Для начала они сделали то, что, за радостью утреннего общения, дружно сделать забыли, но организмы им об этом неизбежно напомнили. Маша, пошедшая первой, не стала закрывать за собой дверь, а Иван стоял и удивлялся: «Ну чему ты, дурак, радуешься? Ну, голая баба. Красивая, правда, сиськи вон, ляжки кругленькие, коленки опять же. Ну, сидит на очке. Ну, под ней журчит. Ну, хитренько хихикает, на тебя, дурака, глядя. Чего ты-то улыбаешься во весь рот, а?» Привстав на раздвинутых ногах, Маша подтерла письку бумажкой, выпрямилась окончательно и, толкнув вперед Ивана, пристроилась у него за плечом, с интересом наблюдая за процессом. А когда Иван принялся трясти кончиком, стряхивая последние капли, вдруг сказала «Счас!», оторвала от рулона еще квадратик и, обняв Ивана вокруг бедер, аккуратно придержав член одной рукой, осторожно вытерла головку, сопроводив это комментарием: «Все же грязнули вы, мужики!»

Ивану понравилось, раньше он процесс женского мочеиспускания столь подробно не наблюдал, а самому такой способ использования туалетной бумаги как-то не приходил в голову. В благодарность он чмокнул Машу, а когда она, радостно подставляя мордочку под его губы, закрыла глаза, воспользовался моментом и почесал ей пальчиком примерно то место, которое она у себя подтирала. Маша довольно ойкнула и поначалу даже подалась этим местом к пальцу поближе, но тут же, спохватившись, изобразила, что ей просто щекотно, и, согнувшись, со смехом отскочила.

Чинно помыли руки под одной струей, стоя бедро к бедру, только немножко толкаясь попами, улыбаясь друг другу и норовя вместо своих рук то ли помыть, то ли поласкать ладони партнера, вытерли их одним полотенцем, глядя друг другу в глаза.

А потом на цыпочках прокрались в Ларкину спальню, сдернули с девицы простыню, ухватили ее, спросонок удивленную, но совсем не испуганную нападением, Иван – за ноги, Маша – за руки и поставили в ванну. Залезли туда сами, благо, треугольная, большая ванна позволяла сделать это запросто, Маша спрятала волосы дочки под шапочку, Иван включил душ, Маша налила себе и ему на ладони гель, и они принялись намыливать млеющую Ларку сверху вниз, Иван сзади, Маша спереди. Добравшись до попы, Иван, не удержавшись, засмеялся и чуть помял в руках плотные, гладкие, без единого прыщика булочки, Маша в это время слегка шлепнула Ларку между ляжек, заставляя раздвинуть ноги, и рука Ивана сама, он и понять не успел, как, нырнула к вершине образовавшегося треугольника, где и встретилась с рукой Маши. Изображая крайнее возмущение, Маша воскликнула: «Нахал!», и принялась выталкивать его руку из заветного дочкиного места, они сцепились там пальцами и, хохоча, стали бороться, а Ларка, смеясь еще громче них, закинула голову и, присев пониже, стала тереться клитором больше о мамину руку, а девственным входом во влагалище – больше об руку Ивана. Скорчив обиженную рожу, Иван быстро отступил и, усевшись на край ванны, стал любоваться тем, как Маша, быстро, энергично подмыв дочку, присела на корточки и стала намыливать ей ноги, а вот Ларкино огорчение оттого, что приятная игра так быстро закончилась, было, кажется, вовсе не шутейным.

Поднявшись, Маша кинула быстрый взгляд сначала на Ларкину рожицу, потом на Ивана, продолжающего, с трудом сдерживая смех, старательно изображать расстройство, скосила глаза на его пах, где смотреть было, в общем-то, не на что, засмеялась: «Да черт с вами, негодники!» Включив душ, сунула его Ивану в руку, сама усевшись на бортик.

Оправдывая оказанное доверие, Иван, смыв ладонью пену с верхней части тела девушки, точно так же, как мама, шлепнул ее по ляжкам. Ларка приоткрыла хитрющие глаза и, глядя на него, раздвинула ноги едва не настолько, насколько позволяла ванна.

Маша ахнула, а Иван, смеясь, просто засунул туда, вплотную, душ распылителем вверх, не касаясь Ларкиных интимностей руками. Недоуменно глянув сначала вниз, потом на Ивана, потом на маму, Лариска сначала засмеялась, но потом все же изобразила огорчение, Маша ехидно прокомментировала: «Вот фиг тебе!», а Иван, в компенсацию, смыл ей уже и так отсутствующую там пену с внутренних поверхностей бедер рукой, немножко пощекотав их при этом. Лариска заурчала от удовольствия, Маша за спиной захихикала и, потянувшись, выключила воду.

— Все, брысь, мы с тобой наигрались.

Но Лариска и не подумала вылезать из ванны, изобразив вместо этого даже некоторое смущение:

— Дядь Вань, а можно, мы с мамой вас помоем?

Иван покосился на Машу. Поначалу малость приоткрывшая от такой дочкиной наглости рот, она посмотрела на Ивана и вдруг, засмеявшись, облизнулась:

— А че... Вань, ну-ка вставай...

«Так. Кажется, мое мнение тут не сильно кого интересует», - засмеялся про себя Иван, посмотрел в ехидные Машины глаза и, показав ей язык так, чтобы этого не видела Лариска, встал к Маше задом, к Лариске передом.

— Э-э-э, нет, дорогой. Передком – ко мне! - потянула его за плечо Маша, но во второе плечо тут же, пища: «Нет, ко мне, нет, ко мне!» вцепилась смеющаяся Лариска.

Некоторое время дамы, обзывая друг друга «нахалками» и «эгоистками», шутливо боролись за право помывки Иванова передка, а он, смеясь, давал им себя вертеть до тех пор, пока не почувствовал, что у него так может закружиться голова – то ли от поворотов, то ли от близости двух женщин, к которым он... ну, скажем мягко, был совсем не равнодушен. Чуть притормозив, он плаксивым голосом взвыл: «Дамы, помилуйте!», и дамы помиловали: Лариска без сопротивления уступила маме ее законное право помыть его спереди, сама очень осторожно занявшись антифасадом. Добравшись ладошками до попы, она осторожно попыталась проделать с ней то, что Иван только что делал с ее этим местом. Разомлевший под четырьмя ласковыми ладонями Иван от неожиданности хрюкнул, Маша, удивившись, заглянула за него, хмыкнула, пожевала губами, сдерживая смех, и вдруг шлепнула Ивана между ляжек тем же манером, что шлепала до этого дочку. Иван удивился, но чуть раздвинул ноги, Маша присела перед ним на корточки, задрала улыбающуюся физиономию на него, подмигнула и, добавив на руку геля, принялась мыть его хозяйство, причем так, что Иван сразу почувствовал напрочь отсутствовавшее до этого возбуждение.

Какие бы то ни было шевеления сзади сразу прекратились, и под руку ему тут же просунулась Ларискина голова. Чуть наклонившись, Иван заглянул девице в лицо: Лариска, облизываясь, с увлечением наблюдала за мамиными действиями.

«Ну, слава тебе, Господи, хоть войну не затеяли. Это тебе не Ларискина пизда, оторвали бы, дурехи, напрочь», - весело подумал Иван. – «А смотреть – да пусть ее, не убудет. Может, заодно чему научится, в ихней коллекции таких кадров нет, а предмет тонкий, чувствительный, ей с ним обращаться уметь надо».

Если бы не Ларискино любопытство, то Машино хулиганство, вполне возможно, прошло бы и без последствий. Тем более, что она и сама, кажется, толком не знала, чего добивается: то ли чистоты, то ли эрекции. Но любопытные дочкины глаза подействовали на Машу вполне определенным образом: теперь она уже не столько мыла, сколько почти откровенно, хоть и тихонько, надрачивала мыльной рукой его член, отчего тот рос буквально на глазах и, стоило Маше сделать еще несколько плавных движений, окончательно принял боевую стойку, уставившись приоткрытой головкой ей в лицо. Как будто только что заметив результаты своих трудов, Маша округлила глаза, засмеялась, покачала двумя пальцами инструмент в воздухе и подняла ехидную физиономию на Ивана, собираясь что-то сказать, но тут из-под Ивановой руки раздалось отчетливое:

— Вау! Хуй. Стоит.

И, после небольшой паузы, покосившись на маму, мечтательно добавила:

— А как красиво...

Маша хитро глянула на Лариску и, изображая скромность, пожала плечами:

— Не матерись... И вообще, нашла невидаль. Бывает... Тебе вон так потри – тоже намокнешь... Пока домоем, упадет.

Однако в голосе ее Ивану почудились, во-первых, надежда на прямо противоположное окончание мытья. И, во-вторых, то ли затаенная гордость, то ли ехидство по отношению к дочке, такой игрушки не имеющей, то ли и то, и другое вместе. «Своеобразные формы соперничества бывают у любящих друг друга баб», подумал он, и прислушался к себе: нет ли в душе дискомфорта? «Да с чего бы: Машка смотрит на хрен с гордостью, Ларка – с интересом и, кажется, некоторой завистью, и ни та, ни другая никакого неудобства не испытывают. Ну, часть тела, не более того. По крайней мере, для Лариски точно». Еще раз искоса заглянув в Ларкину физиономию, он добавил: «Но, кажется, весьма аппетитная», и засмеялся:

— Засмотрелась, маленькая? А домывать меня кто будет?

Хихикнув, Лариска, весело глянув на него снизу, выбралась из-под руки и принялась тихонько чесаться лапками сзади, а Маша...

Маша, продолжая сидеть на корточках, делала свое дело. Но по некоторым, уже хорошо теперь ему знакомым признакам, он вдруг понял, что подруга уже точно не против немедленного продолжения вчерашних забав. От этой мысли начавший было опадать член дернулся и опять встал по стойке «смирно», а сам Иван, наклонившись, погладил Машу по голове. В ответ она подняла глаза: в них было полно даже и не очень скрываемого желания, и Иван, сам от себя но ожидавший подобной смелости, - вроде, только что рассуждал на тему, насколько ему неудобно стоять тут в Ларкином присутствии с эрекцией, - уверено засмеялся:

— Ну, девки... Кажись, доработались. Не падает. Что мне теперь с ним делать-то?

Повернувшись к дамам боком, он чуть выпятил лобок, демонстрируя им свою беду, и они дружно засмеялись.

— Придется менять программу, а, Машенька? – ехидно уставился он на подругу, снял со стены распылитель и, во избежание дальнейших эксцессов, принялся смывать с себя пену сам. Маша, присев на бортик ванны, поглядывала то на его лицо, то ниже, то на Лариску, водила кончиком язычка между губами, и почему-то помалкивала. Зато Лариска нашла, что сказать:

— Так, дядь Вань, точно придется. Вы на маму гляньте: она, когда такая, пока не приласкается, злая, как Баба Яга...

— Ага, похоже... - ехидно поддержал ее Иван, и Маша не выдержала. Фыркнув, рассмеялась:

— Черти полосатые... Ну да, хочу. И даже есть, чем. А ну, Вань, пошли...

Приподнявшись, она чуть неуверенно ухватила его за торчащее орудие и, смеясь, потянула за собой из ванны. Лариска ахнула, засмеялась и плотоядно заоблизывалась. Иван, глянув на нее вдруг уперся. Маша ждала, что он возмутится столь непочтительным обращением со своей драгоценностью, да еще и в присутствии лиц, к этой драгоценности отношения не имеющих, но его заботило совсем другое:

— Погоди... Лучше вон, дай-ка полотенце... А то мы с Ларкой еще не закончили...

Маша удивленно уставилась на него – мол, чего ты еще собрался с ней делать, да еще и с полотенцем? Но все же, потянувшись, сняла тряпку с вешалки и подала Ивану. Развернув его перед грудью, он, сделав хищную физиономию, повернулся к Лариске, с интересом наблюдающей за происходящим из угла. Ларка изобразила испуг, он, рыча, завернул ее, пищащую, в полотенце, подхватил на руки и выступил из ванны.

Поначалу пытавшаяся дрыгать ногами, Лариска, вдруг расслабившись, прижалась к нему всем телом, и на диван в гостиной он выгрузил ее уже совсем мягкую. Наклонившись, чмокнул в лоб, оглянулся в поисках Маши: та, чуть сзади, стояла наготове, с улыбкой наблюдая за его манипуляциями. Шепнул: «Мы, кажется, быстро», Ларка, глянув на стоящую за его спиной маму, ответила довольным взглядом, облизнулась, прибавила глаза и точно так же шепнула в ответ: «Наверняка. Как бы не оторвала», хихикнула и кивнула на головку члена, болтающуюся в воздухе на уровне ее физиономии. Испуганно прикрыв ее руками, Иван засмеялся в ответ и, выпрямившись, обернулся к подруге.

Маша не дала ему сказать ничего: демонстративно, совершенно блядски виляя бедрами, глядя ему прямо в глаза, сделала шаг вперед, развела его руки, уже уверенно, зная, что возражений не будет, ухватила за немного ослабевший, но вполне пригодный к делу член, - Иван дурашливо ойкнул, - и, смеясь, потащила за собой в сторону спальни. На полдороге оглянулась, бросила Лариске через плечо: «Брысь на кухню! Мы быстро!», Лариска в ответ ангельским голоском пропела: «Агаааа. Успеееехов!», все трое прыснули, и Лариска осталась в гостиной одна.