Утром Лариска обычно уходила в школу за час до того, как старшие вставали. Просыпалась она тяжело, полностью только к третьему уроку, и все утренние дела делала, скорее, на автопилоте, чем сознательно. Именно в таком состоянии она сунулась в мамину комнату, собираясь прихватить у нее со стола очередную шариковую ручку вместо так и не обнаруженной, в очередной раз, в своем рюкзаке.

Дверь была закрыта неплотно, Лариска, вся еще в каплях воды после душа, была босиком, так что зашла она туда, никак не потревожив мирный сон старших. В гостиной свет был выключен, а потому из-за открытой двери в спальне светлее не стало. Лишь в углу, над кроватью, горел слабенький ночник, почти не позволявший различить что бы то ни было.

Вслепую пошарив рукой по столу, она осторожно покосилась на кровать, отвернула абажур настольной лампы к стене и включила ее. На кровати произошло легкое шевеление, она обернулась туда и, забыв про ручку, замерла.

В комнате было чуть душновато, и старшие во сне сбили укрывавшую их простыню к ногам. Дядя Ваня спал на спине, одна его рука была под прижавшейся к его боку мамой, вторая спокойно лежала вдоль тела. Маме, судя по блуждающей на сонном лице улыбке, снилось что-то очень хорошее.

Переведя взгляд чуть ниже, Лариска поняла, почему, и даже примерно предположила, что именно: мамина рука медленно, ласково, самыми кончиками пальцев, поглаживала прижатый к животу, почти полностью напряженный член дяди Вани.

Опасливо посмотрев на лица спящих, Лариска на цыпочках подошла к кровати вплотную и присела на корточки возле самого центра событий. Свет от настольной лампы был слаб, но сразу проснувшейся Лариске видно было все отчетливо.

Под мамиными пальцами нижняя головка дяди Вани то приоткрывалась чуть больше, отчего у самого сморщенного края кожицы становилась видна темная, продолговатая дырочка, то почти совсем исчезала из виду. Лариска какое-то время заворожено наблюдала за процессом, смутно чувствуя, как внизу живота нарастает знакомое тепло, потом член начал в такт движениям маминой руки подергиваться, набирая настоящую силу, дядя Ваня зашевелился, и Лариска, привстав, чуть не выскочила из комнаты. Но дядя Ваня, слегка простонав, расслабился опять, мама, не прекращая двигать рукой, потерлась о его плечо носом, сладко почмокала, но не по-детски, а азартно, так, как чмокают женщины, радуя мужское достоинство ротиком, обхватив пальцами колышек, опять стала его ласкать, и Лариска, выдохнув, опустилась вниз, встав на этот раз, для устойчивости, на колени.

Вдруг дядя Ваня опять легко застонал, и прямо из-под маминой руки вылетела жемчужная струйка, мягко растекшаяся чуть выше его пупка, а следом вторая, чуть слабее, третья, четвертая...В ноздри Лариске ударил показавшийся ей странно, до дрожи бедер, привлекательным запах, она непроизвольно облизнулась, почувствовала, что, кажется, под ней, на покрытии, сейчас будет лужа, сунула руку вниз, задела клитор, и, зажмурив глаза, закусила губы, чтобы не застонать самой от неожиданно нахлынувшего наслаждения. Вынырнула и испугалась: по-прежнему не открывая глаз, дядя Ваня улыбался уже совсем не сонно. Лариска, уставившись на его лицо, замерла, в голове у нее замелькали варианты оправданий, но дядя Ваня, так и не открыв глаза, лишь повозил пальцами по белой лужице, расплывшись в улыбке, на ощупь нашел пальцами мамины губы. Забавно поводив носиком, мама, тоже не открывая глаз, потянулась к пальцам дяди Вани и осторожно взяла их в рот, почмокала и, уже чистые, выпустила, довольно облизнувшись.

Глядя на ее сонную физиономию, Лариска сглотнула и, не осознавая, что делает, потянулась лицом к тому, что, не доставшись маме, так и осталось на дяди Ванином животе, но вовремя опомнилась и опять откинулась чуть назад.

Полежав неподвижно, дядя Ваня тяжело перевернулся на бок, лицом к маме, закинул на нее колено, показав Лариске тщательно выбритый, гладкий, красноватый мешочек с двумя маленькими дирижаблями внутри, - Лариска, глядя на него, опять непроизвольно облизнулась, - судя по звуку, чмокнул маму в губы, пошевелился, устраиваясь, и затих.

Еще немного постояв на коленях, Лариска поднялась. Внизу у нее чуть слышно хлюпнуло, она запустила туда пальцы и осторожно потрогала набухший клитор. Дернулась, забыв обо всем, выскочила из комнаты, шлепнулась на диван в гостиной, в минуту довела себя до блаженства еще раз, полежала в изнеможении, раскинув ноги, и встала. Заглянула себе в низок, сморщилась и, переполненная впечатлениями, подалась опять в душ.

Открыла воду похолоднее и, зябко ежась, подумала: «Вот это зрелище... Сколько нежности! Да спали они, нет? Или – в полусне... Так иногда приятно: не сон, не явь, лежишь, трешься, можно что угодно навоображать... Вот что мама воображала, а?», хихикнула она. Перед глазами закрутились виденные в каком-то учебном фильме кадры, снятые изнутри женского естества: головка, кажется, дяди Ванина, ласково раздвигая розовые, блестящие от смазки холмы, кажется, мамины, приближается к видеокамере, останавливается, и из расширившегося углубления на ее вершине вырывается, точно как у дяди Вани, сильная струйка семени. Облизнувшись, вспомнила свой крошечный хорватский сексуальный опыт. «Ох, как интересно-то... Тогда ничего, кроме отвращения, и не запомнила. А сейчас чуть вылизывать дяди Ванино пузо не кинулась, и как только удержалась...»

Еще подумала, что однокашники, при всей своей развеселости, в подметки не годятся маме с дядей Ваней. И что своих любимых белобрысеньких мальчиков она теперь смотреть вряд ли сможет, потому что сказка с ними, конечно, красивая, но именно сказка. Вон оно как, в натуре, если вплотную: одни запахи чего стоят. И это со стороны... Мням...

Утреннее, приятное для Ивана и Маши происшествие было некоторым нарушением принятого ими плана, первый пункт которого предполагал обоюдное воздержание от, как минимум, оргазмов до вечера субботы. Маше сие было поставлено на вид, в ответ она только показала Ивану язык: мол, будешь выступать, еще и не то устрою. И вообще, договор, заключенный в присутствии твоих пальцев в моем интиме, никак не может считаться абсолютно легитимным. Иван изобразил испуг, Маша, смеясь, тут же к нему прижалась, и продолжили утренние процедуры они только через пару минут, с огромным трудом удержавшись от того, чтобы не нарушить план еще разок. Может, и не удержались бы, да времени на то, чтобы поиграть по-нормальному, уже не было, а накоротке было неинтересно.

Зато Лариске оно пошло только на пользу. Первые два урока в этот день у них был тест по математике, которую ее художественная натура не принимала, кажется, принципиально.

Еще хуже было то, что в этот раз тест был рассчитан по большей части не столько на конкретные знания, сколько на соображалку. Если бы все шло, как обычно, делать его Лариске предстояло в полусонном состоянии, с ватной, медленно и плохо соображающей головой, а потому никаких надежд на успех мероприятия она не имела, уже предвидя в перспективе пересдачу со всеми сопровождающими такие дела неприятностями.

Но увиденное, услышанное и унюханное в спальне старших встряхнуло ее так, что не только всегдашняя для первого урока вата, но и нормальный для второго урока туман отсутствовали в голове напрочь, как будто их там никогда и не было. Выбрав ответ на последний вопрос, она с кислой физиономией уставилась на монитор, ожидая, что злобная, в отличие от домашнего ноута, школьная машина выдаст ей ее обычный жалкий результат. Ну, может, чуть получше.

Промелькнула полоска прогресс-бара, и Лариска, не веря своим глазам, откинулась на спинку кресла. Зачем-то пощелкала на оценке мышкой, та меняться и не подумала, и тогда, еще раз моргнув, она победно вскинула руки вверх, заорала «Вау!» и, оттолкнувшись ножкой, запустила себя вертеться на кресле.

В классе к этому моменту они с учительницей оставались вдвоем. Екатерине Петровне не доставляло ни малейшего удовольствия наблюдать за Ларискиной безнадежной физиономией, и она, несколько отключившись от происходящего вокруг, увлеченно читала что-то на своем экране.

Услышав Ларискин восторженный вопль, Екатерина Петровна вздрогнула, посмотрела на Лариску и переключила окна. Быстро прокрутила список подвергнутых истязанию вниз, увидела, что для воплей у Лариски и впрямь имеются основания, тоже поморгала, не очень веря глазам, и, сняв очки, недоверчиво уставилась на теперь уже цветущую физиономию ученицы:

— Лариса, и впрямь... Оказывается, и с утра можешь. Кто мне вчера плакался, просился не приходить, начать сразу с пересдачи?

Лариска, изобразив вообще-то нехарактерную для нее скромность, протянула: «Нуууу, КатьПетровнаааа...» КатьПетровна, надев очки, недоуменно посмотрела на ее довольную и при этом хитрющую мордочку, хмыкнула и сказала: «Ну ладно, Лариса, молодец сегодня, иди...»

Проводила взглядом Ларискину попку, обтянутую скорее подчеркивающими, чем скрывающими что бы то ни было джинсами. Попка двигалась к выходу столь специфически, что Екатерина Петровна вначале чуть прибавила глаза, потом, непроизвольно улыбнувшись, незаметно поиграла бедрами и выдохнула. Когда дверь за Лариской закрылась, успокаиваясь, подумала: «Ох, гормон как у девок играет... Отодрал ее кто не далее, чем вчера вечером, что ли? Нет, скорее, сегодня утром, причем хорошо отодрал. Козой ведь прыгает! А бабы в учительской еще трепали, что, вроде, целка принципиальная, одна из двух во всех старших классах. Но вторая, Миронова, вообще ненормальная. Ну-ну...», и еще раз пошевелила промежностью. «Эх, где мои годы... Надо будет вечерком к мужу поприставать, может, чего и обломится. Или сразу в ванной закрыться?». Заставила себя перевести взгляд на экран, но до конца перемены так и не смогла больше сосредоточиться.

Весь день Лариска с удовольствием «звездила», ловя на себе необычно заинтересованные взгляды не только мальчиков, но и мужчин-учителей из тех, кто помоложе. Похожие ощущения у нее бывали в середине цикла, во время овуляции, но сегодня все было много ярче и интереснее, и она с трудом удерживалась от ответного кокетства со всеми подряд, а успокоилась лишь вечером, на танцах, бывших сегодня ей в особенно большую радость. Увлекшись, она порядком измотала себя физически, и пришла домой усталая, но более чем довольная жизнью.

Мама сидела на диване в гостиной, застелив колени большим полотенцем и пристроив на него ноутбук. Справа от нее лежал толстенный, скучнейшего вида, том, слева были разложены не менее скучного вида бумаги.

Однако маме, судя по ее сосредоточенному и заинтересованному лицу, ни книга, ни бумаги вовсе не казались скучными. На Ларискино появление она отреагировала весьма рассеянно, в ответ на поцелуй в щеку, лишь мимолетно покосившись на дочь, пробормотала: «Мойся, и ужин на кухне...», после чего опять уткнулась глазами в экран. Лариска тихонько хихикнула.

Маша еще на секунду покосилась на дочь, но, судя по всему, не нашла в ней ничего интереснее того, что было на экране, и вернула взгляд назад. Однако неопределенно-вопросительного звука Лариску все же удостоила.

— Да, мам, так... Каждый раз, как тебя такой вижу: с прибранными волосами, в очках, вся в делах и при этом голенькая, так хихикаю... Ты б хоть халат одевала, что ли, а то вид... Хозяйка борделя дивиденды считает...

Мама, не отрываясь от работы, пробормотала «На фиг халат...» и задумчиво почесала под сиськами. Лариска сморщила носик: ну да, сейчас бестолку, привяжешься, так шуганет, что полетишь. И вдруг почувствовала легкое беспокойство.

— Мам, а... дядя Ваня?

Этот вопрос маме явно показался куда как более важным. Сняв очки, она с беспокойством уставилась на дочку:

— Что «дядя Ваня»?

— Ну... Где?

— Тьфу на тебя, - засмеялась мама. – В ванне. Лежит, кайф ловит, тебя, паршивку, ждет...

Лариска, сказав радостное «Вау!» и почему-то чмокнув маму еще раз, нырнула в свою комнату. Уже через минуту вышла оттуда, имея из одежды лишь трусики, да и те в руке.

Мама не обратила на это ее появление никакого внимания, и лишь, когда Лариска скрылась из виду, ненадолго оторвалась от работы, прислушалась к происходящему в ванной, чему-то улыбнулась и опять занялась делом.

Появление Лариски Иван пропустил. Лежа в ванне так, что из пены виднелась лишь часть шеи и голова с Ларискиными беспроводными наушниками, он, закрыв глаза, слушал музыку, и обнаружил присутствие девицы лишь когда она, усевшись в соседнем углу, сложила на его ноги свои нижние конечности. Открыл один глаз, посмотрел им на Ларкину довольную физиономию, закрыл глаз, выпростал из пены руку с указательным пальцем, задранным вверх, внушительно сказал: «Релакс!» и закрыл глаз опять.

Некоторое время Лариска посидела, разложив руки по бортику ванны, откинув назад голову и медленно водя ногами под водой, иногда задевая пятками ноги дяди Вани. Дядя Ваня, блаженствуя, не реагировал никак. Лариске стало скучно ждать, когда он соизволит перейти в активное состояние, что сулило ей куда как большие, чем сейчас, удовольствия, и она, хулигански улыбаясь, пальчиками ноги осторожно подцепила снизу его голень. Дядя Ваня, не открывая глаз, забавно сморщил нос, но глаз не открыл. Лариска, хихикнув, перебралась поближе, обняв его голову рукой, прижала ухо к наушнику, немного послушала громовые раскаты органа, потом повернулась на бок, прижалась грудями к плечу дяди Вани и нащупала под водой его грудь. Постучала по ней коготками:

— Тук-тук!

Дядя Ваня, открыв один глаз, покосился на нее, улыбнулся и закрыл глаз опять.

— Ну, дядь Вань!

Не открывая глаз, дядя Ваня пропустил руку под Лариской и легко прижал девицу к своему боку. Чуть пошевелившись, покосился на ее расплывшуюся от удовольствия мордочку, улыбнулся и закрыл глаза, начав легко поглаживать ее по спинке.

Лариска, машинально обняв дядю Ваню одной рукой и закинув на него коленку, на какое-то время сомлела, прислушиваясь к ощущениям. К маме, особенно в детстве, она часто прижималась вот так, ни о чем не думая, и чувствуя себя при этом в полной, абсолютной безопасности. Когда она стала старше, это чувство потихоньку начало слабеть, и потом ушло почти совсем. Сейчас ощущение вдруг вернулось, и она, растекшись по боку дяди Вани, уткнула нос в его шею над самой пеной, чуть потерлась кончиком об немного колючую в этом месте кожу и, сама не понимая отчего, тихонько, светло заплакала.

Иван дал ей спокойно выплакаться. Наконец, Лариска, швыркая носом, оторвалась от его плеча, чуть подтянулась вверх и, навалившись на его живот грудями, поняла к нему физиономию, на которой заплаканные глаза контрастировали со ставшей уже привычной для него чуть хитроватой улыбкой.

— Дядь Вань... А я сегодня тест по математике сдала... 83 балла... Сразу...

Иван знал из справок, в изобилии накиданных ему безопасниками, что у Лариски с этим предметом хоть и не безнадежные, но проблемы. А потому вполне искренне сделал большие глаза и, чуть подтянувшись вверх, отчего сиськи девицы оказались совсем рядом с его пахом, уставился на Лариску:

— Да ну?

— Ага...

— Ну, умничка, девочка...

Принял задумчивый вид.

— Так. И чем бы мне тебя вознаградить, а?

Лариска скромно пожала плечиком, он положил на это плечо одну руку, вторую на второе и чуть помял мышцы. Сморщился:

— Хм. Награда подождет. Ларка, ты ж на танцах выжалась, как лимон, да?

— Ну...

— Вот и «ну». Ну-ка, ложись кверху попой, подбородок на ладошки...

— Ой! Дядь Вань, массаж, да?

— Ага, маленькая. Подводный. Так мы еще не пробовали.

Пока Иван снимал с душа распылитель и регулировал воду, Лариска быстренько переползла от него чуть в сторону и улеглась, как было велено. Судя по тому, как она в конце повиляла едва видной из-под пены попкой, оглянувшись после этого на дядю Ваню и хихикнув, лирическое настроение у девицы миновало, как тучка в летний день, и теперь она вполне весело предвкушала очередное удовольствие.

Разогнав струей воды пену, Иван стал массировать ее сразу и рукой, чуть разминая пальцами кожу, и мощной, теплой струей воды. Трудился он долго, пока Лариска действительно не расслабилась, трижды пройдя от пяточек до самой шеи. Каждый раз, когда струя воды попадала Лариске в разрез между ягодицами, она начинала довольно ежиться. Иван, улыбаясь, задерживался там, несколько раз проводя струей от крестца до самого дна ванны, чуть играя струей из стороны в сторону, шерудя нижние губки до тех пор, пока ее попка вместе с бедрами не начинали чуть заметно играть, ритмично сжимаясь и разжимаясь, и Лариска не начинала тихонько подскуливать от удовольствия.

Лишь увидев, что тело девушки перестало напоминать перенапряженную сталь, легко перевернул ее лицом вверх. Приподнял чуть повыше, дотянулся до полотенца, свернул вчетверо и подложил ей под голову. Лариска, поблескивая глазами из-под полуприкрытых век, откровенно кайфовала, раскидав руки и ноги едва ли не по всему джакузи.

Откинувшись на пятки, Иван, отдыхая, любовался девушкой. Разогнал рукой собравшуюся над грудями пену. Лариска, улыбнувшись шире, Машиным жестом собрала вместе груди с торчащими конусами напряженных сосков, заговорщически прошептала:

— Да, дядь Вань! Смотрите, сколько добра!

Иван засмеялся:

— Хорошее добро. Красивое... Так, Ларка. А сейчас тебе будет награда за математику...

Уменьшив давление воды, он, наклонившись, второй рукой нащупал возле дна ванны низ Ларискиной промежности, на полногтя зашел в глубину, чуть пошуровал там, раскрывая дырочку, - Лариска, радостно прибавив глаза, напряглась, - и заменил свой палец на наконечник шланга, как будто специально предназначенный для таких нежных дел. Сказал: «Держи», свел вместе Ларискины ноги и, положив руку на регулятор, стал ритмично менять давление воды. Уже после третьего его движения Лариска ахнула от нахлынувшего удовольствия, после четвертого закрыла глаза, на пятом выгнулась, положив одну руку на клитор, вторую на сосок, а он все чаше и сильнее менял давление, и Лариску, сначала в такт его движениям, а потом уже беспорядочно, выгибало все сильнее и сильнее, пока, наконец, тихонько проскулив, она не разжала ноги и не опустилась на дно.

«Н-да, девочка, а у тебя и с вагинальными оргазмами все в порядке. Ох, и достанется кому-то любовница... Формально целка, а на самом деле ведь с любой тридцатилетней посоревнуется запросто...»

Подобрав со дна шланг, он сделал струю слабее и осторожно провел ей по Ларискиным соскам. Девушка, подав грудь к нему, быстро вздохнула и сжала груди в ладонях, подставляясь, он улыбнулся и немного поиграл струей с маленькими вишневыми конусами, пошел, под разочарованный Ларискин вздох, ниже, чуть погонял шерстку на лобке, поиграл с внутренними сторонами с готовностью раскрытых бедер. Ему очень хотелось опять пустить в ход вторую руку, но это был уже совсем не массаж, и он, неуверенный в том, чем это может кончиться, запретил себе даже думать об этом.

Сместился по бердам вверх, к разбуженному клитору, и принялся тихонько гонять струю по нему. Вверх-вниз, вправо-влево, по кругу... Ларка тянулась лобком к нему, раздвигая ноги все шире, он немного ослабил ласку, сдвинувшись ниже, к так и не успевшей закрыться дырочке входа, отчего вся Ларкина промежность начала быстро сжиматься и разжиматься. Вернулся к клитору, и теперь крупные волны пошли уже по всему выгнутому Ларискиному телу, а он продолжал ласкать девушку, с азартом и нежностью ожидая, когда же наступит пик...

Простонав, Ларка расслабилась, и он, выдохнув, почти упал на пятки. «Блин... Какое наслаждение... А меньшой даже и не поднялся... Лариска, маленькая, прелесть ты моя, не знаю, хочешь ли ты, но я хочу еще и еще...»

Присмотревшись к обессилено лежащей девушке, он решил, что ей все же хватит, и с трудом заставил себя встать на ноги. Наклонился и, чмокнув Ларку в лоб, шепнул ей на ухо: «Вот так. Отойди, а потом расскажешь, как ты умудрилась...» Неожиданно для него Лариска зябко поежилась, он, обеспокоенный, погладил ее по голове:

— Ларка... Все нормально?

Открыв глаза, она посмотрела на него взглядом, в котором странно смешивались сияние и мутная пелена возбуждения.

— Н-н-н... Нормально, дядь Вань...

Улыбнулась, и вдруг согнала улыбку с лица. На секунду прикрыла глаза, нервно облизнулась и вскинула их, уже тревожные, ожидающие, опять:

— Дядь Вань... Возьмите меня... По-настоящему...

Иван присел на корточки, вздохнул и погладил ее по голове:

— Нет, Ларка. Ты и сама этого не хочешь, да и я... Мне, Лар, с твоей мамой хорошо...

Усмехнулся.

— Я бы даже сказал, слишком...

Он прекрасно понимал, что нет для женщины большей обиды, чем то, что он сказал сейчас, и потому ожидал чего угодно: полудетского, тихого огорчения с надутыми губками, ругани, истерики, сведенных в жесткую, непримиримую линию губ, но вместо этого Лариска прибавила глаза и улыбнулась искренне, без тени ехидства:

— Дядь Вань... А разве бывает «слишком»?

«Черт... Маленькая еще? Или они с мамой так близки? Или... Машка, чертова интеллектуалка, вбила в нее столько, что естественная, злобная ревность самки совсем задавлена мозгами? Так же, как и идиотский стыд тела? О, Господи! Как же мне повезло...»

— Не знаю... Наверное, да. Когда хорошо, но страшно... Страшно от того, что можешь это потерять. И... Ты, Ларик, часть этого... Очень большая часть... Поняла?

Лариска прикрыла глаза, сглотнула и открыла их вновь.

— Ох, дядь Вань...

Вздохнув, он улыбнулся.

— Вот так, Ларик... Только маме не говори, ладно?

— Пффф...

— «Пффф» ваше с мамой... – засмеялся Иван и чмокнул ее в лоб еще раз. – Побыть с тобой, или пойду к маме, сама оклемаешься?

Лариска пошевелила попкой, проворчала смешливо: «Почаще бы так оклемываться». И милостиво махнула рукой: мол, катись к твоей маме, переживу.

Засмеявшись, Иван выпрямился, взял с вешалки полотенце и, еще раз понимающе переглянувшись с Лариской, вышел из ванной.

Маша по-прежнему трудилась в поте лица. Иван подобрал с дивана лежащие рядом с ней документы, подстелил на их место полотенце и уселся рядышком.

— Можно? – кивнул он на бумаги.

Маша, не отрываясь от компьютера, энергично кивнула головой:

— Не только «можно», но и нужно. Это все тот же проклятый заказчик, так мы ему пока ничего и не выродили толкового. Читай, скажешь свое мнение....

— Кстати, ты знаешь, что твоя дочь сегодня по математике аж 83 балла оторвала?

Маша с интересом покосилась на Ивана:

— М-да? Это она тебе в ванной сказала?

— Ну да...

Иван ответил ей несколько таинственным тоном, надеясь, что Маша все-таки спросит его, чем они с Ларкой так долго занимались в ванной. Но никакой Машиной реакции не последовало и на этот раз, и он на некоторое время углубился в документы. Сосредоточиться ему было поначалу сложновато, глаза так и норовили оторваться от бумаг и покоситься на Машу. Но Маша вела себе по-прежнему, так ничем и не проявляя своего интереса, если он вообще был, и потихоньку Иван успокоился.

Через некоторое время он положил бумаги на успевшие высохнуть колени.

— Ну, что я тебе скажу...

Кивнув, Маша допечатала фразу, сохранила файл и заинтересованно повернулась к Ивану.

Лариска появилась в гостиной в самый разгар обсуждения. Попыталась, было, открыть рот, но Маша только досадливо махнула рукой: ужин на кухне, отцепись. Вздохнув, девица притащила тарелку, нахально вытянула полотенце из-под почти не обратившего на это внимания дяди Вани, постелила его под себя и скромно уселась кушать в дальнем углу дивана, поглядывая на старших и явно что-то соображая. Доела, утащила посуду на кухню, сполоснула ее и вернулась в гостиную. Иван с Машей, склонив головы к экрану компьютера и время от времени тыкая в него пальцами, не обратили на ее появление никакого внимания.

Еще раз вздохнув, она сходила за своим ноутом и опять уселась в тот же угол дивана, дочитывать роман.

Проблема у Лариски была одна, зато существенная: рассказывать или нет старшим, благодаря чему она добилась столь выдающихся успехов в столь отвратительной для нее науке? С одной стороны, расскажешь, особенно если расскажешь все, в том числе и как откровенно подглядывала, да еще и самым, можно сказать, наглым образом, только что в постель к ним не залезла - реакция будет неизвестно какой. Могут посмеяться, но могут и скандал учинить. Дело-то такое, интимное, двое трахаются – третий не лезь. По крайней мере, пока оба не позовут. С другой стороны, если не рассказывать про свою утреннюю дрочку, то как тогда она, вечно по утрам сонная тетеря, умудрилась сегодня проснуться? А если рассказывать только про дрочку, то почему это у нее зачесалось с утра, чего раньше отродясь не было, и уж кто-кто, а мама это прекрасно знает? Придумать другую причину не получается... Опять же, если только посмеются, так в будущем может быть всякое, причем и очень интересное. А если и скандал, так не убьют ведь. Подумаешь, грех...

Изображая, что читает роман, Лариска погоняла эти аргументы туда-сюда, но ни к какому решению так и не пришла. Покосилась на маму с дядей Ваней. Дядя Ваня с мамой, сидя друг к другу плотнее некуда, увлеченно обсуждали что-то интересное на экране маминого ноута, тихонько при этом переговариваясь с, вроде, серьезными лицами. И правильно, чего орать, когда щеками даже иногда трутся, и сквозь эту серьезность у обоих такое довольство на физиономиях, что аж завидно. Мама так вообще сейчас, кажется, постанывать начнет, вон как ей дядя Ваня попу рукой поглаживает...

Лариска завистливо почесала это место у себя, но ничего похожего на мамино удовольствие не получила. Вздохнув, она попыталась сосредоточиться на своей проблеме еще раз, но тут мама довольно сказала «Во!», дядя Ваня, еще довольнее улыбаясь, кивнул и откинулся на спинку дивана, мама коротко протрещала пальцами по клавиатуре, и дебаты перед ноутбуком закончились.

Пока мама убирала в сумку ноут и отобранные у дяди Вани бумаги, Лариска предприняла последнюю, отчаянную попытку логического анализа ситуации, но в голову ей ничего хорошего так и не пришло.

А потому, положившись на интуицию, она отложила свой компьютер в сторону, старательно изобразила хлюпанье носом, воздела руки и, шутовски заорав: «Старшие! Не велите казнить, велите слово молвить!», шлепнулась к Ивану и Маше на колени попой вверх. При этом маминым коленям достались ее комфортабельные сиськи, а коленям Ивана – щеточка хоть и нежестких, но вполне ощутимо щекочущихся волос на лобке, отчего Иван, дернувшись, чуть подбросил Ларку, хихикнул и, выпростав из-под нее руки, недоуменно посмотрел на Машу:

— Это что еще за концерт?

— Это...? Это означает, что ребенок собрался сознаться в преступлении и понести наказание, для чего тебе, - Маша кивнула на Ларискин антифасад, - предоставлено в полное распоряжение соответствующее место.

Иван погладил обеими ладонями «соответствующее место», чуть почесал пальцами Ларискин крестец и сокрушенно сказал:

— Ну да... И как такое место наказывать? Смотри, ровненькое, гладенькое, шкурка... ну, почти как у тебя, - засмеялся он, слегка пощипывая обеими руками кожу на полупопиях.

Лариска почувствовала, что чуть ниже дяди Ваниных золотых рук совершенно неожиданно стало тепло. «Блин, ну, мама оторвала мужчину. Меня сейчас, может, выдерут, а я от двух его движений намокла. Извращенка!», - хихикнула про себя Лариска и, не сдержавшись, сладко поежилась, что не осталось без внимания Маши.

— Ну-ка, Вань, погоди ее наглаживать, а то вместо учинения разбирательств учиним ей кой-чего другое. Про 83 балла мы уже знаем, так что... Лариска, колись!

— Сначала накажите...

И замерла. Раньше, если мама, будучи в хорошем расположении духа, соглашалась на выдачу аванса, то добавки после не бывало ни разу.

Маша многообещающе засмеялась:

— Так.... Давненько мы с тобой, дочура, такого не делали... Значит, грешна по-крупному? Ну ладно, но – как обычно: сейчас только аванс. И без гарантий, что потом не добавим!

— Ага... – тяжело вздохнула в ответ Лариска и пошевелила попой, устраиваясь поудобнее. – Ну, давайте...

Маша кивнула Ивану на «соответствующее место», Иван, тяжело вздохнув, чуть приподнял руку, собираясь не без плохо скрываемого удовольствия символически это место шлепнуть, и вдруг, повернувшись к Маше, замер:

— Машка... Ну не могу, рука не опускается! Давай в четыре руки, а?

Плотоядно улыбнувшись, Маша с удовольствием шлепнула Лариску первой. Иван, изобразив шлепок, воровато поглядев на Машу, только погладил пальцами шлепнутое ею место, Маша, уже откровенно смеясь, второй раз шлепнула не Лариску, а его руку, Иван изобразил испуг, после чего они, уже дружно, шлепали радостно пищащую, выгибающуюся и сучащую ножками Лариску к удовольствию всех троих до тех пор, пока Иван, чуть запыхавшись, не сказал «Хватит!».

Расслабившись, тоже чуть запыхавшаяся Лариска опять уткнулась лбом в диванный валик, поерзала, устраиваясь на четырех теплых коленях поудобнее, и замерла. Сверху раздался мамин голос: «Ну?», и она, после коротких обязательных реверансов вроде «прям и не знаю, как сказать-то», выложила им все, что произошло утром.

Несколько смущенных лиц своих слушателей она, лежа на их коленях попой кверху, лицом вниз, видеть не могла. Вдобавок на Лариску, то ли от шутливого дера, то ли от того, что произошло в ванной, то ли от всего вместе, снизошло вдохновение, и рассказывала она в красках, эпически, жестикулируя при этом единственным возможным в такой позе местом, а именно попкой и бедрами. В результате к концу рассказа ее попка жила уже отдельной жизнью, чуть заметно, но вполне бодро сокращаясь низком, отчего Ларискина интимная прическа вполне ощутимо щекотала бедра дяди Вани. Дяди Ванин дружок терпел такое издевательство до тех пор, пока Лариска, пошевелившись на фразе «Чувствую, что у меня внизу уже озеро, в озере том шторм, и по обеим бедрам из него реки текут, на полу скоро океан сделают», не проиллюстрировала свои слова движением, отчего в чуть приоткрывшемся пирожке у нее под попой заметно хлюпнуло, и следом Ивану в нос пришла легкая волна знакомого запаха.

Дружок, наплевав на не очень уверенные приказы самого дяди Вани, принял боевую стойку, пощекотав своим кончиком Ларискин живот. Даже не запнувшись, Лариска инстинктивно выпростала одну руку из-подо лба и запустила ее к этому месту, желая всего лишь почесаться. Увидев это, дядя Ваня прибавил глаза, чуть заметно судорожно дернулся и, на мгновение опередив Лариску, сунул туда же свою руку, до этого мирно лежавшую поперек Ларискиных ляжек, придавил пальцами непослушный кол, зажал его между бедрами и торопливо руку убрал. Следом в тесноте появилась Ларискина рука. Продолжая рассказывать, девица принялась искать ей исчезнувшую вдруг помеху, немного приподняла бедра, сразу наткнулась на помеху тыльной стороной коготков, озадачилась и приподняла попку еще. Перевернула ладонь, ухватила интересное во всех смыслах место двумя пальцами, с небольшим усилием извлекла его из убежища, невольно оголив при этом головку, и, чуть ахнув, замерла.

Подняв голову, уставившись в стену перед собой, недоуменно помяла между пальцами добычу, повернулась через плечо к маме и таинственно, возбужденно прошептала:

— Мам... Там... Твердо...

Маша, с напряженной полуулыбкой безмолвно наблюдавшая за всеми этими манипуляциями, чуть вздрогнула и ответила тоже шепотом:

— Где?

Лариска дернула головой, указывая под себя

— Там...

— П-п-покажи! - ответила Маша и нервно облизнулась.

Лариска перевернулась на бок, лицом к старшим, и на свет появился прихваченный двумя ее пальчиками мужской инструмент. Обнаженная, темно-розовая головка смотрела своим единственным черным глазом куда-то в пространство, между лицами уставившихся на нее Маши и Лариски.

Выражение на обоих женских лицах было одинаковое, причем такое, что Ивана пробил смех. Чувствуя, что член из-за этого сейчас вернется в транспортное положение, он неожиданно для себя сделал длинное движение промежностью, пропустив дружка между Ларискиными пальцами, отчего Лариска сказала «Ой!» и испуганно отдернула руку. Не выдержав, Иван рассмеялся:

— Девки, чего уставились-то так? Эка невидаль, у мужика встало!

Его руки так и лежали на Лариске, и он, потянув ее вниз, уложил девицу в прежнюю позу.

— Поглядели, и хватит. А ты, паршивка, - он легко шлепнул Лариску по попе, - больше не хватай его. Укусит!

Лариска еще раз ойкнула, повертела попкой, перевернулась на спину, потянулась, прогнувшись всем телом, выставив при этом свой венерин холмик едва Ивану не под нос, и, глянув сначала на маму, уставилась на Ивана. Хихикнула ответно:

— Лана, не буду... Без спроса...

Изобразила задумчивость:

— Кого только спрашивать? Вас, дядь Вань? Или маму?

— Обоих, Ларик. Но сначала – его, - Иван серьезно кивнул на живот девушки, под которым скрывалось мужское достоинство.

Лариска, глядя ему в глаза, на секунду о чем-то задумалась и, тоже посерьезнев, кивнула. Внимательно наблюдавшая за ними Маша, облегченно улыбнувшись, чмокнула Ивана в скулу и перевела взгляд на дочку:

— Ну, поиграли, и будет. Брысь с коленей, порнушница, - она со смехом толкнула Ларку в плечо, и та, хихикнув, на четвереньках перебралась с коленей старших в свой угол. – В общем, так. Посмотрела, и черт с тобой, тем более, что на пользу. Но на будущее запомни: если у нас дверь закры... хм, хотя бы прикрыта, и мы там вдвоем, - стучись. Дело такое: когда лишних глаз нет, оно лучше получается. Поняла?

— Угу, мам... - ответила Лариска, мельком ехидно подумала: «Не всегда. Ты мамуль, когда при мне дрочила, всегда лучше кончала», и обвела их хитрым взглядом:

— А если как сегодня, утром, когда вы еще... ну... спать должны? Ну, не будить же?

Маша, чуть опустив глаза, пробормотала: «А нечего ручки терять», и Лариска перевела взгляд на дядю Ваню. Тому ничего не оставалось, как сказать нечто более конкретное.

— Утром – не будить. Тем более, что у нас сегодня это так, случайный инцидент. Правда, Машенька?

Маша посмотрела сначала на его хитрую физиономию, потом на не менее хитрую физиономию Лариски, сказала «Тьфу на вас обоих!» и перевела разговор:

— Ну, так и чем кончилось-то?

— А, это? Дальше неинтересно... Отстрелялась в компьютере, похвасталась Катьпетровне, та не поверила, полезла в ведомость, потом посмотрела на меня, и, по-моему, сама намокла, - Лариска, вспомнив лицо учительницы, ехидно засмеялась. – И весь день все мужики в школе мои были, а потом на танцах так оторвалась, что всех в шок привела. Ну, и дядя Ваня мне за 83 балла награду выдал... в ванной... Муррр...

Лариска, явно ожидая маминых расспросов, немного помолчала и, не выдержав, продолжила:

— Мам, а ты попроси, пусть дядя Ваня тебе так, как мне, сделает... А, дядь Вань?

«Ну, дипломат растет!», подумал Иван. Смеясь, ответил:

— Девки, ну вас. У меня с вами скоро перепонки вырастут!

Почувствовал, что настроение у него как раз подходящее, представил, как не такое нежное, как у Лариски, зато сильное, зрелое Машино тело сейчас будет выгибаться в экстазе под его руками. И понял, что хочет он этого как бы не больше Маши, с трудом скрывающей под скепсисом интерес.

Лариска продолжала канючить:

— Ну, дядь Вань... Ну сделайте маме, а? Ну что вам стоит...

— Ладно, так и быть... А, Маша? Ага, хочешь, но молчишь, - засмеялся Иван и, встав, протянул руки подруге. Та, показав Лариске язык, сняла очки, подала ему ладони, и они, улыбаясь, пошли в ванную. По дороге Иван склонился к Ларискиному уху и шепнул: «К нам не лезь. И не теряй. Я, кажется, твою маму сейчас... Ух!» Маша, услышав это, шутливо шлепнула его по попе и, кажется, чуть ускорила шаги.

С Машей, в отличие от Лариски, Ивана ничто не ограничивало, да и чувствительны к ласкам взрослые женщины много больше, чем всякие там мелкие Лариски. Так и не дав ей ни разу даже коснуться своего главного инструмента, Иван, аккуратно задернув занавеску вокруг ванны, дабы брызги не разлетались вокруг, методично довел женщину до того, что она, только что, не помня себя, оравшая от наслаждения, теперь лишь тихонько просила, плача: «Ну Ванечка, ну еще, ну еще, ну миленький...» А когда он давал ей то, о чем она умоляла, принималась подвывать по-звериному, выгибаясь под его руками именно так, как он мечтал, насаживаясь жадно раскрытым влагалищем то на смазанный силиконом наконечник с бьющей из него теплой струей, то на его руку, и опять, ослабевшая, падала на дно ванны, но, стоило ему сделать малейшее движение в сторону выхода, начинала умолять его сделать все снова...

Отступился Иван, лишь увидев, как Маша, в очередной раз осев на дно ванны, вдруг закрыла глаза, выдохнула, расслабилась совсем и всхрапнула. Присмотревшись, он понял, что она и впрямь спит, и расслабился сам. Отдернул занавеску, уселся на бортик, выдохнул и принялся любоваться результатами. Тело ломило, будто он только что перекидал несколько тонн железа.

«М-да... Кажется, я спятил. Что неудивительно, не квартира, а палата номер шесть... Как она завтра на работу пойдет? Да и сам... Черт, я же никогда не думал, что на такое способен: отдавать, вообще ничего видимого не получая взамен, и при этом испытывая большее, чем от ебли, наслаждение... Пока на Ларке не попробовал, хотя... Куда там Ларке до Маши... Блин, у меня даже не встал ведь... Ага, зашевелился, браток. Вспомнили про тебя, да. Лечь на Машку, вставить, да тихонечко? Нет, жалко, пусть отдохнет баба. Захочет, так потом, в коечке, а нет, так и не надо... В субботу оттянемся, в субботу никакой ванны, я ее в спальне любить буду, и так, чтоб орала не хуже... Ладно, что в доме звукоизоляция хорошая. Хе-хе, ну да, между квартирами. А дверь-то в ванну тоненькая. Как там Лариска, интересно? Решила, наверное, что маму тут пытали, и она уже сирота... Оставлю-ка я Машулю здесь, пусть поспит немного, а сам, наверное, схожу к ней, что ли...»

Как известно, помяни черта – он тут как тут. Стоило Ивану это подумать, как в дверь ванны осторожно поскреблись, и тут же в образовавшейся щели появилась озадаченная Ларискина мордочка. «Так. Стучаться мы ее научили. Еще бы научить дожидаться разрешения, а то у них с Машкой, видать, все совсем просто было: даже если мама в это время с Железным Дровосеком и Элли одновременно в двух дырках, все равно заходи. Может, и поможешь. Ох, бабье бесстыжее, всегда вы в этом отношении были свободнее нас, мужиков, только изображаете скромниц...», хихикнул про себя Иван и мотнул головой: заходи, можно.

Лариска, не отрывая глаз от неподвижно лежащей в ванне Маши, судорожно кивнула, сделала три шага вперед и, осторожно переступив через бортик, уселась рядом с ним. Почувствовав то ли легкий сквозняк от открывавшейся двери, то ли взгляд дочки, Маша, не открывая глаз, блаженно улыбнулась, осторожно свела вместе широко раскинутые ноги, поморщилась, снова откинула одну ногу в сторону и запустила в свой низок пальцы, принявшись осторожно ощупывать что-то внутри.

Лариска, сразу же успокоившись, хихикнула, чмокнула Ивана в щеку и прижалась к нему, обняв за талию. Услышав шевеления, Маша открыла глаза и расфокусированным взглядом посмотрела на две довольные физиономии напротив. Немного поблуждав глазами, сосредоточилась на Лариске.

— Ох, блин... Ларка, давно сидишь?

— Не-а... Только зашла...

— Хм...

В Машином «хм» Ивану вдруг почудилось сожаление. Протянув ногу, он погладил Машу по ступне:

— А тебе все едино было. По-моему, так хоть на сцене...

Хихикнув, Маша потянулась и осторожно свела ноги.

— Ой, Ваааанечка... Я ж завтра нараскоряку ходить буду...

Лариска на это тихонько ответила ехидным «Да ну, мам. Не околица, закроется», Маша чуть смутилась и, тяжело перевалившись, встала на четвереньки лицом к ним. Лениво сказала «Ам!» и, приподнявшись, оперлась одной рукой на коленку Ивана, второй – на Ларискину. Потянулась к Ивану губами, тот в ответ сгреб в охапку Лариску вместе с Машиной головой, чмокнул их в макушки – Машину насквозь мокрую, Ларискину сухую, пахнущую свежестью, - и отпустил.

— Ну что, дамы? Водные процедуры на сегодня закончены, все довольны, ко мне претензий нет?

— Маме еще голову надо высушить, - заботливо сказала Лариска, расправляя спутанные пряди на Машиной голове, и потянулась за полотенцем.

Оставив женщин в ванной, Иван покопался в небольшой, но тщательно подобранной Машиной домашней библиотеке. С очередным удовлетворением обнаружил там свою любимую «Библию секса» Джоанидиса, бывшую, в отличие от его экземпляра, в роскошном подарочном издании, и завалился на кровать. Маша появилась минут через двадцать, покосилась на книжку в его руках, посмеиваясь и кряхтя, улеглась к стенке, попой к нему, и затихла.

Еще минут через десять в дверь поскреблась Лариска и, опять не дождавшись разрешения, зашла в комнату. Увидев книжку, сказала «О! Это мне мама на день рождения дарила, я уж и не помню, сколько лет назад. Отличная книга, правда?» Он, внимательно посмотрев на девицу, кивнул. «Ну-ну. Прикидывалась ты несмышленышем в этих делах, а там, на полке, и еще есть, не хуже. А если у тебя в ноуте покопаться? Ох, бабы...»

Лариска, на мгновение прижавшись к его груди сиськами, чмокнула его в лоб, сказала «Спокойной ночи!», хихикнула и потянулась через него к маме. Заглянула ей в лицо, хмыкнула, еще раз чмокнула дядю Ваню, шепнула: «Уработали!», после чего с довольной улыбкой выпорхнула из комнаты.

А еще минут через двадцать Маша лениво перевернулась и, не открывая глаз, с многообещающей улыбкой лизнула его бок. Иван, не отрываясь от книжки, поощрительно почесал ей спинку, Маша довольно проурчала, сползла вниз и, улегшись щекой пониже его пупка, принялась лениво играться руками и язычком с любимым местом. Иван, продолжая почесывать одной рукой Машину спинку, отрывал ее лишь для того, чтобы перевернуть страницу, и так перевернул страниц пять.

Тут Маша, так и не получившая пока ожидаемого результата, немного недовольно замычала. Засмеявшись, Иван пролистнул еще несколько страниц и начал читать вслух, с выражением:

«...Сожмите большой и указательный палец вокруг верхней части мужской мошонки в том месте, где она примыкает к его паху. В результате его яички окажутся у вас в руках (то　есть будут лежать на вашей ладони). Некоторые считают, что это очень приятно, особенно в тех случаях, когда женщина немного оттягивает их вниз. А кроме того, если ваш партнёр попытается проникнуть поглубже в ваш рот своим пенисом, вам следует посильнее потянуть яички вниз так, будто вы натягиваете поводья непокорного жеребца».

Маша, довольно уркнув, немедленно выполнила рекомендацию по части яичек, слегка их подергав. Иван дурашливо ойкнул, сказал: «Ну да, наверное, так», и продолжил мелодекламацию:

«...Позы для оральной стимуляции пениса. Самая удобная поза для орального секса будет та, при которой вы располагаетесь между ног вашего партнёра и лицом к его телу. Она открывает вашему языку прямой доступ ко всем самым чувствительным местам пениса и мошонки, а угол доступа сводит на минимум возможность того, что головка пениса вашего партнёра упрётся в ваши коренные зубы. Это удобная позиция для большинства женщин позволяет мужчинам созерцать вашу голову между своих ног, что вселяет в них уверенность в вашей любви и заводит их. Другой позицией является та, при которой вы стоите на коленях перед вашим партнёром, в то время когда он сидит или стоит».

Маша пренебрежительно подергала попой.

«Некоторые пары предпочитают, чтобы женщина сидела на груди мужчины с расставленными ногами и лицом к его ногам. При такой позиции женщина обращена лицом прямо на юг (в то время как голова мужчины указывает точно на север). По-другому эта поза называется «валет» или «69». Это может быть очень хорошо для мужчины, потому что он может разглядывать гениталии, промежность своей возлюбленной и вход в её анальное отверстие, что будет дополнительно «заводить» его».

Задумавшись, Маша приостановилась. Не выпуская яйца из одной руки, член из второй, подняла голову, посмотрела через плечо на свою среднюю часть. Вздохнула, пожала плечами и, опять уронив щеку на живот Ивана, прижала его член к животу и лизнула уздечку.

Иван, довольно вздохнув, продолжил издевательство.

«...Однако таким образом рот женщины оказывается в очень неблагоприятном положении, при котором она не сможет стимулировать пенис своего партнёра с максимально положительным результатом. Кроме того, её язык контактирует с задней частью его пениса, а она не такая чувствительная, как передняя часть...»

Не выдержав, Маша засмеялась, ворчливо сказала «Обойдешься! И так уже вон, вполне...» Иван выглянул из-за книжки, посмотрел на Машин затылок, закрывающий от него самое интересное, погладил его рукой:

— Машунь...

Машка, не выпуская игрушку изо рта, вопросительно промычала.

— Машунь, может, еще дверь приоткрыть?

Вместо ответа Маша сжала его яйца, с очень громким «Чмок!» выпустила кол изо рта и тут же захватила в кольцо губ вновь, принявшись двигать затылком почаще.

Отложив книжку, Иван прикрыл глаза. «Хе-хе. Приоткрыть дверь – это я неплохо придумал...» Тут же перед его внутренним взором предстала Лариска, стоящая рядом с кроватью, на раздвинутых коленях, пальчиками лаская себе клитор, и в упор, не отрываясь глядящая, как мама обихаживает ротиком дяди Ванин инструмент.

Инструмент, дернувшись, тут же встал окончательно, и Иван, с усилием выкинув глупости из головы, отдался волшебным ощущениям.

С первым толчком Машиного лакомства, на выдохе, Лариска примерещилась ему вновь, и на том же месте. Немного напоминающая привидение нечеткостью контуров, девица, не отводя полузакрытых глаз от его лица, кажется, кончала вместе с ним. В отличие от настоящей Лариски, Ларискино приведение выглядело очень возбуждающе, и он с удивлением понял, что дружок вовсе не удовлетворен содеянным, да и сам он вполне в форме. Почесав голову, разложил по-прежнему совсем томную Машу на кровати, обследовал ее нижние прелести сначала визуально, не понял, на что Маша так уж жаловалась в ванной, зато обнаружил, что они вполне отзывчивы на ласку. Немножко поискал там повреждения языком и губами, тоже не нашел, и переложил Машу на животик. Разведя ей пошире руки и ноги, сделал из нее нечто, весьма напоминающее цыпленка табака, сунул ей под низок тоненькую подушку, пристроился сверху и принялся основательно накачивать Машину пещерку. Вредина Машка, слабо, только попкой шевелясь, хихикала в ответ на каждый его неторопливый толчок, сладостно простонав лишь однажды, в самом конце, вместе с ним.

И опять, вместе с первым толчком семени, чуть впереди Маши возникла призрачная Лариска. На этот раз она лежала точно в той, что на их с мамой младенческих фотографиях, позе, только голова была приподнята, а полуоткрытые глаза опять следили за его лицом. Ларискина налитая желанием писька с жадно приоткрытой внизу, чуть пульсирующей в такт его движениям дырочкой была совсем близко от него, кажется, даже чувствовался исходящий оттуда знакомый запах, и он чуть было не протянул руку, чтобы приласкать там девицу. Но вовремя спохватился, потряс головой, и морок, завлекательно улыбнувшись ему на прощание, медленно растворился в воздухе.

На этот раз Ларискино привидение им не помогло. Маша и снаружи, и изнутри была уже совсем мягкая, да и Иван вместе с малым приятелем исчерпались до дна, безвольно вывалившись из Машиного лона еще до того, как закончили изливаться. Ослабив руки, Иван улегся на Машину спину, лениво лизнул ушко, не получив никакого ответа, расслабился и прикрыл глаза.

Очнулся от неопределенных шевелений снизу, не сразу поняв, где он и что с ним. Помогла ему Маша, прошептав: «Ванюш... Слезь, дышать тяжело...» Спохватившись, он сполз с бедной женщины. Повернувшись на бок, Маша еще успела съехидничать: «Лежишь, лежишь, а толку нету...», потерлась об него носом, и они, наплевав на неизбежное белое пятно на простыне, заснули.