Советники Даркунтиса ошеломленно смотрели на запад, и некоторые из них, казалось, все еще ждали, что Бореган вновь поднимется. Исхудалое лицо императора было бесстрастным, только блеск в его водянисто-серых глазах выдавал его эмоции — гнев. Тишину прервал звук аплодисментов, одинокая пара рук, хлопающих в неторопливом ритме. Даркунтис медленно повернулся и увидел приближающуюся Верховную Жрицу. Ее сопровождала молодая амазонка.

— Это было хорошо сделано, почему же такие разочарованные лица? - Звонкий смех в ее голосе был столь же насмешливым, как и аплодисменты.

— Есть ли причина для твоей радости? — спросил император, стиснув зубы. - Это был твой совет призвать Борегана, а они смели его с неба, как надоедливого насекомого.

— Я рада, что ты последовал моему совету. Он послужил нескольким целям. Одна из них — укрепить наши силы, и эта цель достигнута, тем более после гибели Борегана. Ты скоро это поймешь. Вторая цель не менее важна. Я хочу, чтобы ты понял, с кем мы сражаемся! Армия не может победить Ганию, Эйну и Зерот. В этом мире нет достаточно силы. Мы должны заставить их уничтожить себя, — сказала Кассия, не обращая внимания на гнев императора. - Конечно, мы должны быть осторожны, давая указания, иначе они уничтожат все остальное, — добавила она с улыбкой.

Даркунтис наблюдал за Верховной жрицей. Ее черный плащ с капюшоном не был застегнут спереди, и было видно, что она больше не облачена в белые одежды своего ордена. На Кассии было красное платье с глубоким декольте, а грудь украшал переливающийся яркими цветами кулон из хрустальных осколков.

— Тогда иди и руководи, но помни, чего я здесь добиваюсь. Мне нужна Яне, все остальное не имеет значения. - Хриплое дыхание императора сделало его приказ похожим на рычание.

— Яне последует за своим хозяином, а ее хозяин вскоре отправится туда же, куда и я, - ответила Кассия.

Она нежно коснулась осколка кристалла, лежащего в ложбинке между ее грудями, и улыбнулась Даркунтису, прежде чем уйти.

Хассика, Атея и Менджа с величайшим вниманием наблюдали за падением и последующей катастрофой Борегана. Когда его кровавые внутренности разлетелись по округе, каждая из них по-своему высказала свои мысли по поводу случившегося.

— Черт!

— Ну и пусть.

— Прости!

Атея и Хассика ухмылялись друг другу, в то время как маленькая Менджа выглядела крайне неловко.

— Не беспокойся о своем папе: как только я скажу ему, чтобы он убирался, сразу же начнется дождь из вил и молотов. - Атея поняла свою ошибку раньше, чем Менджа сформулировала свой вопрос. - Это просто поговорка и означает, что будет сильный дождь, - быстро добавила она.

Однако объяснение Атеи не помешало Мендже задать другой вопрос.

— А души промокнут под дождем или останутся сухими, потому что они невидимы? - с обеспокоенным видом поинтересовалась Менджа.

— О каких невидимых душах ты говоришь? - спросила Атея, тоже начиная чувствовать беспокойство.

— Гания сказала мне, что у Борегана в животе было много душ, и теперь они бродят там, потому что не знают дороги обратно в подземный мир.

Атея уставилась на девушку и застонала. - Ты ведь не шутишь? В этом кровавом месиве бродят души, сколько же их?

Наклонив голову, Менджа посмотрела на Атею из-под ресниц. - В подземном мире бореганы питаются душами, а этот был очень старый и очень большой бореган. Его живот был полон душ, но это не так уж плохо! Бореганы едят только мерзкие души, те, которые были признаны плохими. Их наказывают скитаться по бесконечным пустыням Денароса – одного из известных адов в Подземном мире, - где за ними охотятся бореганы и прочие гадости. Думаю, здесь им понравится больше, как ты считаешь? - с сомнением заключила Менджа.

Атея издала еще один стон. - О чем мы говорим: о дюжине, сотне или, может быть, тысяче душ? И что будут делать эти души, если не смогут найти дорогу? - спросила она и увидела, как расширились глаза Менджи.

— Нет, это ТЫ заварила эту кашу, и ТЫ ей расскажешь!. .. Ну да, но ты сказала мне слова, а я не знала, что Бореган разлетится, и ничего не знала о всех этих душах в его животе!

— Хватит ссориться! Одна из вас скажет мне то, что я хочу знать, и мне все равно, кто это будет, - сердито прервала спор Атея.

Менджа вздрогнула, услышав властный голос Атеи. Ее глаза наполнились слезами, и она дрожала, пока говорила. - Их тысячи, и они будут искать тела, чтобы принять их. Тела без души, тела мертвых. Прости, я не знала! - Она всхлипывала, когда закончила.

Атея еще раз застонала, покачала головой и провела ладонью по лицу. Присев, она взяла плачущую девочку за плечи. - Послушайте, вы двое. Перестаньте плакать, вы сделали то, что я вам сказала. Это не ваша вина, а моя, и вы же видите, что я не плачу, правда? - спокойно спросила она и увидела, как Менджа моргает, фыркает и выглядит скорее подозрительно, чем успокоенно. - Да ладно, неужели я такая плохая? Вы мои младшие сестры и не должны меня бояться, вовсе нет. Кроме того, я уже сказала вам, что вашему папе придется убирать за вами. Я просто не знала, насколько это большой беспорядок, так что, может быть, мы поможем ему, - закончила она, усмехнувшись.

— Души, они не знают дороги. Они придут к тебе, Эйна. Ты – Путь.

Хассика, Денисса и большинство амазонок тихо собрались вокруг них. Атея видела их испуганные лица, когда они слушали голос Менджи, но знала, что это говорит Гания. Больше не улыбаясь, Атея повернулась к ним спиной. Она не хотела больше видеть их лица и молча смотрела на запад, пока Боско слизывал слезы с лица Менджи.

Удар огромным мечом с размаху пробил деревянный щит и отсек руку ниже локтя, а затем рассек доспехи из вареной кожи у плеча и разрубил ключицу, ребра, грудную кость и позвоночник. Горн Накасс поставил сапог на грудь мертвого врага и вытащил меч. Он и его мактары набросились на отряд лазутчиков, расположившихся в тылу фаланги. Они не были вооружены для ближнего боя, да и бой был не очень-то и нужен.

Горн со своими двумя тысячами мактаров расположился в центре линии фронта норгов. Он оглядел поле боя и глубоко вздохнул. Повсюду слышался звон стали о сталь, а боевые кличи заглушали хныканье умирающих и раненых. Тысячи трупов устилали многокилометровую линию фронта, и в воздухе висел тяжелый запах их крови и испражнений. Оркестр войны играл симфонию, и растущая аудитория спокойно слушала ее, но от нее несло перегаром.

Это был день Норгара, день сражений, смерти и многого другого. Они видели конец света и чудовищное летающее чудовище, несущее в своих когтях верную смерть. Об этом дне слагали легенды. Но конец света не наступил, и Горн рассмеялся, когда на них посыпались внутренности чудовища. Он смеялся, когда выхватывал из-за спины свой огромный меч и устремлялся к новым врагам, и смеялся, когда убивал их. Он смеялся, потому что был частью того, что станет легендой, и, возможно, потому что был жив.

Труп, который он оставил после себя, не смеялся. Его жизнь и душа ушли. У новой души, вселившейся в тело, тоже не было причин смеяться. Его первое пребывание в этом мире было неудачным и закончилось тем, что кто-то убил его во время драки в таверне. Второе пребывание в этом мире выглядело ничуть не лучше. Тысячи трупов на выбор на этом поле боя, но ему досталась изуродованная туша с отсутствующей рукой и отрубленным позвоночником, не способная пользоваться ногами. Неважно, с ногами или без ног, он знал, куда идти, даже если для этого ему приходилось пробивать себе путь когтями одной руки. Синий, красный, зеленый, желтый и фиолетовый – радуга цветов сияла в темноте, и голос, похожий на колокольчик, звал его. Он должен был добраться до света.

Атака норгов пробивалась на запад сквозь вражеские формирования. Позади них, один за другим, поднимались мертвые – десятки, сотни, тысячи. Идя, хромая или ползком, они пробирались к небольшому холму к северу от Нотабира. Все они увидели свет и услышали зов.

Робан стоял за щитовой стеной таргов, а огузи гнались вдоль их линии фронта, натягивая луки и выпуская в небо рои стрел. Он слышал, как тарги неодобрительно хрюкали. Бросать во врагов стрелы – трусливый способ сражаться. Робан предположил, что следующее нападение придется им по вкусу. На юге тысячи всадников Огузи собрались вокруг своих знамен, и острия их копий блестели на солнце. Однако его не волновало, что нравится или не нравится таргам.

На востоке кланы Галлан заняли позицию между таргами и Нотабиром. До войны воины кланов не носили никакого вооружения, но с началом войны кланы использовали время, чтобы усовершенствовать свои доспехи. Многие воины теперь носили доспехи из выделанной кожи, но кольчуги были редкостью, а стальных пластин среди них не было. Защиты было недостаточно, и многие стрелы находили свою цель. Обстрел огузов изматывал их. Как они справятся с конной атакой?

— Верния – дом кланов Галлан, и если они погибнут, то больше не будет причин сражаться. Даже если ты выиграешь эту битву, ты можешь проиграть войну.

Робан нахмурился, услышав, как его мысли прозвучали вслух. Повернувшись лицом к Дженайе, он заметил еще кого-то. В сотне ярдов к северу, между руинами двух сгоревших катапульт, стояла молодая амазонка. Ее волосы были черными, как ворон, и после того как она выпустила стрелу и опустила лук, он увидел знакомое лицо.

Наконечник стрелы пробил грудную пластину его доспехов на дюйм ниже левой ключицы. Робан улыбнулся, падая: он вспомнил ее прекрасные серо-стальные глаза.

Она не знала, сколько времени простояла так, глядя на тело у своих ног. Его присутствие всегда ощущалось как ветер – иногда легкий бриз, чаще шторм. Теперь же, глядя на лежащее на земле тело, Дженайя ощущала лишь спокойствие. Темнота ушла из его глаз, и они снова стали бледно-голубыми. Глаза мальчика, которого она встретила несколько лет назад, в другой жизни. Дженайя присела рядом с ним, положила руку ему на грудь и прислушалась. Металл его доспехов был гладким и прохладным, и все, что она слышала, - это тишина. Ни дыхания, ни стука сердца, ни крови, бегущей по венам... Дженайя тонула в тишине, но тут голос позвал ее обратно.

— Ты пойдешь и скажешь Атее, что ее брата больше нет.

— А ты не думаешь, что она уже знает об этом? - спросила Дженайя.

— Конечно, она знает, - ответила Иэйн, раскинув руки в жесте, охватывающем все вокруг. Тарги разложили вокруг них свои кроваво-красные знамена и подожгли их. - Они все знают, что он ушел.

— Тогда почему ты хочешь, чтобы я ушла? - Спросила Дженайя, глядя, как черный дым от горящих знамен поднимается к небу.

— Мне ни к чему здесь плачущий вампир, но ты все равно можешь быть мне полезна. Как только ты скажешь Атее, что ее брата больше нет, она придет в еще большую ярость. Может быть, я также пошлю к ней Нигуллу и Патессу. Я хочу, чтобы она обезумела от ярости, - задумчиво ответила Яне. Нигулла и Патесса, стоявшие рядом с ней, выглядели явно не в восторге от перспективы стать посланниками Яне.

— Ты хочешь, чтобы Атея взорвалась, а я была занята тем, что пыталась пережить извержение, так что ни у нее, ни у меня не будет времени предаваться печали. Спасибо тебе, Яне, - сказала Дженайя и встала, но снова опустила взгляд на тело. - Рана от стрелы не могла убить его, это был яд? - спросила она.

— Нет, это был не яд. Яд я могу исцелить, но я не могу исцелить тело без души, - отвечала Яне.

— Ты просила передать Атее, что его больше нет, но ты не говорила, что он умер. - Дженайя посмотрела на Яне с вопросом в глазах.

— У меня нет для тебя ответа, Дженайя. Разрушение бессмертно, он не может умереть, а Робан сказал мне, что они одно целое. Два или один – без разницы, в этом теле нет души. Ее нет. Это все, что я знаю.

— Что ты теперь будешь делать, Яне? - спросила Дженайя.

— Я буду служить своему господину, как всегда делала и буду делать.

Дженайя увидела единственную слезинку, сбежавшую по щеке прекрасной белокурой богини, и отвела взгляд. Она уже собиралась уходить, но Яне позвала ее обратно.

«Подожди, - приказала Яне, и Дженайя увидела, как она вытаскивает стрелу из груди Робана. «Отдай это Атее, когда расскажешь ей о брате», - сказала она и протянула Дженайе стрелу.

Наконечник стрелы представлял собой осколок кристалла. Бесцветный, прозрачный, он сверкал в солнечном свете, почти безупречно. Крошечная тень, заключенная в центре, портила его совершенство.

Гиллин стояла на коленях рядом с младшим братом и обрабатывала его рану. Стрела попала ему в правое плечо рядом с шеей. Рана обильно кровоточила, и ее трудно было перевязать. Она перевела взгляд с раны на сестру. Инерка стояла неподалеку, не двигаясь, и смотрела на запад, где поднимался дым от горящих знамен таргов.

— Мне нужна твоя помощь, Инерка. Прижми ткань к ране, чтобы остановить кровотечение, и я смогу ее перевязать». Гиллин кричала на сестру, но Инерка не реагировала. «Это твой брат, Инерка, и ему нужна твоя помощь! Хватит пялиться, Робан...

Инерка крутанулась на месте и прервала ее крик:

— Не смей этого говорить! Робан – бог, а боги не умирают!

— Может, и не умирают, но твой брат умрет, если ты мне не поможешь, - ответила Гиллин, уже не крича, а тихо.

Инерка упала на колени рядом с Гиллин и заплакала, прижимая ткань к кровоточащей ране брата. Пока сестры перевязывали брата, через поле, куда кланы привезли своих раненых, проскакали два всадника. Они остановились рядом, и Синхейд Дохоугни спрыгнула с лошади, пробежала последние несколько ярдов и присела рядом с Гиллин.

— Огузи прекратили атаку и прислали гонца. Рогуната предлагает нам сдаться и требует ответа в течение часа, - задыхаясь, прошептала Синхейд.

Гиллин ничего не ответила Синхейд и продолжила перевязывать брата.

— Гиллин, пожалуйста, выслушай меня. Я говорила с другими вождями кланов, без Робана мы не выдержим натиска огузов. Они нас уничтожат. Битва проиграна, и она никогда не была битвой людей. Мертвые поднимаются на севере, тысячи, и они идут к Атее. Пусть боги ведут свою войну, а нам нужно бежать, иначе никто из наших семей не переживет этот день.

Гиллин вытерла окровавленные руки куском ткани и поднялась на ноги.

— Мы дали клятву, Синхейд. Атея – верховная защитница наших кланов, и мы обязаны хранить ей верность. Ее брат пал, сражаясь за нас. На этом верность заканчивается, когда ты мертв. Я не оставлю ее одну перед лицом ее врагов, будь то люди, мертвые или боги, но я поеду и поговорю с ней.

Гиллин Канбьерра взяла поводья коня Синхейд, села на него и поскакала на север.

Горн Накасс и большинство вождей клана Норгар стояли на возвышенности в нескольких милях к северо-западу от Нотабира. Их воины все еще теснили разгромленную армию мантакинцев к западным горам, но их вожди смотрели на восток.

— Жаль, мне очень нравился этот мальчик, - сказал Иген Бьерек, вождь тухаков, и сплюнул на землю.

— Он убил узурпатора и повел нас на войну. Он был вождем, и я буду пить на его похоронах, - согласился другой вождь.

— Он был молод и не оставил сына. Мертвые медленно, но идут. Они достигнут холма, на котором находится его сестра, в течение двух часов, а то и меньше. Я не верю, что она убежит, - сказал кто-то.

— Сестры вождя всегда были упрямы, и я слышал, что эта еще хуже.

— Может, она и хуже, но ее сын станет нашим следующим вождем.

— Если мы сможем убрать ее с холма до того, как туда доберутся мертвецы.

— Я не боюсь мертвецов, но сражаться с ними глупо. Мы уже убили их однажды, и этого должно было быть достаточно.

— Горн, ты знаешь ее лучше всех. Возьми с собой мактаров и отведи ее в безопасное место на побережье, - предложил вождь тухаков.

Горн смотрел на лица окружавших его мужчин. Суровые лица, холодные, как север, глаза изучали его и ждали ответа.

— Вы, дряхлые мешки с гнилыми костями, неужели я похож на проклятого дурака? Вождь умер, а Атея – его кровнорожденная сестра. Я поведу мактаров на этот забытый холм, и мы будем защищать его от всех и вся. Вот какой я храбрый, и вот что я сделаю. А вот чего я не сделаю, потому что я недостаточно храбр. Я ничего ей не скажу. Я ни о чем ее не спрошу. Я даже не посмотрю на нее и буду молиться, чтобы она тоже не смотрела на меня. Вот и все. Найдите кого-нибудь посмелее, если хотите большего.

После слов Горна наступила тишина. Они стояли и смотрели друг на друга, пока Иген Бьерек не нарушил молчание.

— Я же говорил, что он дурак. Я и на милю не подойду к этому холму, - заявил тухак, и вожди разразились хохотом.

— Думаешь, его голова будет сиять так же ярко и красочно, как у Огузи? - спросил один из вождей, и они засмеялись еще громче.

— Смейтесь сколько угодно, но я ничего не могу с собой поделать, я влюблен в нее, - проворчал Горн, вызвав новый приступ смеха.

Они еще немного пошутили, пока смех не утих, и вожди не отправились к своим кланам. Перед тем как они ушли, Иген Бьерек поговорил с Горном наедине.

— Сегодняшняя битва еще не закончилась, а война только началась. Это война богов, и мы, люди, мало что значим. Но помни, ты – норгар, а мы ценим кровь, сталь и честь. Это все, что есть.

Обычно Горн Накасс не слишком заботился о традициях, но сегодня он дал официальный ответ. - Смерть ничего не значит, моя кровь, сталь и честь живут в моем клане. Это все, что есть.

Видимо, удовлетворенный, вождь тухаков кивнул и тоже ушел. Горн и мактары отправились в противоположную сторону, чтобы защитить маленькую девочку на небольшом холме, неподалеку от маленького городка. Боги должны были смеяться над ними, но им не хотелось смеяться, и они молчали.

Хассика стояла на западном склоне холма и вглядывалась вдаль. Ее сестры-амазонки укрепляли землю деревянными кольями. Она отдала приказ укрепить их позиции, потому что хотела, чтобы они были заняты. Иначе они все стояли бы на склоне холма и вглядывались вдаль, а вид был не из приятных. Число восставших мертвецов неуклонно росло, а расстояние неуклонно сокращалось. Сейчас их было пять-шесть тысяч, до них оставалось не больше мили, но как бы медленно они ни двигались, они достигнут холма в течение ближайшего часа.

Цифры, расстояние, время прибытия, объективные измерения, и Хассика отчаянно цеплялась за них. Это был скользкий настил, и ее разум часто соскальзывал, когда она вглядывалась в даль.

Когда-то гордые знамена их корабля пылали, когда она смотрела, как он тонет. Шторм разбил их корабль, и она дрейфовала на деревянном настиле в бушующем море безумия. Она соскользнула с настила и утонула в волнах мертвецов, ползущих по ней.

Хассика проклинала скользкую доску и мечтала, чтобы кто-нибудь бросил ей веревку и вытащил на берег, когда к ней подошла Нируми, Первая охотница. Боги любили Хассику, или, по крайней мере, некоторые из них.

— Хассика, прибыли посланцы наших союзников. Каждый прислал по одному. Норгарский гонец уже снова уехал. Они посылают две тысячи воинов, чтобы помочь защитить наши позиции. Остальные хотят поговорить с Матассаей. Это Гиллин Канбьерра, фузан из наших союзников-огузов и блондинка из Готы, Дженайя. Я не знала, что делать, и сказала им, что им нужно твое разрешение, чтобы поговорить с ней, - сообщила амазонка.

Боги любили Хассику, и им нравилось засовывать ей в задницу всякую всячину, когда они это делали. Хассика проклинала веревку, берег и богов, пока шла к посланникам.

Трое стояли бок о бок, и она попыталась прочитать их лица. Их объединяло одно: никто из них не хотел здесь находиться. Хассика кивнула в знак приветствия и подождала, пока самый отчаянный из них нарушит молчание. Им оказалась Гиллин Канбиерра.

— Хассика, мне нужно срочно поговорить с Атеей. Рогуната угрожает атаковать наши позиции, если мы не сдадимся. Мы не сможем выдержать атаку пятидесяти тысяч всадников. Нам нужна помощь. Не знаю, как поступил бы Робан, но сейчас... - Остальное она оставила без комментариев.

— Значит, это правда, вождь норгов пал, - заключил Огузи. - Норгары все еще сражаются. Сегодня они сражаются с нашими врагами, но с кем они будут сражаться завтра, не будучи связанными верностью своему вождю? Скорее всего, они вернутся в Кургат и разграбят Нотабир на своем пути к побережью.

— Атея Магон – сестра вождя, и они не пойдут против нее. Они посылают воинов, защищающих ее, - возразила Хассика.

— Мы все здесь из-за того, кем и чем является Атея Магон, так что давайте поговорим с ней, - ответил фузан и, оторвав взгляд от своей компании, устремил его в сторону марширующих мертвецов.

Хассика не ответила и посмотрела на Дженайю.

— У тебя в руке стрела амазонки, но мы не используем кристаллы для наконечника стрелы. Что это, Дженайя? - спросила Хассика.

— Послание от Яне, - коротко ответила Дженайя.

Хассика посмотрела на трех посланников и пожала плечами. - Следуйте за мной. Вы можете поговорить с ней, и, возможно, она вас выслушает. Я пыталась, но она не стала. Атея ни с кем не разговаривает с тех пор, как мы увидели горящее знамя. Один совет: Менджа тоже там, держитесь от нее подальше. Боско не разрешает никому приближаться к ней. Лично я буду стоять рядом с Дениссой, она тоже там, и, поскольку она все еще жива, это самое безопасное место, чтобы быть рядом с ней, - сказала Хассика, ведя их на вершину небольшого холма.

Это было лицо маленькой девочки. Ее белые как снег волосы были заплетены в косу-корону, в которую были вплетены розовые и голубые цветы. Девочка плакала. Ее бледно-голубые глаза с красной каймой наполнились слезами, они бежали по маленьким пухлым щечкам, а из ноздрей свисали сопли, грозя залить верхнюю губу. Это было лицо Атеи, когда ей было шесть лет и она плакала из-за того, что ей пришлось оставить брата. Она помнила боль от разбитого сердца, но боль, которую она чувствовала, и лицо, которое она видела, были не просто воспоминаниями.

У Атеи помутилось зрение, когда она уставилась на лицо в кристально чистой воде маленького пруда. Она протерла глаза и огляделась. Это был небольшой пруд. Солнце стояло низко, и на воду падала длинная тень плакучей ивы. На пруду росли кувшинки, а на листе сидела маленькая зеленая лягушка и квакала. Ее взгляд вернулся к отражению в воде. Она дотронулась до своего лица и увидела, как маленькие руки касаются лица в воде.

Она услышала громкий всплеск и увидела, как рябь волн искажает ее отражение. Атея подняла голову и увидела бледную светловолосую женщину, неторопливо дрейфующую по пруду на спине. Конечно, она знала эту женщину.

— Мне уже не шесть лет, и ты не моя мать.

— Хотя я этого не помню, я был с твоей матерью, когда ты появилась на свет, и был с ней, когда она носила тебя в своем чреве. Как ты думаешь, что я чувствовал по отношению к тебе? Может быть, однажды у тебя родится ребенок, маленькая девочка, и я пойду с ней. Тогда я потеряю память о том времени, когда я была с тобой, и ты станешь моей матерью. Все относительно, - ответила женщина, выходя из воды. Обнаженная и мокрая, она присела рядом с Атеей.

— Я никогда не видела тебя своей матерью.

Женщина улыбнулась и изменилась. Теперь Атея смотрела на собственное лицо прямо перед собой.

— Твой злой близнец, вот как ты смотришь на меня, верно? - спросил Хаос.

Атея не стала отвечать на вопрос, а задала свой собственный. - Зачем ты привел меня сюда?

Хаос пожал плечами. - Я мог бы выбрать темную камеру в подземелье, но подумал, что здесь тебе больше понравится.

— И почему я выгляжу как ребенок?

— Так я вижу тебя, когда ты плачешь.

— А ты никогда не плачешь?

— Я никогда не был маленькой девочкой.

Атея наклонила голову и уставилась на свою темную собеседницу.

Хаос отвернул ее лицо. - Я вижу мир твоими глазами и знаю, что ты чувствуешь. Я не чувствую того же, и слезы у меня другие. Мне нужно, чтобы ты плакала за меня, Атея. Мне нужно, чтобы ты плакала, чтобы мне не пришлось плакать. Ты нужна мне, чтобы никто никогда не видел моих слез.

Атея посмотрела на девочку с цветами в волосах, и некоторое время они оба молчали.

— Я больше не буду плакать, может, ты меня отпустишь? - наконец спросила Атея.

— Это не тюрьма, и я не приводил тебя сюда. Я позвал, и ты пришла, - ответил Хаос, снова повернувшись к ней лицом.

— Я знаю. Ненавижу розовые цветы, ношу синие и красные, когда ты снова позовешь, - ответила Атея и обняла своего близнеца.

Они долго обнимались, а когда отошли друг от друга, их поцелуй был соленым на вкус.

Знакомые лица окружали Атею, когда она возвращалась в мир. Она наблюдала за ними, за Хассикой, Дениссой, Дженайей и молодым Огуси Фусаном, который возглавил клан своего дяди. Она смотрела на них и жалела, что не может вернуться к маленькому пруду. Заметив, что Дженайя держит в руке стрелу, она повернулась к ним спиной и спросила:

— Расскажи мне, что случилось, Дженайя.

— Когда мы сражались с огузами, произошел перерыв. Робан и я...

Атея выслушала безэмоциональный доклад Дженайи. В ее голосе не было ни печали, ни гнева, ничего. Ее хозяина больше нет, и он забрал с собой ее эмоции. Она умирала от голода, и ее жизнь последовала за ней.

— Мы разговаривали, когда в него попала эта стрела. Ни одно оружие не пробивало его новые доспехи, ни одна стрела не оставляла на них царапины, но эта пробила его грудную пластину...

Атея прислушалась, повернувшись спиной к группе, и увидела Менджу. Она сидела в нескольких ярдах от нее, но не слишком далеко, чтобы слушать. Девушка сидела, скрестив ноги, между передними лапами Боско, и тень его огромного тела нависала над ней. Она, казалось, потеряла всякий интерес к окружающему и перебирала перед собой несколько камней. В центре лежал блестящий белый камень, а вокруг него она раскладывала камни поменьше. Атея почувствовала благодарность: Гания ушла в другое место и забрала с собой Менджу.

— . .. Его ударили ниже ключицы, и рана не должна была быть смертельной, но Робан упал. Яне сказала, что его душа ушла, и я должна отдать тебе стрелу, - закончился доклад.

Атея повернулась лицом к Дженайе и протянула руку. Серые перья и гладкое, прямое древко из тисового дерева. Атея разглядывала наконечник стрелы с хрустальными осколками, когда услышала новый голос.

— Не похоже, но это предложение мира.

Женщина верхом на внушительном сером дестриере стояла не далее чем в пяти ярдах от них. Никто не слышал и не видел ее приближения. Капюшон ее черного плаща был откинут, а обильная грива русых локонов рассыпалась по плечам и спускалась до пояса. Она оглядела всех вокруг, спокойно приняла удивленные взгляды, обращенные к ней, а затем сосредоточилась на Атее.

— Меня зовут Кассия. Я верховная жрица Великой Матери империи Мантакинов, но я слышала, что Гания больше не в восторге от моей службы. Стрела в твоих руках принадлежала твоей убитой любовнице-амазонке, но осколок кристалла – мой. Это подарок моей матери. Я дочь Фейи, и я приказала убить Робана.

Ее светло-серые глаза блестели, как серебро. Она неотрывно смотрела на Атею, ни разу не дрогнув и даже не моргнув. Кассия закончила свое выступление, а Атея слушала, но никто не отвечал и не отрицал правды, она слышала лишь кваканье лягушки. Ей хотелось вернуться к маленькому пруду и заплакать, но она осталась. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, но боролась с ними и оставалась. Она осталась даже тогда, когда одинокая слеза победила и потекла по ее щеке. Атея осталась под пристальным взглядом серых глаз.

— Ты потрясающая, Атея. На Атисеосе, когда там были только мы с Хаосом, было так легко заставить ее взорваться. Сложнее было успокоить ее. Тогда мы были лучшими друзьями, даже любовниками. Они лишили нас всего этого, когда изгнали своих детей, но я единственная, кто помнит об этом. Я скучаю по ней, - сказала она, и в ее голосе прозвучала тоска.

Кассия сошла с лошади и подошла ближе.

— Послушай, все, что я сказала, - правда. Я приказала убить его, но смерть твоего брата не была моей целью. Я хочу свободы, свободы для всех нас. Никто из нас не будет свободен, пока моя мать правит на Атисеосе. Я разорвала цепи Разрушения, чтобы он мог сделать то, что должно быть сделано, - уничтожить существование Фейи. Как только ее не станет, я верну тебе Робана. Его душа покинула тело, но не покинула царство живых. У тебя нет причин верить мне, но ты можешь спросить свою младшую сестру. Она знает, куда отправилась душа Робана, так же хорошо, как и я. Она знала об этом всегда, - сказала Кассия, наклонила голову и посмотрела мимо Атеи в сторону Менджи.

Атея крутанулась на пятках и уставилась на Менджу, как и все остальные. Боско ответил низким рычанием на все взгляды, устремленные на его маленькую хозяйку. Менджа подняла глаза от своих камней, немного неуклюже встала и почесала собаке голову, после чего подошла к группе, Боско рысил рядом. Она остановилась перед Атеей и протянула руку. Атея перевела взгляд с маленькой руки на стрелу в своей, нахмурилась, но протянула ее. Менджа взяла стрелу и подняла ее к небу. Она смотрела, как кристалл переливается в солнечных лучах, и морщила нос, наблюдая, как легкие блики мелькают на ее лице.

— По-моему, он красивый, - сообщила Менджа о результатах своих наблюдений. Затем она повернулась и протянула стрелу Кассии. Их глаза встретились, когда Кассия положила руку на древко. - Менджа права, Осколок Атисеоса прекрасен, но теперь в его совершенстве есть какой-то подтекст, - сказала девочка, отпустив древко и вернувшись к своему кругу камней.

— Она все еще любит бросать загадочные фразы, - заметила Кассия, глядя вслед уходящей Мендже. - Это был долгий изнурительный день, и больше нет причин для борьбы, - продолжила она, отсоединяя наконечник стрелы от древка, а затем прикрепила осколок кристалла к креплению на золотом ожерелье.

— Ты хочешь сказать, что получила то, что хотела, - прокомментировала Атея.

— Хочешь, чтобы сегодня погибло еще больше людей? Отзови норгов, а я отзову Рогунату и Огузи. - Одной рукой она протянула ожерелье Атее, а другой отвела свои волосы с шеи. - Будь добра, помоги мне с этим. - С улыбкой попросила Кассия. - Мне нужна помощь Даркунтиса и его магов, чтобы провести ритуал, который вернет душу Робана в человеческое тело. Яне пойдет со мной, когда я вернусь в Мантакин. Это убедит Даркунтиса, что я по-прежнему его верная слуга, - продолжала она, наклоняя шею, чтобы Атея застегнула ожерелье.

— И ты думаешь, Яне последует за тобой? - спросила Атея, надевая ожерелье на шею Кассии.

— Ты веришь, что есть что-то, чего Яне не сделает ради возвращения своего хозяина? - Кассия ответила на ее вопрос, а затем села на своего дестриера.

— Кажется, ты обо всем подумала. Так скажи мне, что мне делать с этой армией мертвых? - спросила Атея, когда лошадь Кассии рысью пронеслась мимо нее.

— Это твоя проблема, а не моя. Почему бы тебе не попросить помощи у своего друга-вампира. Говорят, что вампиры охраняют врата в подземный мир, - ответила Кассия.

Отличный план, подумала Атея, наблюдая за тем, как она неудержимо скачет прямо сквозь массу марширующих мертвецов. Казалось, они не замечают ее и не заботятся о ней. Но в этом совершенстве может быть и подтекст, - закончила мысль Атея.

Боль – Робан думал, что знает все о боли, когда ему было четыре года и он прятался от матери под телегой с волами. Что-то испугало волов, телега тронулась, и его левую ногу придавило колесом. Колесо научило его одному виду боли, а когда его нашла мама, ее глаза рассказали ему о другом. Сегодня он узнал о новом виде боли, когда его душа была отсечена от тела. Вырвали из тела и заключили в твердь и свет. Тюрьма не окружала его, она слилась с ним, и он стал ее частью. Медленно, слишком медленно боль ослабевала, и Робан подумал, что худшее уже позади. Конечно, он ошибался.

— Ты – это я, а я – это ты, Бог Разрушения, и никакая тюрьма не сможет удержать тебя.

Робан услышал этот голос, и, когда его душа вырвалась из темницы, он узнал, что такое агония, старший брат боли. Ослепительный свет и трескающееся стекло – он сам был трескающимся стеклом. Что чувствует стекло, когда трескается – не очень. Его тюрьма разлетелась на миллион осколков, и он был частью каждого из них. Разрушенной и рассеянной.

Робан проснулся в темноте. Он был голый, и земля казалась ему твердой и холодной. Поднявшись на колени, он заметил вдалеке мерцание факела. Свет приблизился. Он сел на пятки, опустив голову. Чтобы удержаться в вертикальном положении, ему пришлось поддерживать вес верхней части тела руками и упираться ладонями в колени. Свет приближался. Задыхаясь, он наполнил легкие воздухом и потряс головой, чтобы очистить сознание. Он попытался прислушаться к темноте, но услышал только рев крови, бурлящей в его жилах. Свет приближался. Тени надвигались и окружали его, и наконец он нашел в себе силы посмотреть вверх. Свет замер. Это был всего лишь факел, но его свет ослеплял его. Он прищурил глаза, чтобы разглядеть окружающие его тени, и фыркнул.

— Смерть не улучшила твою внешность.

Его заявление было встречено смехом.

— Мы ждали тебя, вождь, - сказал первый из вермураков.