Кассия чувствовала себя уставшей после нескольких часов переговоров и планирования. Она хотела отдохнуть в одиночестве, но, войдя в свою спальню, поняла, что этого не будет. Ее ждала Иванесс, жрица Нуны, одна из любимиц ее матери на западных землях.

— Слишком много лжи, дочь моя, ты играешь в опасную игру, — предупредила женщина, слишком молодая, чтобы быть чьей-либо матерью.

— Прежде чем продолжать читать мне нотации, вспомни, что это ты пришла ко мне просить помощи в реализации своего плана — снова. Кроме того, это не моя ложь стала причиной всего этого, и, может быть, для тебя и моей семьи, живущей на Атисеосе, это игра, но здесь, на Калмире, это не так. Это война, не моя война, но все же война, — ответила Кассия, сверкая глазами.

— Я не собиралась читать тебе лекции. Я беспокоюсь о тебе, хотя понимаю, что это выглядит как лицемерие. Если этот план удастся, это будет победа, но твоя роль в нем не получит заслуженной похвалы и благодарности, — предсказала ее мать. - Никто не сможет проникнуть сквозь обман и предательство, чтобы увидеть твою лояльность.

— Зачем искать то, что никто не найдет. Верность – это то, что чувствуют другие, и я использую ее, как и их желания, надежды и мечты. Я знаю, ты предпочитаешь видеть в себе Фею, богиню мудрости и удачи, но для меня ты – Нуна, Мать лжи. Я – твоя дочь Обманка, и мы не так уж сильно отличаемся друг от друга: обе готовы пожертвовать всем и всеми, чтобы достичь целей, которые ставим перед собой, - заявила Кассия.

— Моя цель – защитить свою семью.

— Это не более чем удобное оправдание. Ты защищаешь ту часть семьи, которой командуешь, и пытаешься получить контроль над теми, кто представляет угрозу для твоей власти. Это менее благородная правда, - возразила Кассия.

— Почему ты помогаешь, если считаешь, что я стремлюсь лишь к власти и контролю? - спросила Фея.

— Айфера и Эстера хотят вернуться на Атисеос – в Пещеру и на ваш остров-дом, окруженный океаном небытия, - не знаю, почему они хотят туда вернуться, но я хочу остаться на Калмире. Я уже сказала тебе, что мы не такие уж разные и цели у нас одни и те же. Власть и контроль, которые ты имеешь на Атисеосе, я хочу получить здесь, на Калмире.

— Империя Мантакина, основана на лжи и обмане, и никто, даже император, не знает, кто на самом деле правит ею. Я понимаю, почему ты чувствуешь себя на Калмире как дома. Может быть, ты и не чувствуешь преданности к своей матери и семье, но я предупреждаю тебя: никогда не предавай наш союз. Правда может быть таким же эффективным оружием, как и ложь, а я – хранитель правды о каждой твоей лжи. Я знаю, что ты не Кассия, мать Даркунтиса. Ты носишь ее душу на своей шее, но ты – всего лишь Обман, единственная богиня на Калмире, не прикованная к этому миру. Помни, осколок Атисеоса был подарен моей дочери, и именно ей ты больше не хочешь быть.

— Даркунтис считает себя сыном богини, и именно таким он хочет быть. Неужели ты думаешь, что ему будет все равно, что мой человеческий сосуд погиб? Вообще-то я не ношу ее на шее, ее душа была первой, которую я использовала, чтобы продлить жизнь ее сына, - отмахнулась Обманка.

— Я не верю, что его это волнует, но мы оба знаем, что должно. У Кассии, человека, был сын, но ты не мать и ничего к нему не чувствуешь. Если бы он понял это, то понял бы и то, что ты не хочешь, чтобы он стал бессмертным. Став бессмертным, он не будет зависеть от тебя, и только эта зависимость будет поддерживать его жизнь.

— Я – Нуна, Мать Лжи, а ты – лишь одна из них, Обманка. Мне плевать на твои планы. Управляй империей Мантакина, управляй всем миром, но ты – моя дочь и будешь править вместо меня, или не будешь править вовсе!

— Да, мама, буду.

Иванесс покинула покои, и Кассия наконец-то смогла отдохнуть в тишине и одиночестве.

Синхейд вернулась во главе группы воинов, но блаженно мурлыкающая кошка, которую гладил Робан, совсем не походила на грозного хищника, о котором она их предупреждала. Они снова ушли немного смущенными, и Синхейд пришлось вытерпеть немало насмешек по дороге домой.

Робан не прекратил своих ласк, когда мягкий мех под его руками сменился гладкой кожей. Некоторое время Сурисса позволяла ему беззвучно гладить ее по спине, и звук ее мурлыканья тоже почти не изменился.

— Мне пришлось пообещать твоей сестре, что она будет с нами в первый раз. Я не против и не возражала бы, если бы она сказала мне, что мы никогда не будем лежать вместе. Я не испытываю таких желаний. Не такая старая, как изгнанные с Атисеоса дети, я появилась на свет всего столетие назад и редко пользовалась этим человеческим обликом. Я жила жизнью своей кошки, и все, что я знаю о похоти, я узнала от нее. Атея была моим первым опытом общения с человеком. В буквальном смысле, поскольку Хаос не участвовал, а моя кошка проигнорировала эту встречу. Это было очень приятно, но, как я уже сказала, я училась у своей кошки, а она не испытывает желания к другим самкам. Для моей кошки твоя семья – это львиный прайд, и ее первобытный инстинкт – спариться с королем львов. Она очень решительна, и ее эмоции влияют на мои до такой степени, что это становится тревожным. Чтобы выполнить обещание, данное твоей сестре, я предлагаю вернуться домой и найти ее, пока требования моей кошки не стали еще более беспокойными.

Сурисса повернулась на бок и, слегка нахмурившись, посмотрела на Робана.

— Другими словами, ты бы хотела играть в недотрогу, но ты слишком возбуждена и нетерпелива. Так как кто-то должен быть виноват в твоем отсутствии приличий, ты обвиняешь кошку, - усмехнулся Робан.

Сурисса нахмурилась. - Я стараюсь вести себя по-человечески, но я не человек и, наверное, все делаю неправильно. Я любопытна, но это само собой разумеется, и я не знаю, что чувствую в противном случае. Я же говорила, что у меня нет опыта в этом деле.

— Не нужно действовать от моего имени. Я хочу тебя, и я решителен, как кошка. Так что нетерпеливый и возбужденный я не против. Веди за собой, а я пойду по твоим следам, - ответил он, и его самодовольная ухмылка сменилась искренней улыбкой.

— Ты, твоя сестра, моя кошка – все подталкивают меня. Я новичок и нуждаюсь в терпении, а не в том, чтобы меня подталкивали! - Сурисса зарычала и, трансформировавшись в черную пантеру, направилась к выходу из рощи. Кошка знала дорогу домой, и она была быстрой.

Робан распахнул двери в поместье. Пантера рядом с ним поспешила внутрь и поднялась по лестнице. Когда он добрался до лестницы на верхний этаж, кошка уже скрылась из виду, но Менджа и Боско стояли на вершине лестницы.

— Наконец-то ты дома, я ждала тебя! - сказала она, взяв его за руку и повела по коридору. - Все остальные злятся на тебя за то, что ты нас бросил, и ты единственный, у кого нет своей комнаты, но я не сержусь, и ты можешь спать со мной и Боско в моей комнате.

Робан услышал ее утешительные слова, но не почувствовал утешения. Дойдя до двери в свою комнату, она открыла ее и провела его внутрь. Оставив его стоять у входа, Менджа разделась, забралась на свою большую кровать и залезла под одеяло.

— Ты выглядишь разочарованным, я тебе больше не нравлюсь? - спросила она, надувшись.

Прежде чем Робан успел что-то ответить, Менджа заговорила снова.

— Атея просила передать тебе это. Она сказала, что мы должны вылечить тебя от... охм... да, спасибо... от лихорадочного приступа мужественности. Она сказала, что это очень опасная болезнь, но все остальные смеялись. Я не понимаю, разве Яне не может тебя вылечить? - спросила она с обеспокоенным видом.

Подойдя к кровати, Робан заглянул в ее широко раскрытые невинные глаза.

— Не беспокойся о моем здоровье, а когда я позову Яне, она будет лечить твою больную маленькую попку – как только я закончу ее шлепать. Это научит тебя, как опасно издеваться над папой, - лукаво улыбаясь, ответил Робан.

Глаза Менджи стали еще больше. - Я сказала тебе только то, что велела Атея... перестань смеяться... Я не смеялась над тобой, я действительно беспокоюсь о твоей болезни.

— Успокойся, Менджа. Ты дразнила меня, а я дразнил тебя, никто не будет отшлепан, - успокаивал он ее.

Она все еще выглядела немного скептически, но в основном с облегчением. - Как ты узнал? Я думала, что я действительно хороша и не выдала, что смеюсь над тобой.

— Я не буду учить тебя, как стать лучшей лгуньей, но никогда не переставай спрашивать, если тебе что-то непонятно, - ответил Робан, усмехаясь над озадаченным выражением ее лица.

— Атея ждет тебя в своей комнате, но прежде чем ты уйдешь, ты должен уложить меня и поцеловать на ночь. Это должен сделать папа. - Уверенная в своих знаниях, ее недоумение сменилось выражением новой, непоколебимой убежденности.

Робан подтянул одеяло к ее подбородку и чмокнул в кончик носа.

— Не надо чмокать в нос, я не ребенок. Ты должен целовать меня в губы, - пожаловалась Менджа, сморщив нос.

Робан повторил попытку, и улыбка Менджи свидетельствовала о том, что попытка удалась, но когда он повернулся, чтобы уйти, она позвала его обратно.

— Ты должен поцеловать и Ганию!

На этот раз в ее зеленых глазах сверкнули золотые огоньки, когда он поцеловал ее. Робан ушел, бормоча про себя о маленьких девочках и дурном влиянии, которому они подвергаются.

Он вернулся в коридор как раз в тот момент, когда открылась следующая дверь и из нее вышла Инерка. Она была одета для постели, но на ней было лишь тонкое короткое платье. Инерка улыбнулась Робану, пока он рассматривал ее внешний вид.

— Все еще ищешь место для ночлега? Я бы разделила с тобой постель, но должна предупредить, что когда я не одна, то сплю беспокойно, - предложила она, играя локоном своих медно-рыжих волос.

— Это очень милосердно с твоей стороны, но ты всегда была и, как я слышал, остаешься очень щедрой на все, что можешь предложить, - улыбнулся Робан.

Инерка увидела, что улыбка не доходит до его глаз, и подняла брови в ответ.

— О, так вот почему ты так внезапно ушел – ты присоединился к еженедельному собранию сплетников, - предположила она, усмехаясь.

— Не совсем так; сегодня кто-то бросил мне вызов, чтобы я защитил Трон Крови. Предположительно, твой бывший любовник, и кто-то объяснил мне ситуацию.

— ЧТО? Бывший любовник, кто? - расстроенно спросила Инерка, вся игривость исчезла.

— Я не могу вспомнить его имя, но, может быть, ты сможешь. Ты целовалась с ним только вчера, - холодно ответил Робан.

— Это не поможет, в ту ночь я целовалась со многими мужчинами, - огрызнулась Инерка.

— Это был молодой человек из клана Дохоугни, двоюродный брат Синхейд. Что ж, возможно, он просто оказался самым быстрым, и впредь будет больше испытаний. Неплохо, с уменьшением числа людей запоминание имен станет для тебя более доступным, - заметил Робан.

Инерка шагнула вперед и сердито посмотрела на Робана. - Скажи мне, что ты не причинил вреда Хогни!

— Я не причиняю вреда тому, кто бросает вызов вождю Норгара, - я его убиваю, - фыркнул Робан. - Да, его звали Хогни, и я не причинил ему вреда. Хотя Синхейд могла бы, но она взяла ситуацию в свои руки, и он пошел с ней.

Инерка вздохнула с облегчением и вскоре усмехнулась Робану. - Бедный малыш, столько ревности, а меня рядом не было, но, похоже, гнева осталось достаточно, чтобы наказать меня сейчас. Я, как всегда, скромно приму свое наказание.

Острые соски Инерки виднелись под накинутой на нее тканью, и она шагнула ближе, пока они не коснулись его живота. Взмахнув ресницами, она протянула Робану руки для объятий. Но объятий не последовало. Вместо этого Инерка оказалась подхваченной под мышки, смотрела ему в глаза и упиралась спиной в стену.

— Ты хочешь играть, но не ты устанавливаешь правила.

Она смотрела в пустоту, но Инерка не боялась Робана, и тепло, светившееся в ее карих глазах, боролось с холодной тьмой.

— Ты – зверь, бог, самое могущественное существо на Калмире, но ты не тот, кого я могу бояться. Ты бросил меня однажды, и, возможно, тебе не нравится то, кто я есть, но я твоя. Дуйся и бушуй сколько угодно, но второй раз ты от меня не избавишься.

Робан оглядел ее с ног до головы. - грозная речь от той, кто болтается, прижавшись голой задницей к стене.

Оглядев себя, Инерка увидела, что ее платье задралось, обнажив талию.

— Выглядит ли это так, будто я несчастна ? - спросила она, приподнимая и раздвигая бедра, привлекая внимание к своему влажно поблескивающему телу.

— Не делай этого, Инерка. Я сейчас не в самом нежном настроении, и ты не захочешь иметь дело с результатом, - прорычал Робан.

— Я уже говорила тебе, что никогда не буду тебя бояться, и мы должны разобраться с этим сейчас. Ты не можешь идти к Атее в таком виде. Она узнает, что что-то случилось, и выяснит, что именно. А с этим я не хочу иметь дело, - в голосе Инерки звучало отчаяние.

— Значит, ты никогда не будешь бояться меня, но боишься моей младшей сестры, - проворчал Робан и поставил ее на ноги.

— Не сомневайся. Твой гнев – летний ветерок по сравнению с ураганом, который вызовет ревность Атеи. Ты контролируешь свой характер, а Атея – нет. Она всегда рассчитывает на то, что ты предотвратишь худший исход, - объяснила Инерка, опустилась на колени и расстегнула его пояс. - Кроме того, драка с тобой меня возбудила, и я отчаянно хочу трахаться, - добавила она.

Инерка стянула с него брюки и поцеловала головку его члена.

— Мне это нравится, ты всегда готов, когда ты мне нужен, - сказала она, вскочила и отступила к стене. - Обними меня, как раньше. Я хочу, чтобы ты трахал меня вот так, прижатой к стене!

Он окинул ее взглядом, снял сапоги и брюки и скинул рубашку, после чего подошел к ней. Робан снова поднял Инерку, прижав ее к стене, и снова она раздвинула ноги. Захват за плечи мешал использовать руки. Ее движения были неуклюжими и судорожными, но, тем не менее, решительными и успешными. Одной рукой она раздвинула свою киску, а другой направила его член. Ее вытекающие соки стекали по его стволу и капали на пол, пока она призывала Робана

— Толкай!

Он все еще смотрел на нее и прорычал - Ты пожалеешь об этом, - но сделал, как было приказано.

Сильный толчок его бедер погрузил член Робана глубоко в ее центр и с шумом вытолкнул воздух из ее легких.

— Ооо, черт, - простонала Инерка на следующем вдохе.

Ее раздвинутые бедра задрожали, и она вцепилась в его шею, чтобы удержаться. Робан тоже пошевелил руками. Он обхватил локтями ее согнутые колени и ухватился за задницу Инерки, чтобы перенести ее вес. Так было легче двигаться, и к тому же это давало ему больше возможностей. Он крепче ухватился за ее задницу и медленно отступил назад.

— Ты все еще уверена, что хочешь этого? - спросил он, и вопрос прозвучал как угроза.

Инерка прижалась к его шее и, шепча ответ, приблизила рот к его уху.

— После нашей первой ночи мое тело болело, а гордость была уязвлена, но уже через несколько дней я вернулась за добавкой. Пока ты не убьешь меня, я всегда буду возвращаться за добавкой. Я зависима от твоего голода. Мне нужно видеть его в твоих глазах, когда ты смотришь на меня, и чувствовать его, когда ты трахаешь меня. Я знаю, что никогда не смогу утолить твой голод, но я также знаю, что никогда не перестану пытаться.

Робан ответил жестким толчком, еще глубже вогнав свой член в ее тело и заставив ее вскрикнуть; то же самое сделал и следующий толчок, и следующий, и следующий, и следующий...

Ее киска была растянута и сырая. Шершавая поверхность стены оставляла царапины на спине, а пальцы Робана, впившиеся в ее задницу, ставили синяки на ее плоти. В те несколько мгновений, когда Инерка не хрюкала, не пыхтела и не кричала, пока Робан вбивал ее в стену, они целовались. Они целовались, как голодные животные, пытающиеся найти в горле друг друга последний клочок пищи. Это было жестоко, но гнев Робана исчез, сменившись маниакальной интенсивностью, неутолимым голодом, который Инерка жаждала ощутить. Его голод подпитывал ее желание, и она испытывала сокрушительные волны оргазма. Через некоторое время она просто прижалась к нему, ее тело обессилело, а разум поплыл.

— Выруби меня, любовник, со мной покончено, но я вернусь в другой день. Я всегда возвращаюсь. - Голос Инерки был слабым, а по лицу текли слезы.

Она никогда не могла утолить его голод, но когда Робан входил в нее, и на короткое мгновение это длилось, его разум обретал покой. Инерка улыбалась, когда потеряла сознание.

— Странно, но в твоей жестокости есть нежность. Я буду следить за ней, когда ты в следующий раз убьешь кого-нибудь на поле боя, может быть, она есть и там». Неси ее в комнату, хозяин. Я позабочусь о ней.

Когда Робан положил Инерку на кровать, Яне стояла у входа в комнату и наблюдала за ним.

— Я не уверена, но я подумала об этом и считаю, что она ошибается. Твой голод можно утолить. Атея могла бы это сделать, если бы она позволила тебе овладеть ее маленькой напряженной задницей, которой она все время хвастается перед тобой. Признаюсь, я, возможно, предвзята, потому что мне бы тоже понравилось засовывать что-нибудь в нее. В любом случае, это лишь мечты, Атея не хочет, чтобы ты был сыт и спокоен. К сожалению, предчувствие, которое я ощущаю, с этим соглашается, и я должна признать, что ее задница должна оставаться соблазном. День, когда твой голод будет утолен, станет последним днем этого мира, - размышляла Яне.

Робан повернулся и посмотрел на нее. – Мне стоит попробовать твою не такую уж маленькую попку. Я видел ее и уверен, что ты согласишься, что это самая красивая попка на Калмире.

— Конечно, это так, но это неважно. Ты можешь получить ее в любое время, и поэтому она не утолит твой голод, - отмахнулась от его предложения Яне с грязной ухмылкой.

— Ты говоришь о Подчинении с такой же красивой задницей, но я говорил о самой желанной попке Яне, принцессы Эриланской. - Робан не сводил с нее пристального взгляда.

Глаза Яне вспыхнули, поняв его смысл. - Это было мое решение, и я дала обещание, но я не давала его тебе. Я подчинюсь, во всем, но это будет последний шаг моего подчинения. Так что позволь нам обоим насладиться предвкушением, в лучшем случае на протяжении всей вечности, - прошипела Яне сквозь стиснутые зубы.

— Разве не ты только что говорила мне, что Атея – единственная, у кого напряженная задница? - спросил Робан, смеясь.

— Ты испортил мне настроение, хозяин. Как бы то ни было, твоя сестра ждет тебя, и она не одна. С ней кошка, и она беспокойно расхаживает по комнате, - сообщила ему Яне.

— Ничего не выйдет, Яне. Ты не можешь отдать то, что не должна отдавать. Клин между тобой и Подчинением будет все шире, если ты не найдешь другого выхода, - сказал Робан, не обращая внимания на ее отказ.

— Не называй ее Подчинение, ее зовут Веланти, - сердито потребовала Яне.

— Веланти – это имя друга или, может быть, любовника, а Подчинение – имя моей рабыни, - спокойно ответил Робан.

Яне удрученно вздохнула. - Почему она выбрала тебя?

— Я уже говорил тебе, но ты не поняла тогда и не поймешь сейчас. Она никогда не выбирала и никогда не выберет. Подчинение родилось в рабстве, а она родилась с хозяином.

— Судьба, ты прав, я никогда этого не пойму. Но у меня тоже нет выбора, если я не могу быть ее госпожой, мне тоже придется стать рабыней, господин, - ответила Яне.

— Ты рабыня, просто не покорная, - заявил Робан, пожав плечами.

— Но я должна быть ею, я дала слово, - хмуро ответила Яне.

— Удачи тебе, рабыня, - хмыкнул Робан.

— Мне не нужна удача, мне нужен хозяин, достойный этой уникальной рабыни. Это значит, что нам обоим придется постараться, - возразила она и теперь улыбалась, пусть и немного зло.

— Да, мы будем стараться изо всех сил и смягчать боль, которую она причинит, наслаждаясь предвкушением нашего окончательного успеха.

Замечание Робана стерло улыбку с ее лица.

— Я буду стараться, а ты мне поможешь, другого пути нет, - упорно твердила Яне, глядя на него.

Он вернул ей взгляд и пристально посмотрел на Яне. Некоторое время они смотрели друг на друга, но в конце концов Робан просто кивнул и во второй раз за этот вечер вышел из комнаты, бормоча себе под нос.

— Если моя рабыня прикажет, я, конечно, повинуюсь.

Атея лежала на кровати, облокотившись спиной на подушки, и была такой же обнаженной, как в день своего рождения; это был первый восхитительный вид, который предстал перед Робаном, когда он вошел в комнату. Вторым зрелищем была черная пантера, сидящая на подоконнике в дальнем углу ее покоев, но появление Робана сразу же изменило ситуацию. Рычание, короткий прыжок с подоконника, два быстрых шага, еще более продолжительное рычание и еще более продолжительный прыжок – и перед ним возникла пантера. Оскалив клыки, рыча и шипя, пантера была явно недовольна.

Атея слезла с кровати и, подойдя ближе, уже более спокойным шагом, внимательно изучила внешний вид Робана. Он был обнажен, одет только в кожаные штаны и выглядел немного растрепанным.

— Что это за задержка между входом в дом и моей комнатой? Мы ждем уже почти два часа. - спросила она.

— Ну, там была Менджа, и ей потребовалось некоторое время, чтобы излечить меня от опасной мужественности, - ответил Робан, ухмыляясь.

— Два часа? И я чувствую на тебе запах не Менджи, - ответила Атея, принюхиваясь и морща нос. - Это определенно Инерка, и не похоже, чтобы котик оценил, что ты носишь запах Инерки.

Громкое шипение, исходившее от пантеры, казалось, подтверждало предположение Атеи. Робан присел на корточки, чтобы заглянуть в ее кошачьи глаза.

— Ты говорила, что кошка хочет стать членом стаи. Если это правда, тебе придется к этому привыкнуть. Поверь, я понимаю, что ты чувствуешь, и знаю, что не смогла бы. Но это твоё решение, и ты должна знать, что оно означает. Вот почему от меня здесь пахнет другой женщиной. - Пока он объяснял, выражение его лица было спокойным, но теперь на нем появилась улыбка. - Хотя ты должна признать, что Инерка пахнет восхитительно: земляной запах с нотками диких цветов.

— Думаю, это жасмин, - согласилась Атея, наблюдая, как кошка набрасывается на Робана.

Он упал на спину, и большая черная пантера встала над ним, положив передние лапы на его голую грудь. Кошка посмотрела ему в глаза и медленно провела когтями.

— Не проливай его кровь, если не хочешь, чтобы к твоей прелюдии присоединился вампир, - посоветовала Атея. - Ты слышишь меня? Прелюдия! Вот где я провожу черту. Я уйду, если ты трахнешь ее как кошку.

— Это было бы проще, но не обязательно. Она может чувствовать то же, что и я, - ответила Сурисса вместо Робана.

Кошка исчезла, а вместо нее на животе Робана сидела Сурейсса, положив ладони ему на грудь, и ее ногти уже не так стремились проткнуть его кожу.

— Это было жестоко, Робан, но я понимаю тебя и знаю, что ты тоже понимаешь. Я видела их; у всех прекрасных цветов есть шипы, - сказала Сурисса, и ее фиолетовые глаза сверкнули, когда она посмотрела на него.

— И у всех милых котят есть когти; все дело в балансе, - ответил Робан и улыбнулся ей.

— Должна ли я знать, о чем вы так загадочно говорите? - спросила Атея, нахмурившись.

— НЕТ, - тут же ответили Робан и Сурисса.

— Тогда прекратите, потому что мне не нравятся ваши намеки, и мне вдруг захотелось пойти и нарвать цветов, - сказала им Атея, и она не улыбалась.

— Ладно, хватит болтать, давайте займемся тем, ради чего мы здесь собрались, - согласилась Сурисса.

Она встала, подошла к кровати, легла на спину в ее центре и раздвинула ноги.

— Я готова, - объявила она своим недоуменным зрителям.

— Она готова, - повторила Атея, стряхивая с себя изумление.

— Похоже на то, - подтвердил Робан, все еще недоумевая.

— Ты знаешь, я новичок, но я почти уверена, что то, что мы собираемся сделать, требует, чтобы ты сбросил свои штаны, - предположила Сурисса.

— Нужна помощь? - спросила Атея, хихикая, когда Робан посмотрел на свои брюки так, словно впервые в жизни их увидел.

Звонкий смех сестры вывел его из оцепенения. Робан встал и спустил штаны, но это вызвало еще одну вспышку смеха со стороны Атеи.

— Кажется, я впервые вижу Робана голым и без стояка. Очень впечатляет, или, скорее, нет, - весело заметила она.

— Хотя это и не льстит, но заставляет меня чувствовать себя особенной, - призналась Сурисса и тоже разразилась хохотом.

Робану не нравилось быть объектом их шуток так же, как и женщинам. Его вспыльчивость росла, а вместе с ней росло и его мужское достоинство. Любопытный взгляд Сурейсы был прикован к его набухающему и твердеющему члену, но Атея смотрела в глаза брата.

— О-о-о, кажется, зверь начинает испытывать романтические чувства. - Атея смотрела на брата, приближающегося к кровати, и ее собственные глаза теперь сияли.

Достигнув кровати и встав между ее ног, Робан посмотрел на распростертую фигуру Суриссы, лежащую перед ним; обнаженную, прекрасную и – как она и заявляла – готовую. Он забрался на кровать, поставил колено между ее ног и склонил свое тело над ней. Головка его члена коснулась небольшой копны коротких волосков, украшающих ее бугорок. По обоим пробежала дрожь от этого первого соприкосновения тел. Он прополз еще немного вперед, и головка его члена скользнула по ее животу, оставив на нежной коже влажную дорожку выделений. Оказавшись лицом к лицу с ней, он медленно опустил свое тело. Их губы почти соприкоснулись, и он на мгновение закрыл глаза, предвкушая поцелуй. Но поцелуй так и не состоялся.

— После того как ты заставил меня ждать несколько часов, ты наконец пришел сюда, благоухая запахом другой женщины. Неужели ты веришь, что я буду просто лежать и позволять тебе трахать меня. Я так не думаю!

Он услышал голос Суриссы, но не из-под себя, а с левой стороны кровати. Открыв глаза, он увидел только подушку на месте ее лица. Застонав от досады, он позволил себе упасть и снова застонал, почувствовав на одеялах ее тепло, но не ее тело. Он уже знал, кто стоит слева от него, но странное эхо его стонов донеслось с правой стороны, и он повернул голову, чтобы посмотреть.

Атея была застигнута врасплох внезапным изменением ситуации, как и Робан, и ее стон разочарования совпал со стоном брата. Она увидела Суриссу, стоящую у кровати. Атея подумала, что она выглядит сексуально, скрестив руки под сиськами и выставив бедро в сторону. Однако выражение ее лица явно выражало неповиновение, а Атея была нетерпелива и возбуждена. Поэтому она посмотрела на брата.

Робан лежал на боку, не сводя с нее взгляда, и ухмылялся. Она знала эту ухмылку и с радостным визгом запрыгнула на кровать и бросилась в объятия брата. Ей потребовалось всего лишь мгновение, и она переделала ситуацию и их позы по своему вкусу. Облокотившись на его талию и наклонившись вперед, Атея терлась о него животом и грудью, как кошка в течке. Учитывая ситуацию, это, конечно, было несколько противоречивой аналогией, и их зрители не замедлили выразить свой протест – громко.

— Эй! Что ты делаешь, Атея? - Крик Суриссы прозвучал скорее как обвинение, чем как вопрос.

Ошеломленная ее резким выпадом, Атея села и окинула ее недоуменным взглядом.

— На что это похоже? Как и ты, я ждала несколько часов. Мне очень хотелось увидеть, как вы двое трахаетесь в первый раз, но вы, очевидно, решили иначе. В отличие от тебя, я все еще возбуждена и хочу трахаться. Этим я и намерена заниматься, пока не отрублюсь с улыбкой на лице, - ответила Атея совершенно искренне.

Тыкая пальцем в лицо Атеи, Сурисса горячо возразила:

— Ты сказала, что мы не можем спустить ему с рук такое наглое поведение. Что его безрассудство переходит все границы и что он должен сам почувствовать, какую боль причиняет другим. Ты пытаешься исправить недостатки своего брата, трахая его?

Атея бросила на Робана озорной взгляд, но потом вздохнула и снова сосредоточилась на Суриссе.

— Посмотри на меня, за кого ты меня принимаешь? - Атея спросила, но не дождалась ответа. - Я самый избалованный человек на Калмире. У меня было несколько несчастных лет, и по непостижимым причинам мой брат считает себя ответственным за это. Чтобы загладить свою вину, он придумал наградить меня свободой, свободой без всяких ограничений. В обычном случае это просто сделало бы еще одну избалованную принцессу среди сотен, но мы не обычные люди. В одиночку я могла бы стать такой, но у меня есть соседка в голове. Хаос, и это не только ее имя, но и профессия. Обещание моего брата освободить нас обоих. Иными словами, в лучшие времена я вспыльчива, а в плохие – рядом со мной лучше не находиться. Когда мне приходится чего-то ждать, это плохое время. Когда я возбуждена и вынуждена ждать, это очень плохое время. Тогда не стой у меня на пути, но и не воспринимай все, что я скажу, как совет.

— Значит, как всегда, во всем виноват я, - фыркнул Робан.

— Именно! - воскликнула Атея, лучезарно улыбаясь.

— Если ты не собираешься наказывать своего брата сегодня вечером, я бы хотела вернуться к первоначальному плану, - вмешалась Сурисса.

— Почему? Не похоже, что это то, чего ты действительно хочешь. Этого хочу я и, конечно, Робан, но ты никогда не давала мне повода думать, что это то, что ты хочешь сделать, - спросила Атея, подняв бровь.

— Моя кошка – Патран, они живут в прайдах. Когда она стала моим сосудом, мы больше не могли жить в прайде. Иерархия прайда Патрана не работает, если одна из самок – богиня. Но жить в прайде – часть ее природы, и ей больно без него. Ваша семья – ваш прайд – вы можете дать ей то, что ей нужно. Я хочу этого для нее.

Атея слушала и наблюдала за эмоциями на лице Суриссы. Ей казалось, что в ее рассказе есть что-то еще, но она не чувствовала лжи. Атея повернулась лицом к брату.

— Я хочу пушистого питомца, а ее кошечке нужен дом. К черту ее! – Атея открыто заявила о своем решении.

— Избалованная ты или нет, но из тебя выйдет плохая принцесса с таким сосудом, - насмехался Робан.

— Но ты все равно меня любишь. А теперь двигайтесь, я хочу, чтобы вы оба вернулись в то же состояние духа и положение, в котором находились до этой досадной заминки. Это было горячо! - Атея невозмутимо продолжала.

Нетерпеливо потянув и толкнув, она сдвинула ворчащего Робана с кровати. Мгновение спустя – также по указанию Атеи – Сурисса снова лежала на спине в центре кровати. Но, к разочарованию Атеи, Робан все еще находился не там, где ему полагалось быть. Он сидел рядом с Суриссой и просто наблюдал, но заговорил раньше, чем Атея успела высказать свое недовольство.

— Ты уверена, что хочешь, чтобы все произошло именно так? - спросил он Суриссу.

— Что ты имеешь в виду? – спросила она в ответ.

— Когда я смотрю на тебя, лежащую здесь, мне кажется, что что-то не так, - ответил он и наклонился, чтобы прошептать ей на ухо. - Если Патран – твой кот, то мне интересно, кто такая черная пантера.

Прежде чем последние слова покинули его рот, он схватил Суриссу за бедра и перевернул удивленную женщину. Она все еще находилась на кровати, но теперь стояла на руках и коленях.

— Разве это не кажется тебе более естественным?

Она зарычала, когда он провел ногтями по ее позвоночнику от шеи до копчика. Множество оттенков начали блуждать по ее телу. Кожа Сурейссы превратилась в холст, на котором отразились впечатления от джунглей – ее дома.

— Ты сама сказала, что ты не человек, и не пытайся им стать. Ты такая же кошка, как и Патран, независимо от того, выглядишь ли ты как молодая женщина или как черная пантера. Я должен знать, в конце концов, я – зверь.

Она слушала и позволяла Робану расчесывать пальцами ее гриву, чесать ей спину, гладить бока и ягодицы. При этом звуки, издаваемые ею, представляли собой смесь рычания и мурлыканья. Она томно выгибала спину, когда его руки перебирались с боков на живот, и совершенно точно мурлыкала, когда его руки массировали ее грудь. Сурисса вытянула руки и, опустив верхнюю часть тела, приподняла заднюю.

Атея, конечно же, наблюдала за происходящим, и поначалу была недовольна тем, что в ее планы не было внесено никаких изменений. Но все изменилось, когда ей открылся беспрепятственный вид на поднятый хвост Суриссы. Наблюдение за тем, как расцветает ее кошечка, произвело не меньший эффект на ее собственную пизду. Ее руки снова оказались между бедер, и она забыла о своем прежнем недовольстве.

С тех пор как он поставил ее на колени, Сурисса избегала смотреть на него, но теперь она повернула голову. Сверкнув фиолетовыми глазами, она уставилась на Робана и зашипела:

— Возьми меня!

Ему не нужно было видеть, как его младшая сестра нетерпеливо кивает, чтобы принять решение. Конечно, он возьмет!

Робан встал на колени позади Суриссы на кровати и загипнотизированно наблюдал за ее покачивающимся пузом. Два разных звука разрушили чары. Один – злобное рычание, доносившееся с противоположного конца Суриссы. Другой – жалобное и нетерпеливое хныканье его младшей сестры. Он перегнулся через спину Суриссы и с наслаждением ощутил, как его член плотно зажат между мягкими щеками ее попки. Судя по каплям на его яйцах, Сурисса тоже наслаждалась этим ощущением. В ответ на его лизание ее шеи она стала двигать вверх-вниз по его стволу своей восхитительной попкой. Когда он добавил к ласкам покусывание ее кожи, движения стали немного неистовыми. К счастью, к тому времени все вокруг уже было довольно скользким, и ее иногда неистовые движения не причиняли вреда.

Однако в какой-то момент ее неустойчивые движения и правильные встречные движения Робана привели к тому, что головка его члена оказалась между ее скользкими, налитыми губами, плотно прижавшись к входу в ее тело. Сурисса замерла. Когда он лишь слегка усилил нажим, она не дала ему продвинуться дальше, дернувшись вперед и снова вытолкнув его. Ее соответствующее рычание прозвучало очень опасно. Это была плохая перспектива, тем более что даже по короткому опыту Робану было ясно, что давление будет сильным. Ее стратегия уклонения не принесет никакой пользы. Что ж, он был зверем, а она – кошкой. Он спрятал ухмылку, успокаивающе чмокнув ее в шею.

В следующий раз, когда его член настойчиво постучал в ее ворота, он не дал ей времени на движение и сильно укусил за шею. В качестве дополнительной угрозы и рычага он также схватил ее покачивающуюся грудь и зажал соски между большим и указательным пальцами. Сурисса шипела и рычала, но оставалась совершенно неподвижной.

А вот Атея – нет. Увидев это, она застонала, сжала промежность и опустилась на пол, когда из нее полились соки.

Робан почувствовал, как Сурисса задрожала, когда он снова усилил давление, - дрожала, но не двигалась. С другой стороны, его член тоже почти не двигался. Одного давления было недостаточно. Он пришел к выводу, что необходимо давление в сочетании с импульсом. Робан не стал останавливаться на достигнутом и отступил еще дальше. Так далеко, что только самый кончик его члена все еще касался мягкого места предполагаемого входа.

Должно быть, его движение показалось Суриссе подозрительным. Ее дрожь усилилась, а рычание стало больше походить на мычание. Чтобы поддержать Суриссу, он чуть сильнее прикусил ее шею и успокаивающе потянулся к ее сиськам и зажатым соскам. Его толчки были, пожалуй, более энергичными, чем требовалось. Он рассуждал так: неудачная попытка принесет больше вреда, чем любая слишком усердная попытка, лишь бы она была успешной. По крайней мере, в том, что касалось конечной цели, а она заключалась в том, чтобы ввести его чертов член в эту чертовски тугую киску. До достижения этой цели было еще далеко, но первые успехи уже были достигнуты, и это было очень приятно.

Прочно вогнав свой член в ее тугую киску и не опасаясь, что его снова можно будет легко вынуть, Робан дал Суриссе время привыкнуть, чтобы шипение и рычание стихли до прежнего уровня. Тем временем он наслаждался чудесным ощущением того, как ее внутренние мышцы вопреки всему пытаются изгнать нарушителя. Стараясь компенсировать болезненную хватку своих зубов на ее шее, он нежно массировал ее сиськи и осторожно перекатывал соски между пальцами. Заметив легкие покачивания ее бедер, он тоже задвигался. В данный момент он не стремился к большей глубине, поэтому двигал бедрами, чтобы немного расширить проход.

Новое движение, казалось, вновь возбудило Суриссу. Теперь она надвигалась на Робана всем телом, пытаясь втянуть его в себя поглубже. Это его, конечно, устраивало, и он продолжал крутить бедрами, пока Сурисса неуклонно увеличивала погружение его члена в свое тело. Когда ее движения снова стали бешеными, Робан понял, что ему больше не нужно контролировать ее, вцепившись зубами в шею. Поэтому он с удовольствием покусывал мочку уха, когда Сурисса содрогнулась от первого за эту ночь оргазма. За ним должны были последовать еще многие.

657   29 35967  73   +10 [1]