Менджа лежала, свернувшись калачиком на боку, под ясенем в саду поместья, которое они называли своим домом. Ее спина прижималась к боку Боско, который дремал позади нее. Ее глаза были открыты, но взгляд был пустым.

— Я не понимаю. Ты любишь Атади и хочешь, чтобы он был твоим папой. Он тоже любит тебя и хочет быть твоим папой. Почему ты грустишь?

— Потому что это неправда, я бастард, — ответила Менджа, всхлипывая.

— На Калмире нет драконов, фей и бастардов. Я никогда их не создавала.

— Если нет бастардов, то кто мой отец? — спросила Менджа.

— Атади.

— Нет, мой настоящий отец!

— Атади — твой настоящий отец.

— Ты лжешь. Он никогда не встречал мою маму до моего рождения. Я не его кровь, я бастард.

— Я не лгу. Ты его кровь, и я могу это доказать.

Менджа раскрыла ладонь, и на ней появилась крошечная искра золотистого света. Искра выпустила свой свет с пуфом, и Менджа удивленно моргнула, когда маленькое четырехкрылое существо село ей на ладонь.

— Стрекоза!

— Да, стрекоза, но особенная. Это менай, искатель.

— Волшебная стрекоза! - пискнула Менджа. - Аутч! - Она снова завизжала, когда маленькое существо внезапно укусило ее. - Стрекоза укусила меня, почему она это сделала? - спросила Менджа, глядя вслед улетающему насекомому.

— Это менай, и они так поступают. Она попробовала твою кровь и теперь будет искать ее.

— Что будет, когда она найдет ее?

— Когда она его найдет, менай укладывается спать в кокон и превращается в банджи.

— Что такое банджи?

— Банджи – это королева менай.

— О, как пчелиная королева!

— Да, и, как пчелиная королева, она основала улей, Менайский улей.

Меная внимательно рассматривала крошечный след от укуса на своей руке и некоторое время молчала.

— Ты все это выдумала, да? - наконец спросила она.

— Да, я Гания, и это то, чем я занимаюсь. Я придумываю вещи, и они становятся реальностью.

Менджа и голос в ее голове замолчали. Она смотрела на сад, деревья, распускающиеся цветы и дремала, слушая тихий храп Боско. Через некоторое время она проснулась от того, что ее чмокнули в кончик носа, и услышала знакомый глубокий звенящий голос.

— По дороге сюда со мной случилось кое-что любопытное. Меня укусила очень странная стрекоза, а потом все стало еще страннее. Смотри, - сказал Робан.

Он показал ей, что держит в руке, и Менджа уставилась на золотой кокон на его ладони.

— Я думаю, что это волшебство, и оно напомнило мне о тебе, потому что я знаю, что ты любишь все волшебное. Я хочу, чтобы он был у тебя.

Робан приколол его к ее платью прямо над сердцем.

— Видишь, золотая брошь. Я почему-то сразу догадался, что она принадлежит тебе, - сказал он ей, ухмыляясь.

Менджа подскочила, обхватила его за шею, и Робан с озадаченным выражением лица прижал плачущую девушку к своей груди.

Двое мужчин сидели в разных позах за небольшим круглым столом и пристально изучали друг друга.

— Великий Фузан Рогуната, как ты себя чувствуешь, когда твои мечты так близки к осуществлению? - спросил Джаргис с небольшой улыбкой на губах.

— Ты всегда был моим врагом, но я всегда уважал тебя как благородного человека. Сегодня ты здесь, и я задаюсь вопросом, так ли далеки мои мечты от реальности, как и моя вера в твою честь, - ответил Рогуната, в его голосе не было враждебности.

— Я никогда не был мечтателем, но твои сны – мощное оружие, и большинство наших людей следуют твоим видениям. Я считал твой союз с империей Мантакинов ужасной ошибкой и увидел свой шанс, поэтому присоединился к вражеским силам. Я по-прежнему считаю, что ты совершил ошибку, но я знаю, что и я ее совершил.

— Ты сомневаешься в моей чести из-за этой тайной встречи, но правда в том, что я потерял свою честь на небольшом возвышении к северо-востоку от Нотабира. Там я наблюдал, как молодая девушка казнила моего лучшего друга, а я ничего не сделал. У нее были свои причины, но не она заставила меня ничего не делать. Это был страх. Страх за альянс, страх за свой клан и страх за собственную жизнь. Я потерял свою честь из-за страха перед Атеей Магон, Верховной защитницей Северной Вернии, и четырнадцатилетней девочкой.

— Я здесь не для того, чтобы торговаться и предавать своих союзников. Я больше не Фузан, клан возглавляет мой племянник, а я всего лишь старый, усталый Огузи. Старый враг, который хочет попрощаться с человеком, которого я больше всего уважал в своей жизни.

Джаргис все еще мягко улыбался, но его усталость стала заметна. Рогуната пристально наблюдал за ним.

— Я вижу, что ты что-то потерял, но это не твоя честь, и ты пришел не как старый враг. Ты пришел как друг и огузи, глубоко переживающий за наш народ, потому что именно это ты и потерял – надежду на будущее нашей нации. Я был ослеплен своими мечтами о славе. Теперь я не сплю, а бодрствую и вижу то же, что и ты. Ты прав: союз с мантакинами – ошибка.

— Кто бы ни победил в этой войне, это будут не огузи.

— Я хотел бы уйти с тобой, оставив свои мечты, но не могу. Я привел сюда свой народ, следуя своему видению, и я проведу его через эту войну. Они шли слишком долго и не смогут найти дорогу домой в Огус, не увидев пепелища моей мечты.

Они выпили чаю и еще немного поговорили, в основном обмениваясь воспоминаниями о своей молодости. Джаргис уехал вскоре после заката, отправившись домой в Огус.

Уже поздно вечером они вернулись домой. День и ночь прошли без сна, она устала и проголодалась. Атея только вошла в свою комнату, чтобы умыться и переодеться, готовясь к раннему вечернему ужину и, надеюсь, раннему ночному отдыху, как услышала, что кто-то стучит в ее дверь.

Войдя в комнату, Дженайя без всяких предисловий сообщила.

— Я не смогла этого сделать.

— Что именно ты не смогла сделать и что сделала вместо этого? - Атея нахмурила брови.

— Я не смогла бросить Марни на произвол судьбы в качестве человеческого скота в руках Норгара. Я бросила ее посреди лагеря и сбежала, как трусиха, - удрученно ответила Дженайя.

— Я не понимаю. Ты говоришь, что не могла бросить ее, но потом говоришь, что именно так и поступила, и именно так, как я тебе велела. Ну, не в смысле «сбежать как трус», а отвести ее в лагерь Норгара и оставить там, - сбитая с толку, заявила Атея.

— Я не исполняла твое решение, я сбежала! - крикнула Дженайя.

— Я прекрасно тебя слышу, незачем кричать, и, как я уже сказала, ты сделала то, что я тебе велела. Я не вижу причин извиняться, но если то, что ты сказала, было жалобой, то я задаюсь вопросом, почему ты согласилась на эту работу. В чем дело, Дженайя? - спокойно спросила Атея.

— Да, я вызвалась. Я вызвалась после того, как избила Хассику почти до смерти. Я вызвалась, потому что то, что ты велела мне сделать, я знала, что прежняя Дженайя никогда не смогла бы этого сделать. Я счастлива впервые в жизни, но кто я? Я все еще Дженайя, существо с настоящими чувствами, или я просто тень твоего брата, и все, что я чувствую, - это его эмоции? - спросила она, умоляюще глядя в глаза.

— Так ты пришла не для того, чтобы извиниться или пожаловаться, а чтобы поговорить о своих чувствах, и ты пришла ко мне, чтобы сделать это? - Сначала Атея удивилась, но потом вздохнула. - Думаю, это имеет смысл. Сомневаюсь, что есть кто-то, кто знает больше меня о борьбе с чужими эмоциями. - Она села на кровать и жестом пригласила Дженайю присоединиться к ней.

— Ты все еще Дженайя? Да, ты она, иначе ты бы не была здесь и не чувствовала бы необходимости задавать этот вопрос. Ты Дженайя, но ты не та Дженайя, которой была до того, как стала вампиром. Связь с моим братом изменила тебя, и ты будешь продолжать меняться. Настоящий вопрос в том, как измениться, не став тем, кем Дженайя не хочет становиться; как получить что-то, не потеряв всего. Ты...

Прервав себя, Атея спрыгнула с кровати. Сжав кулаки и ругаясь про себя, она начала ходить по комнате. - Мне четырнадцать, и полгода назад я еще ни разу в жизни не принимала самостоятельных решений. Спустя полгода я несу ответственность за десять тысяч человек, и они умирают из-за моих решений. Однако я все еще маленькая девочка, маленькая девочка со злым близнецом, скрывающимся в тени моего разума. Я убивала людей, обезглавливала их и запугивала до смерти. Маленькая девочка, но также и монстр, и я не могу заснуть ночью, если мой старший брат не укачает меня, потому что я тоже боюсь до смерти!

Атея перестала кричать, глубоко выдохнула и снова села на кровать рядом с Дженайей.

— Мы с тобой... мы обе – дети, которые растут, и единственное руководство, которое у нас есть, - это другие дети вокруг нас, - сказала она, глядя на пустые ладони на своих коленях.

— Когда я родилась в первый раз, я была единственным ребенком и стала сиротой, когда мне было два года. На этот раз у меня много братьев и сестер, и мой отец жив, хотя он и такой же ребенок, как я. Видишь ли, все, что касается моего второго шанса на жизнь, гораздо лучше, чем в первый раз. Мы все защищаем и заботимся друг о друге. Хаос тоже, потому что мы – семья, и твой злой близнец – тоже ее часть, - сказала Дженайя, мягко улыбаясь.

— Я знаю. Она делает все то, что я не могу сделать, но знаю, что это необходимо. Просто мне бы хотелось, чтобы ей это не так нравилось, - ответила Атея, натянуто улыбнувшись.

— Это не ее выбор – нравиться или не нравиться, она такая, какая есть. Ты винишь своего брата за то, что он любит сражаться и убивать?

— Конечно, виню, я виню его каждый раз, когда он сражается. Робан значит для меня все, а раз так, то и он виноват во всем, что происходит, - хмыкнула Атея.

— Если посмотреть на это так, то звучит вполне разумно, - ответила Дженайя, смеясь. - Спасибо, Атея, после разговора с тобой я чувствую себя гораздо лучше.

— Не за что. В следующий раз, когда почувствуешь себя растерянной и рассерженной, просто сделай, как я, - обвини Робана, это всегда помогает. - Атея хихикнула в ответ.

Ни звука, ни тепла, ни холода она не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала. Как давно она здесь, где бы ни находилась? Несколько дней или сотня лет, но ощущения времени не было. Она помнила, как Атея рассказывала ей о своем бессмертном доме, но это не было похоже на дом. Рабина сидела в абсолютной темноте, единственной ее компанией были воспоминания. Она должна была чувствовать панику, должна была быть напугана до безумия, близка к помешательству, но Рабина чувствовала себя спокойно. Может, она уже сошла с ума? Это было бы жестоко: не только мертва, но и безумна. Но она почему-то знала, что не сошла с ума – мертва, да, но не безумна. Ее воспоминания были кристально ясными. С того дня, как она родилась, и до того, как маленькая девочка убила ее. Она удивлялась, почему не чувствует ярости или хотя бы любопытства по поводу причин, побудивших девочку убить ее, но она не чувствовала. Цикл завершился и начался заново. Ни звука, ни тепла, ни времени, ни ярости, ни любопытства, ничего, даже скуки, - она ничего не чувствовала.

— Очень прискорбно, вот что это такое, - прервал ее мужской голос.

— Прискорбно? Это проклятый беспорядок, стремящийся превратиться в катастрофу! - прокомментировал женский голос.

— Как бы то ни было, мы не можем держать ее в конкорсе. Есть законы, которым должны подчиняться даже мы. Судить будем мы, - ответил мужчина.

— Мы виновны в ее смерти. Это весьма прискорбное обстоятельство для беспристрастного судьи, но лишь одна из наших мелких неприятностей. Список длинный и становится все длиннее.

— Я не стану оспаривать пункты твоего списка, но факт остается фактом: она мертва, она здесь, и мы должны ее судить.

Из ниоткуда в центре пустоты появился стол. На нем стояли весы, чаши которых находились в идеальном равновесии.

— Рабина, дочь Ассанки, твоя человеческая жизнь закончилась, но прежде чем твоя душа сможет продолжить путешествие, ее нужно осудить. Все, что ты сделала, все, о чем ты думала, все, чем ты являешься.

Балхор и Мессайя протянули руки и опустили по шарику в две чаши, одну черную, другую белую. Они, как и Рабина, смотрели на весы, но ничего не происходило. Ни балансировки, ни наклона в ту или иную сторону, весы вообще не двигались.

— Скажи мне, что этого не может быть! Мы – судьи подземного мира, мертвые принадлежат нам! - прорычал Балхор, ударяя ногой по весам правосудия, и шары выскочили из чаш.

— Никто никогда не оспаривал наши притязания, но, похоже, на этот раз есть кто-то еще, - спокойно констатировала Мессайя, наблюдая, как черный и белый шары катятся по невидимому полу, пока не исчезают во тьме.

Балхор глубоко выдохнул. - Вся эта чертова заварушка выходит из-под контроля. Что нам делать с девочкой?

— На данный момент мы ничего не можем сделать. Мы не можем отправить ее в счастливый путь, поэтому нам придется держать ее в заточении, - ответила Мессайя. - Ты знаешь, что прошлой ночью была битва, и тысячи людей ожидают приговора?

— Знаю. Надеюсь, что, хотя в битве участвовали Хаос и Разрушение, новых проблем не возникнет, - хмыкнул Балхор.

— Будем надеяться, - согласилась Мессайя. - Кстати, ты когда-нибудь слышал о Вермураке?

— О ком, о Вермураке? Нет, никогда.

Рабина услышала ответ Балхора. Это был последний звук, который она услышала, когда они оставили ее во тьме. Сколько времени прошло, она так и не узнала, не чувствуя времени. Воспоминания вернулись, начав новый цикл.

Робан с Менджой на коленях сидел за большим столом на кухне. По своему обыкновению, Менджа указывала на вещи, которые ей хотелось бы иметь, но которые были недоступны для ее маленьких рук. Когда Денисса и Мейра присоединились к ним за столом, Патесса и Нигулла все еще были заняты расстановкой блюд. Никто пока не ел. Все ждали прихода остальных членов семьи – все, кроме Боско. Лишенный всяких манер поведения за столом, большой пес уже съел половину своего ужина. Он был единственным, кто не обратил никакого внимания на двух следующих членов семьи, вошедших в кухню.

Хассика пришла, тяжело опираясь на Чалиссу. Ее лицо было усеяно синяками, а один глаз опух. Все видели, как она заметно прихрамывает, пока Чалисса вела ее через всю комнату, чтобы усадить за стол. Хассика осторожно села напротив Робана и вернула ему спокойный взгляд, моргая своим менее поврежденным глазом. Они посмотрели друг на друга, но ничего не сказали. Остальные тоже молчали, и некоторое время Боско, шумно наслаждавшийся едой, был единственным звуком в комнате. Это длилось недолго, пока Робан не прервал его искренним восклицанием.

— Черт возьми, ты выглядишь сексуально!

— Ты, извращенец, могу поспорить, тебе бы понравилось смотреть, как я дошла до такого состояния! - Хассика ответила, ее потрескавшиеся губы изобразили нечто похожее на улыбку.

Не дождавшись ответа, Денисса застонала от разочарования, прежде чем Менджа закончила свой вопрос.

— Что такое извращенец?

К счастью для Деныссы, ей не пришлось отвечать, так как в этот момент на кухню вошла Яне.

— Извращенец – это человек с необычным вкусом к чувственным удовольствиям. У Хассики не было особой причины указывать на это, особенно в отношении Робана, потому что это в равной степени относится к каждому члену нашей семьи, - легкомысленно заявила она.

— Очень верно, - согласилась Дженайя, стоящая за спиной Яне.

— Да, слушайся свою тетю Яне. Она у нас эксперт по отклоняющемуся поведению, - подтвердила Атея, вступая в разговор последней. - Однако избитая женщина не кажется мне сексуальной. Яне, пожалуйста, позаботься о ней после нашей вечерней трапезы, - добавила она, критически оглядев Хассику.

— А где Леандрис и Инерка? - спросила Дженайя, осматривая кухню.

— Леандрис прячется в своей комнате. Я попросила ее спуститься, но она знает, что случилось с Хассикой, и боится присоединиться к нам, - ответила Денисса.

— Инерка здесь, - объявила новоприбывшая в дверях кухни.

Ее волосы были в беспорядке, нижняя губа потрескалась, а левый глаз украшал синяк.

— Я поссорилась с одной из сук, возглавляющих клан. Гиллин изгнала меня из лагеря и велела некоторое время держаться подальше. Братья проводили меня сюда, - ворчала Инерка.

— Робан прав, это выглядит сексуально, и ты даже можешь ходить самостоятельно, - проворчала Хассика, а затем прокляла себя за причиненную боль.

— Мы тоже твоя семья, и мы будем рады принять тебя, если Гиллин не хочет, чтобы ты была в лагере, - заявила Атея, улыбаясь Инерке. - Что касается Леандрис, то за нее отвечает Дженайя, но я не думаю, что у нее есть причины бояться, - добавила она, пожимая плечами.

Дженайя подошла к Хассике и села на стул рядом с ней.

— Мне жаль, что я так поступила с тобой..., - начала она, но Хассика перебила ее.

— Прекрати! Мне не жаль, и я не хочу, чтобы ты извинялась за то, что не могла контролировать. - Хассика обвела взглядом стол и вздохнула. - Леандрис нечего бояться. Я не уверена, может, она играла со мной, и это все, что было между нами. Но одно я знаю точно. Я хотела играть, и это мое дело, и ничье больше. Вы думаете о Леандрис как о создательнице проблем, но давайте не будем обманывать себя, мы все такие. Наша семья, каждый из нас – сплошные неприятности. Вероятно, это черта, которую требует Атея, и без нее она даже не стала бы задумываться о том, чтобы добавить тебя в гарем.

— Я никого не выбирала, вы все сами пришли к нам. Удача, несчастье или судьба – называйте это как хотите, но вы с нами, потому что здесь ваше место, - возразила Атея.

— Я могу утверждать, что вы похитили меня, но, с другой стороны, я сама пыталась держать вас в заложниках на Готе. Хуже всего то, что если бы вы оставили меня, я бы последовала за вами, - вмешалась Леандрис, шагнув рядом с Инеркой. - Я все слушала и прошу прощения за то, что подслушивала, но мне было очень страшно. Я также хочу извиниться за...

Стон Робана, полный страдания, прервал извинения Леандрис.

— Я не могу больше терпеть это, - сказал он, поднял Менджу со своих колен и чмокнул ее в кончик носа. - Извини, малышка, но я ухожу, пока мои яйца не уменьшились еще больше и у меня не начали расти сиськи.

Он встал и передал Менджу через стол в руки недоумевающей Дженайи, после чего покинул кухню. Они все еще смотрели на пустой дверной проем, через который он прошел, когда услышали звук открывающейся и закрывающейся входной двери в дом.

— Может, мы сядем и поедим, я голодна? - просьба Менджи нарушила наступившую тишину.

Женщины посмотрели друг на друга и разразились хохотом.

Робан заметил, как изменились взгляды, следившие за ним, пока он шел через лагеря кланов. Два месяца назад он был чужеземцем, получил звание друга, а после битвы с авангардом мантакинцев считался героем. Спустя два месяца их мнение о нем снова изменилось. Сегодня он был непредсказуемой опасностью, бешеным зверем, вождем Норгара. Союзник против Мантакина, но уже не друг, а просто меньшее из двух зол. Подумав о том, кто он, что сделал и что сделает, Робан согласился с тем, что их новое восприятие ближе к истине.

Группа мальчиков и девочек, возраст которых варьировался от раннего до позднего подросткового, следила за ним уже некоторое время. Они подошли, когда он достиг окраины клановых лагерей. Один из самых старших, видимо, предводитель молодежи, встал на его пути.

— Ты Робан, брат Верховного Протектора Атеи Магон, вождь Норгара.

Это было утверждение, а не вопрос, и Робан оценил увиденное. Они были примерно одного возраста, и его собеседник тоже был высок, но все же на полфута ниже Робана, и примерно на сто фунтов легче. Молодой человек старался казаться спокойным, но голос выдавал его волнение. Его поза была вызывающей, и Робан догадывался, что последует дальше.

— Я – Хогни Хуфаннон из клана Дохоугни, и я вызываю тебя на защиту Трона Крови.

Торжественность его заявления была скрашена громким смехом, раздавшимся позади группы. Все разом обернулись и устремили яростные взгляды на источник оскорбительного поведения: четырех мальчишек из Норгара, ни один из которых не был старше пятнадцати лет.

— Это не повод для смеха, маленькие засранцы! - отругала мальчишек одна из девушек.

— Хогни – один из лучших воинов клана, и вчера он убил двух Дурхети! - добавил кто-то еще.

Мальчики Норгара перестали смеяться, и один из них вышел вперед. Он не был ни самым старшим, ни самым крупным из мальчиков, но его голубые глаза были самыми холодными.

— У меня нет отца, нет семьи, нет клана, но я – Норгар, и ты не сможешь меня победить. Когда вождь убьет тебя, я помочусь на твой труп за все, что ты есть и чем ты никогда не будешь.

Последующий поединок между двумя группами был прерван, так как на сцену ворвался третий участник. Прибежала Синхейд Дохоугни с маленькой девочкой на руках и группой мужчин и женщин из клана по пятам. Она быстро осмотрела две группы молодежи и бросила быстрый взгляд на Робана, прежде чем начать кричать.

— Твоя младшая сестра рассказала мне, что ты задумал. Хогни Хуфаннон, болван, забирай свой отряд имбецилов и убирайся с глаз моих. Я разберусь с тобой позже!

— Слишком поздно. Он бросил вызов вождю, и мы тому свидетели, - спокойно заявил холодноглазый мальчик.

Синхейд снова взглянула на Робана, на этот раз со страхом в глазах. Робан встретил ее взгляд, но единственной его реакцией было пожатие плечами. Она подошла к нему, взяла за руку и повела в сторону от толпы, в рощу, пролегавшую по тропе между кланами и лагерем Норгара.

Когда она убедилась, что их больше никто не слышит, они присели: Робан – спиной к дереву, Синхейд – рядом с ним.

— Он, конечно, идиот, но он член семьи, кузен. Хочешь знать, что сказала его младшая сестра, когда он рассказал мне о своем плане бросить тебе вызов? - Естественно, Синхейд не стала дожидаться ответа и продолжила свой рассказ с грустной улыбкой на губах. - Она умоляла меня остановить его, потому что если ее брат убьет отца Менджи, она не сможет больше дружить с ней и Боско.

— Хорошая попытка, Синхейд, но я не в том настроении, чтобы мной манипулировали, - ответил Робан с ничего не выражающим лицом.

— По крайней мере, я должна была попытаться, хотя мне следовало бы знать лучше. Очевидно, я не так умна, как Гиллин, но я также знаю, что ты не так глуп, как многие считают... Прости. - Она глубоко вздохнула и, пристально глядя ему в глаза, продолжила. - Я знаю, что ты сердишься из-за того напыщенного представления, которое мы устроили сегодня днем. Мы почему-то считали, что имеем право следовать примеру твоей сестры, но это не так. К сожалению, то, как ты выразил свое презрение, только усугубило ситуацию. Шоу Яне превзошло даже это. Я смотрела на свое собственное унижение, и мне было очень больно, когда я возбуждалась от этого. Мы люди, и нам тяжело иметь дело с силой богов.

Выражение лица Робана не изменилось, пока он слушал Синхейд. - Я думал, ты пытаешься спасти жизнь своего кузена. Я не собираюсь убивать его, потому что зол на вождей клана. Он не причастен к этому и не верит, что я бог. Он бросил вызов вождю Норгара.

— Да, я хотела спасти ему жизнь и боялась, что ты убьешь его, потому что злишься на нас. Рада слышать, что ошибалась. Я расскажу о том, почему он бросил вызов тебе, и ты будешь смеяться над этим! - Она выглядела облегченной и даже улыбалась. - Дело не в вожде Норгара, а в подростковой любви. Хогни и Инерка познакомились два года назад, и... ну, ты ее знаешь. Бедный мальчик был ошеломлен и с тех пор влюблен в нее. У него сердце разрывалось, когда он видел вас вместе, и еще больше, когда она, судя по всему, присоединилась к твоему гарему. Вчера после битвы мы устроили праздник. Я видела их вместе, они разговаривали, а позже, когда я увидела их снова, они целовались. Инерка уехала со своей семьей, и я думала, что все хорошо, пока его младшая сестра не рассказала мне о его дурацком плане. Понимаешь.... ..но Синхейд заметила нечто такое, что заставило ее замолчать.

Робан все еще сидел, прислонившись спиной к дереву, и закрыл глаза. Тем не менее вид его был далек от умиротворения. Под его кожей виднелись напряженные мышцы и пульсирующие вены. Он излучал ярость, и Синхейд показалось, что он пытается сдержать живое существо, которое вот-вот вырвется на свободу. Прошло не больше минуты, но Синхейд показалось, что прошла целая жизнь, пока она наблюдала, как бессмертный борется за контроль над тем, что еще мгновение назад легкомысленно называла - силой богов.

Казалось бы, Робан снова успокоился, открыл глаза и посмотрел на Синхейд, оценивая выражение ее ужаса.

— Возможно, ты заметила, что мне не так понравилась твоя маленькая сказка, как ты думала. Сила богов, о которой ты говорила, имеет свою цену. Я знаю одну девочку, которая сказала бы тебе, что все дело в балансе. Упрощая, скажем, что у нас, могущественных богов, есть и слабости. Одна из моих слабостей – я немного собственник, и порой эти чувства перерастают в нездоровые приступы ревности.

Робан видел, что его непринужденного тона и легкомысленной речи недостаточно, чтобы развеять тревогу Синхейд.

— Самое смешное, что я никогда не собирался убивать твоего кузена, - сказал он. - Ну, пока ты не рассказала мне о нем и Инерке, - задумчиво поправил он себя.

Последняя фраза вывела Синхейд из оцепенения.

— Ты не можешь говорить серьезно! У тебя полный дом молодых женщин – дочь богини любви – твоя чертова сексуальная рабыня! – И ты устраиваешь приступ ревности из-за поцелуя Инерки с одним из ее бывших любовников? - недоверчиво спросила она.

— Ревность? Это звучит так не по-мужски. Давай назовем это приступом ярости, - раскритиковал Робан.

— Я не могу в это поверить. Ты хочешь убить моего кузена из-за поцелуя? - Синхейд вскочила, возмущенная.

— Вообще-то это он бросил мне вызов еще до того, как я узнал об их отношениях и поцелуях, - заметил Робан.

— Да, ты прав, хотя я бы с удовольствием об этом забыла. - Синхейд простонала и провела ладонью по лицу. - Это безумие. Просто скажи мне, что ты сделаешь, я больше не могу ясно мыслить.

— Я ничего не сделаю с твоим кузеном, если только он не будет настаивать на вызове.

— Обещаю тебе жизнью моих нерожденных детей, что он не будет настаивать! Но как насчет свидетелей? Похоже, есть закон, обязывающий сражаться с ним после того, как он бросил вызов, - нервно спросила она.

— Я – вождь Норгара, я не подчиняюсь законам и не имею никаких обязательств. Любой, кто недоволен моими решениями, волен бросить мне вызов, - спокойно ответил Робан.

Синхейд замолчала, наклонив голову и наблюдая за ним.

— Если ты не собирался убивать моего глупого кузена, почему не сказал мне? Почему ты позволил мне увести тебя и усугубить ситуацию, пытаясь убедить тебя в том, что ты уже решил? - наконец спросила она.

— Я не знал, как ты планируешь меня убедить, и некоторые возможности, которые я себе представлял, были достаточно заманчивы, чтобы дать им шанс, - ответил Робан, ярко ухмыляясь.

— Ну ты и осел! - Синхейд разразилась хохотом. - Это отвратительно, но я тебе верю, и самое ужасное, что я даже не злюсь из-за этого.

Присев рядом с ним, она преодолела оставшееся небольшое расстояние, перекинула одну ногу через его бедра и уселась на него верхом. Взяв его за запястья, она заставила его руки обхватить ее бедра, а свои положила ему на плечи.

— Ты должен был сказать мне, если это больше соответствует тому, как ты хотел бы, чтобы эта встреча состоялась, - сказала Синхейд, обвила его шею руками и поцеловала.

Ее полные губы были мягкими, а язык – проворным и ищущим. Его руки скользнули по ее скомканному платью к обнаженным бедрам. Когда они вернулись к ее бедрам, но на этот раз под платье, она прижала податливую плоть своего лона к его груди, и интенсивность их поцелуя возросла.

В этот момент с дерева спрыгнула огромная черная пантера, приземлилась в двух ярдах от них и зарычала на пару с явным неудовольствием. Звука и вида было достаточно, чтобы Синхейд отреагировала. Она вскочила с криком и бросилась прочь.

Рычание кошки перешло в мурлыканье, и, похоже, ее это успокоило. Она рысью преодолела недостающие два ярда и опустилась на освободившееся место на бедрах Робана.

— Это было не очень красиво, - заметил Робан, поглаживая блестящую шкуру кошки.

Не впечатленная его критикой, но благосклонно принимающая его ласки, пантера продолжала мурлыкать.