднялась во весь рост, придержала тряпку над тазом и внимательно уставилась на меня.

– Кап, кап, кап – кап – кап! – музыкально шлёпала вода с её тряпки.

Облокотившись на притолоку двери, я спокойно спросил:

– Когда принесли конверт?

– Час назад, ты спал, – грустно ответила она и примостила тряпку на край таза. – Пришёл дядька из местной почты, постучал в ворота и сказал, что заказной конверт на имя Ларионова Константина Юрича.

– Сколько взял?

– Сто пятьдесят.

– Хапуга твой дядька, а тебе спасибо, сейчас отдам.

– Вот квитанция, я не вру, вот она, сто пятьдесят, – Наталья достала из кармана мокрый клочок бумаги.

– Убери, я же не тебя хапугой назвал. Ладно, – я помолчал, подумал и спросил. – Ты где, говоришь, китайский костюм брала?

– У подруги, она – костюмер в институте Культуры.

– Ещё три таких можешь взять? За прокат заплатим.

– Конечно, я всегда готова помочь тебе.

Я хмыкнул:

– Ты хоть бы спросила – зачем, сразу – "всегда готова", может я нехорошее дело задумал, а ты как будущий юрист совершенно небдительна.

– Всё равно для тебя готова, – она ответила так же грустно и тихо.

– И ты уверена, что подруга не откажет?

– Уверена. У неё там полно всякого, а этих китайских вообще навалом, есть и сказки.

– Я думаю, что сказки мы оставим на потом, – я тяжело вздохнул и ударил кулаком по притолоке, – сейчас на первом плане жестокая реальность.

Наталья посмотрела на меня внимательней и каким – то чутьём попала в самую точку:

– Ты хочешь в этих костюмах встретить Ольгу и своего отца?

– Молодец, – скупо похвалил я, – вот сейчас как будущий юрист ты проявила точную прозорливость. Как догадалась?

– Очень просто: другой жестокой реальности, кроме их приезда для тебя не существует.

– Не существует, – акцентировал я.

– А что задумал, если не секрет?

– Гениальное феерическое шоу, которое завтра должно состояться с помощью твоих костюмов.

– Да что ты говоришь? – она теперь слегка улыбнулась. – Выходит, Костик, мой вчерашний приезд тебе подсказал что – то интересное?

– Выходит подсказал: только смотри не зазнайся, а то опять: обозлишь меня...

– Всё – всё, злить больше не буду. А что за шоу?

– Узнаешь попозже, а если захочешь – можешь поучаствовать.

– Хочу, безумно хочу! – она заметно прибодрилась.

– Сначала – костюмы, сегодня, сею секунду, для меня это очень важно.

– Хорошо, я готова!

– Значит, поехали?

– Поехали!

– Сбор через пятнадцать минут, иди, одевайся.

– Извини, Костик, можно один вопрос?

– Извиняю, можно.

– А ты Ольгу с отцом: будешь убивать?

– Буду делать из них лапшу:

Моя тёмно – вишнёвая "Honda" летела по загородной трассе.

Наталья расслабленно утопала в соседнем кресле, ей было очень приятно мчаться на моей машине, глядеть вперёд в бесконечную даль и ловить минуты счастья, она повернулась ко мне и с улыбкой пропела:

– "Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка это – флаг корабля!"... Капитан, а у нас сегодня только один причал – института Культуры? Или ещё какие?

– Институт Культуры – первый и главный причал, – ответил я задумчиво.

– Так, – она загнула палец, – первый причал. – А второй?

– Зачем тебе сразу второй? Ты видишь, что там впереди?

– Окружная.

– Ну, говори.

– А – а – а, да – да. По окружной до Химок, а там будет огромный указатель "Платформа Левобережная", потом я покажу.

– Понял. Дальше, второй причал – московский двор, встреча с калмыком.

– Зачем?

– Без комментариев, я же сказал – попозже всё узнаешь. Терпенье.

– Ясно. Второй причал – калмык, – и Наталья загнула второй палец.

– Третий и последний – моя квартира, подготовка феерического шоу, репетиции, генеральные прогоны и терпеливое ожидание главных участников из Петербурга.

Наталья загнула третий палец.

– Значит так, – пояснил я, – своей подруге меня представишь двоюродным братом, всё – таки родственник, лишь бы костюмы дала.

– Женихом! – предложила Наталья.

– Нет, – категорично ответил я, – женихом слишком круто.

– Ну и что? Круто и красиво! А костюмы нужны для свадьбы, у нас может задумка такая, она вообще тогда без проката отдаст, без всяких денег!

– Да?

– Конечно! Ленка как узнает про мою свадьбу – какие там деньги!

– Молодец Ленка, ладно. Ты только смотри там: слишком не переигрывай про свадьбу, не хочу, – и я серьёзно посмотрел на неё.

– Не хочешь – не буду, хотя напрасно, свадьба – очень классное мероприятие, но: конечно: смотря с кем:

– Ты опять злишь?!

– Нет – нет! – и Наталья замахала руками. – Давай дальше, Костик, про калмыка!

– Дальше – дворник калмык. У меня с ним серьёзный разговор, ты сидишь в машине и ждёшь.

– Хорошо, сижу и жду!. . А почему меня не возьмёшь к своему калмыку?

– Сказал же: серьёзный разговор!

– Всё – всё, Костик, сижу и жду!

Я откинул голову на спинку кресла и вздохнул:

– А теперь давай помолчим, хочу тишины.

– Молчи – молчи, – она понимающе закивала головой, но всё же шёпотом спросила. – Извини, Костик, один вопрос:

– Ну.

– Можно посмотреть фотографии в том большом конверте? Почему ты скрываешь от меня? Я же тебе помогаю с костюмами.

Я перегнулся к заднему сиденью, протянул руку, взял заказной почтовый пакет и положил ей на колени.

Наталья не знала суть фотографий, спокойно вынула первое фото и тут же громко ахнула:

– Ой! Боже! Это: это они?! Боже! – и даже на секунду прикрыла глаза от увиденного ужаса, потом вынула второе фото похлеще первого, и по щекам покатились неожиданные слёзы. – Как же такое получается?. . Это что же творится, Костик?. . – она до того поразилась, вынимая одно фото за другим, что начала тихо плакать.

– Ой... Какой кошмар... Ко: Костик:

Я рванул из рук Натальи фотографии вместе с конвертом и кинул обратно на заднее сиденье.

Наталья сочувственно продолжала реветь, неотрывно глядя на меня и прижав ладошки к своей груди...

Ленка – костюмер, обманутая нами, была весёлой светловолосой и пышнотелой девицей с открытым русским лицом, Радостно встретив нас, она по – простецки сказала:

– А ты никак плакала, невестушка? Я не пойму: глаза красные как у крысёнка: нос на свёклу похож, ты в зеркало – то глянь, страхолюдна, – и засмеялась, повернувшись ко мне. – Вы уж, Костик, простите, мы с Наташкой по – свойски.

Я кивнул и улыбнулся собачьей улыбкой.

Наталья глянула в зеркало и также по – свойски ответила:

– Ты – злыдня, а не подруга, как можно при любимом женихе меня крысёнком обзывать?

Я закашлял.

Наталья с удовольствием врала:

– Ещё как плакала, Ленка, ой, как плакала. Мы только вышли из ЗАГСА, когда заявку подали, и я – в слёзы, лью и лью.

– Вот, дурёха, ей счастье привалило, а она – в слёзы.

– А как же без них – то, подруга? Ну, думаю, всё, новая жизнь началась, и мне так страшно стало, а Костик парень весёлый, вроде тебя, сидит за рулём, поёт и утешает:

"Ты не стой и не плач, как царевна – несмеяна,

Это глупое детство прощается с тобой!".

И тут Ленка – костюмер схватила меня под руку, прижала к себе и радостно заголосила:

– Ой, Костик, так вы такие прелестные песни знаете?! А давайте целый куплет споём, это же моя любимая песня, я ведь раньше в этом институте на хоровом отделении училась, а потом бросила и сюда пошла!

– Давайте – давайте... можно куплет... чего же не спеть с хорошим человеком: – ответил я и покосился на Наталью.

Наталья развела руками.

Мы с Ленкой – костюмером дружно спели, к тому же слова я прекрасно знал:

"Всё пройдёт, всё пройдёт или поздно или рано,

В тихом сне, в тихом сне и сиянье голубом!

Так не стой и не плач, как царевна – несмеяна,

Это глупое детство прощается с тобой!".

Ленка без всякого стеснения чмокнула меня в щёку, Наталью – в губы и с восторгом прокричала:

– Вот, сразу видно – писатель, культурный и душевный человек! Ну, Наташка, люби Костика больше жизни! Поздравляю и жду приглашенья на свадьбу! Та – А – К, значит ещё три китайских?! Щас отгрузим! Слушай, а ни хочешь костюмы Кикиморы и Лешего?! До того классные костюмчики, вся свадьба со смеху помрёт!. .

Грустная Наталья осталась одна в машине, слушала музыку и уплетала батон белого хлеба, запивая молоком из пакета. Сквозь лобовое стекло она смотрела в глубину двора, где я сидел в детской песочнице с тремя калмыками.

Внимательно дослушав меня, Коля – калмык покивал головой, поцокал языком и сказал:

– Да – а – а – а, карашо придумал Константина, настоящая кино, детектива, – и повернулся к своим друзьям.

Они сразу подхватили:

– Да – да, очень шустрый придумка, интересный придумка.

– Однако страшно хлопотный придумка, много работай придётся.

Коля – калмык поднял руку, остановил друзей и для пущей важности переспросил меня:

– Значит, Константина, будешь по честный платить и накормить – напоить тоже будешь? Так тебя понимай?

– Так, – подтвердил я.

– Карашо: сколько платить и чем накормить – напоить?

Я ответил:

– Пятнадцать тысяч на троих. Королевского стола не обещаю, но водку, картошку с селёдкой, колбасу и сыр гарантирую.

Все трое калмыков сгрудились, что – то заговорили по – своему, и старший Коля снова обратился ко мне:

– У нас есть мало – мало вопроса.

– Давай.

– А сухари в турму ты тожа нам носить будешь?

Я тупо посмотрел на него:

– Какие сухари? Какая тюрьма? С чего ты взял?

– Опасно, однако, – покачал головой Коля – калмык, – твой Ольга и твоя папа узнавать нас могут, в милиция скажут, а в милиция что: сухари и турма. Э – э – э, Константина, опасно бывай.

– Да перестань, Коля, как же они узнают, если на вас будут китайские костюмы, я же объяснял, а на лицах – страшные маски. Чего тут опасного?

– Э – э – э, а вот страшный маска как раз можно до смерти запугать, особенно твой Ольга. Он у тебя спортсмен тонкий и хрупкий как былинка в степи, шибко эмоциональный как травка на ветру, так закричать может – ой – ёй – ёй!

– Тьфу ты чёрт! – не выдержал я и хлопнул себя по колену. – А вы для чего?! Для чего я вас собираю и хочу хорошие деньги платить, чтобы всякие Ольги крик подняли?! Ваша задача в том и состоит: не единого писка с их стороны не должно быть, припугнули, связали, поставили куда следует и ушли, остальное – моя проблема! – я безнадёжно махнул рукой. – Эх, Коля, брат называется, калмык, товарищ, друг степей! Я – то думал – приеду, поговорю, он поможет, а Коля сдрейфил! Милиция! Сухари!

– Тихо – тихо, – успокоил Коля, – ты шибко кипячий, Константина, остывать надо и трезво бывает глядеть надо.

Остальные калмыки снова затараторили, обсуждая что – то, но старший Коля одёрнул друзей и сказал мне:

– Есть ещё мало – мало вопроса.

– Если про сухари, лучше не спрашивай, давай сразу разойдёмся! – строго ответил я.

– Про другой хочу, зачем сухари.

– Про "другой" давай!

Коля – калмык откашлялся и выдал:

– Тутва через два дом в третий двор татарин – дворник есть, у него подсобная кобыла на ходу. Я с этим дворник близко дружить. Мы пригоняй сюда кобыла, вязать к ней сзади твой Ольга длинный верёвка и катать по наш двор на виду всех жилец, лучший позор и наглядный урок для твой предатель Ольга не может быть. Я же тебе говорил кода – то.