Атея сидела на лошади в окружении матриархов кланов Галлан. Она была в центре группы, но никто с ней не разговаривал. Они общались между собой, в основном шепотом. Часто кто-то из них краем глаза смотрел на нее, но тут же отводил взгляд, чтобы это не выглядело как пристальное наблюдение и, возможно, не было замечено. Однако Атея вряд ли могла их заметить. Ее взгляд, пытавшийся проникнуть сквозь тьму, был устремлен далеко на запад.

Менджа и Денисса, сидящие рядом на земле, беззастенчиво смотрели на Атею, находившуюся в пятидесяти ярдах от них. Их умы были заняты заботами, но они не беспокоились о том, что их могут заметить.

Денисса беспокоилась об Атее, о Мендже, обо всех своих друзьях и о тысячах членов клана, собирающихся отправиться на битву. Она была так занята заботой о всех остальных, что даже не находила времени беспокоиться о себе. Она хотела, чтобы Робан был здесь, это успокоило бы ее. Это была действительно странная мысль. Когда он был рядом, она боялась его... почему-то. Она боялась его, но при этом чувствовала к нему притяжение, как моль к очень темному пламени, и из-за этого боялась еще больше. Теперь, когда он ушел, она боялась, потому что его не было рядом. Может быть, ей следовало помолиться. Она часто молилась по ночам, лежа в своей постели в Хитаде. Она молилась Фее о удаче, молилась Гании о благословении семян в своем саду, а иногда молилась Коинтасу о новом платье. В основном она молилась Ипохоне, чтобы найти любовь. Казалось, что это было целую вечность назад. На ее лице появилась небольшая улыбка. Ей следовало помолиться Богу Разрушения, чтобы он облегчил ее заботы, а потом, возможно, и овладел ею. Денисса покраснела, и ее улыбка медленно исчезла.

Менджа тоже беспокоилась, и тоже не о себе.

Я боюсь.

— Все говорят мне, что папа и Атея страшные, но я не считаю их страшными. Только когда они угрожают отшлепать меня по попе. Это страшно! - Менджа пыталась успокоить дрожащий голос в своей голове. - Я тоже боялась, когда работорговцы похитили мою маму. Особенно по ночам, когда они забирали мою маму от меня. Я слышала, как она кричала. Я закрывала уши руками и сильно зажмуривала глаза. Лучше, когда не видишь и не слышишь плохие вещи... немного лучше. Когда мы пойдем в бой, ты можешь закрыть уши руками и зажмурить глаза. Боско и я защитим тебя. Смотри, у меня есть топор, такой же, как у папы. - Менджа подняла топор, который тащила за собой всю дорогу от лагеря, и быстро снова опустила его. - Он очень тяжелый. Эй! Может, ты сможешь сделать его легче... Или сделать меня сильнее! Ты же умеешь творить волшебство! Можешь сделать волшебный топор и сделать меня сильнее? — воскликнула Менджа взволнованно.

Я не боюсь битвы, я боюсь из-за Эйны.

— Атея не злится на тебя, она злится на Огузи, которые хотят напасть на наших друзей.

Я чувствую ее. Эйна полна цветов, когда я смотрю на нее, но она становится темной, потому что Атади здесь нет. Эйна не может стать тьмой, баланс нарушен.

При упоминании о балансе Менджа начала рычать, удивительно похоже на Боско — ну, на Боско, когда он был щенком.

Ты не понимаешь. Атади — это тьма, я — свет, а Эйна стоит между нами. Когда Эйна счастлива, она может быть хорошей или плохой, она свободна и полна ярких красок. Когда Атади уходит, она становится все темнее и темнее, пока все цвета не исчезают. Но тьма Эйны — это зло. Тьма Атади похожа на теплое одеяло, мягкое и уютное, окружающее меня со всех сторон. Тьма Эйны пугает, вызывает плохие мысли и беспокойство. Тьма Атади похожа на то, как закрыть глаза в теплый солнечный день. Ты все еще чувствуешь солнечные лучи на лице и знаешь, что когда откроешь глаза, снова будет светло. Тьма Эйны — это темные облака, буря, холодный дождь, молнии, гром, и солнце исчезло.

— Ты всегда говоришь об Эйне, но Эйна находится в голове Атеи. Атея не позволит Эйне стать полностью злой и страшной. Она защитит нас, — уверенно сказала Менджа.

Возможно.

— Мы все — тьма, цвета или свет? — спросила Менджа.

Да.

— А какого цвета я? — спросила Менджа.

Ты дочь Атади, конечно же, ты — тьма.

— Правда? — с надеждой спросила Менджа. - Но ты тоже его дочь, а ты — свет.

Все дело в балансе.

Менджа снова зарычала и услышала в голове смешок девочки. Боско тоже зарычал, может быть, из сочувствия, а может, чтобы показать, как это делается правильно. Затем он лизнул Менджу в лицо, и обе девочки теперь хихикали.

Кассия стояла перед императором, ожидая его ответа. Его веки и слезные мешки, обрамлявшие его влажный взгляд, выглядели воспаленными, но его глаза все еще могли фокусироваться на ней, и они это делали.

— Кто этот мертвец, которого несут мои солдаты? — спросил император.

— Они несут тело павшего вождя Норгара, Робана Магона, Бога Разрушения, — легко ответила Кассия. - Мы вызовем его, и ему понадобится его тело, когда он вернется из Подземного мира.

Из группы людей, стоящих за троном и креслами, раздались вздохи, но ни один из сидящих советников не проявил никаких эмоций, как и император.

— Почему мне нужно, чтобы он вернулся? — спросил он.

— Думаю, есть несколько человек, которые хотят его возвращения, но я уверена, что тебя среди них нет, — ответила Кассия с улыбкой. - Но мы не должны говорить о желаниях, мы должны говорить о потребностях. Он тебе понадобится, Даркунтис. Это цена, которую Яне требует за то, чтобы помочь тебе стать бессмертным.

— Разве принцесса Яне не должна была стать моей рабыней? — прохрипел император.

— Да, она должна была, и твоя армия должна была разгромить альянс Вернии. Посмотри на стены нашего лагеря и посмотри на костры Норгара. Спроси их, что они думают об этих планах. У них есть время поговорить. Они ждут рассвета, прежде чем нападут, — спокойно ответила Кассия. - Это еще одна причина, по которой нам нужно, чтобы Робан Магон вернулся. Вождь Норгара — единственный, кто может предотвратить нападение. Возможно, его сестра тоже могла бы это сделать, но я сомневаюсь, что она попытается. Она не любит Норгара и считает, что мы убили ее брата. Ты видишь проблемы и видишь мое решение.

Айфера, стоящая рядом с Яне, открыла шкатулку с драгоценностями, которую держала в руках, и ее свет озарил темноту пещеры.

— Возвращение Робана Магона — это цена, которую тебе придется заплатить за свое бессмертие и перемирие с норгарами. Если ты все еще сомневаешься в своем решении, позволь мне заверить тебя в одной вещи. Робан Магон вернется, так или иначе. Я не убивала его, и даже если бы убила, он все равно вернулся бы. Врата подземного мира не могут удержать его. Он сломает их, или это сделает его сестра, Хаос. С каждой минутой колебаний шансы стать живым богом уменьшаются, — холодно заявила Кассия.

— Нам не нужен мир с Норгаром. Мы можем сбежать через горную тропу. Мы потеряем большую часть нашей армии в Вернии, — сказал один из советников и пожал плечами, — Но кому какое дело?

— Принцесса Яне здесь, и у тебя есть эссенция бессмертия. Мы можем забрать их с собой в безопасное место, на нашу родину, — добавил другой.

— И что потом? Ты будешь пытаться заставить богиню помочь Даркунтису стать бессмертным? Как? Пытками? Подкупом? Или своим умом и обаянием? — насмешливо спросила Кассия. - Ты не можешь пытать Богиню Покорности, ту, которая должна исцелить тело Даркунтиса и облегчить его страдания. Тебе нечего ей предложить, потому что она хочет только одного, а у тебя этого нет. Если ты будешь тратить время, ты никогда этого не получишь.

— Сегодня мы вызвали Борегана, но не смогли его контролировать. Теперь ты хочешь, чтобы мы вызвали бога. Мы не достаточно сильны и никогда не сможем его контролировать», — заявил Гергиас, первый из советников императора.

— Пять богинь одолжат свою силу, чтобы вызвать Робана. Айфера, королева Эриланса, богиня доминирования, принесла свои собственные оковы, чтобы сковать его тело. Вы будете в безопасности, — ответила Кассия. - Когда Робан будет вызван, мы завершим ритуал, и император Даркунтис станет живым богом. Утром мы предложим перемирие Атее Магон. Она согласится, чтобы вернуть своего брата. Робан и Яне уйдут и присоединятся к его сестре, а вы покинете эти земли. У вас не останется причин оставаться.

Кожа на его лице выглядела слишком сухой и тонкой, чтобы скрыть острые углы выступающих под ней костей, когда на лице Даркунтиса появилась небольшая улыбка.

— Интересно, почему все вы, богини, хотите, чтобы Бог Разрушения вернулся? — спросил император, глядя на женщин, стоящих за Кассией.

— Я встречалась с ним только один раз, при довольно неудачных обстоятельствах, но я увидела в Робане огромный потенциал. Он мог бы стать таким хорошим мальчиком, — самодовольно ответила Айфера.

— Он просто мечта, — улыбнулась Эстера. На мгновение ее темные глаза как будто засияли золотым светом.

Большая черная пантера просто мурлыкнула, и ее глубокий гулкий голос раздался в тишине пещеры.

— Послушание, гордость и верность, — объявила Яне, высоко подняв голову и сверкая сапфирово-голубыми глазами. Звук ее мелодичного голоса заставлял каждое слово звучать как клятва.

Три человека вышли из толпы за троном и шагнули вперед, чтобы встать перед Кассией. Жрица и два жреца.

— Мы тоже хотим ответов, — заявила Иванесс, жрица Нуны. Тьма в пещере поглотила всех и всё, пока не осталась только небольшая группа людей. Два священника и жрица стояли перед пятью богинями.

— Я предупреждала тебя, Кассия, не предай наш союз. Какие ложь ты сегодня плетешь, какие у тебя планы? — спросила Фея через своего носителя, в ее голосе слышалась ярость.

— Ты вступила в союз с дочерьми Инджонтаса? — спросил Малдурин Эстеру, звуча скорее удивленно, чем сердито.

Инджонтас не выглядел удивленным и гневно посмотрел на своих дочерей, Яне и Айферу, пытаясь запугать их взглядом. Как и следовало ожидать, ему это не удалось.

— Мои планы и моя ложь — это мое дело, дорогая мать. Так было с тех пор, как ты изгнала меня из дома. Я делюсь ими с тобой, когда мне это выгодно, так же как ты использовала меня, когда тебе это было выгодно, — спокойно ответила Кассия.

— Так ты все еще планируешь править Калмирой, — констатировала, а не спросила Фея. Затем она повернулась и посмотрела на других женщин. - Ты думаешь, она не обманет тебя так же? Она обманет, скорее всего, уже обманула, — прошипела она.

— Помощь Кассии в примирении с моей сестрой была неоценимой. Я бесконечно благодарна и чувствую глубокую признательность к твоей прекрасной дочери, Фея. Она так много делает для гармонии на Калмире, — Айфера широко улыбнулась. Странно, но ее радостное выражение лица только усугубило хмурый взгляд на лице Феи.

— Ты же не веришь в это, Веланти? — ошеломленно спросил Инджонтас. - Твоя сестра продала тебя Даркунтису, чтобы ты стала рабыней этого мерзкого существа! Теперь она пытается снова тебя использовать.

— Ты создал меня, чтобы я стала рабыней. Подарком, чтобы подкупить тьму, которую ты призвал, чтобы напугать маленькую девочку. Не рассказывай мне больше о мерзких существах, отец, — ответила Веланти, и Яне слушала.

— Ну-ну, ну-ну, а ты, моя дорогая дочь, что ты собираешься из этого извлечь? — спросил Малдурин Эстеру, его темные глаза блеснули.

— Наши родители вытолкнули нас с небес, и мы упали, глубоко, и приземление тоже было не мягким. Я чувствовала себя раздавленной, но не могла вспомнить, почему я так себя чувствовала. Но мои сны были ясны. Я дочь сновидца, и на Калмире я стала королевой расы, которая не может видеть сны. Я искала их из злобы к отцу, который бросил меня. Я всегда представляла, как ты смотришь на нас с высоких небес Атисеоса. Я хотела вернуться, я мечтала об этом каждую ночь. Но это в прошлом, не так давно кто-то просветил меня, — Эстера сделала паузу и улыбнулась Кассии. — Я все неправильно поняла, дети не упали с небес, мы поднялись. Ты больше не живешь на небесах, ты живешь на умирающей луне. Твоя сила — лишь тень этого мира, и скоро наступит рассвет, — закончила Эстера.

Фея гневно посмотрела на всех, а затем сосредоточила взгляд на Черной Пантере. Кошка неторопливо лизала лапы и игнорировала ее. Фея поняла, что это означало.

Реальность вернулась, два священника и жрица лежали на полу, на их лицах было видно изнеможение от перенесенных испытаний.

— Уберите мусор, — Кассия указала на тела на полу, — И давайте, наконец, приступим к делу. Нам нужно вызвать одного бога и создать другого. – Она объявила об этом и пристально посмотрела на императора.

Даркунтис взял корону с колен и осторожно надел ее на голову. – Начинайте, — прохрипел он.

Прыжки в пещере не были занятием, которое нравилось богам, по крайней мере, так можно было судить по выражению их лиц.

— Я понятия не имею, что замышляет Обман. Для меня это не имеет никакого смысла. Может, она сошла с ума, — стонал Инджонтас.

— Тысячу лет она была нашим самым полезным союзником на Калмире, но теперь ее замыслы стали смертельной опасностью, — скорбел Малдурин.

— Ее планы не изменились, они никогда не менялись. Она была нам полезна, пока ее планы совпадали с нашими. Вы думаете, что ее мотивацией была глубокая преданность нам? Она убила Робана, пытаясь захватить его человеческую душу. Это не удалось, и теперь она объединилась с нашими дочерьми и волшебниками Мантакина, чтобы вернуть его из подземного мира. Моя дочь отчаянно хочет заполучить Робана. Это безрассудно, но не безумно. Она верит, что с Робаном в её руках Хаос и Гания подчинятся её воле. Яне уже подчиняется, а Айфера и Эстера объединились вокруг неё, даже эта Сурисса, так что, вероятно, Атанея и Харон тоже. Я не могу не восхищаться её безрассудной решимостью, — заявила Фея.

— Но ее планы больше не приносят нам пользы. Они стали препятствием. Балхор был уверен, что сможет заключить Разрушение в Подземном мире. Я не слышал, чтобы его план провалился. Обман пытается заполучить Робана, но она пытается вырвать его из наших рук. Мы в безопасности, пока Разрушение остается в Подземном мире. Я не хочу, чтобы он вернулся в Кальмиру, — высказал свое мнение Хор.

— Если бы Балхор успешно заключил Разрушение в тюрьму, он бы стоял за этим столом и громко хвастался этим. У нас ничего нет в руках, — не согласился Коинтас, бог торговли и сокровищ.

— Скорее всего, Разрушение сидит на троне, который Мессая построила для него, а она свернулась калачиком на его коленях и блаженно мурлычет, — весело рассмеялась Эбора.

— Мессая так же преданна тьме, как Балхор свету. Я не буду завидовать радости ни того, ни другого, пока Разрушение остается в Подземном мире. - Инджонтас пожал плечами.

— Слишком поздно мешать плану Обмана, но если она преуспеет, мы должны уничтожить ее успех, — высказал свое мнение Коинтас.

— Нет, не должны, — возразила Фея. - Гания подчинится моей дочери, но Хаос никогда. Они будут сражаться, и Кассия ожидает сражения. Поэтому она собрала вокруг себя союзников.

— Обман объявила, что предложит Хаосу перемирие и освободит Робана и Яне. Так ты подозреваешь, что твоя дочь солгала? — спросил Инджонтас.

Фея фыркнула, что было весьма не по-дамски. - Моя дочь хочет править Калмирой. Ни возведение Даркунтиса в ранг бессмертного, ни освобождение Робана и Яне не помогут ей в достижении ее целей. Обман никогда не скажет правду, даже если это поможет ей достичь своих целей, просто из принципа. Хаос тоже имеет принципы. Она никогда никому не подчинится. Она сделает все, чтобы вернуть своего брата, а в случае с Хаосом это очень много, но она никогда не подчинится, она не может. Нам следует пока отойти в сторону и понаблюдать за борьбой. Это очень хорошая возможность для нас поучиться. Насколько они сильны? Смогут ли моя дочь и ее союзники сдержать Разрушение? Насколько силен Хаос? На эти вопросы нам нужно найти ответы.

— Да, пусть сражаются, а мы будем наблюдать, — согласился Хор. — Но нам нужна собственная армия в Вернии на случай, если понадобится вмешаться. Где находятся вампиры?

— Армия покинула Гол-Гунтай три дня назад. Хоргун Сиз и Айфессара Тоа, король и королева вампиров, отправили своих двух сыновей и дочь. Они возглавляют армию из ста вампиров третьего поколения и почти тысячи четвертого. Они быстры, но им понадобится еще как минимум три недели, чтобы добраться до Вернии, — доложил Малдурин.

— Это будет слишком поздно, чтобы нам это пригодилось, — посетовал Хор.

— Я могу доставить их туда сегодня ночью, — Малдурин пожал плечами. - Однако они не совсем наша армия. Скорее оружие, которым мы управляем, но как только они достигнут поля битвы, мы практически не сможем контролировать их. Они хотят, чтобы Дженайя вышла замуж за одного из их сыновей и произвела на свет новое поколение вампиров. Мы планировали, что Хаос убьет Дженайю, и даже не знаем, убил ли он ее или она все еще жива. Я вижу в них оружие против Хаоса и Разрушения, но зачем им сражаться против союзников Мантакина и Обмана?

— Малдурин прав, вампиры — не наша армия. Мы можем использовать их, но у них есть свои планы. Мы должны быть очень осторожны с этим оружием, вампиры сильны. Мы не можем просто бросить их на поле боя и надеяться на лучшее, — предупредила Эбора.

— Я вижу четыре пустых места за нашим столом. Отсутствие Балхора и Мессайи понятно, думаю, они сейчас очень заняты. Ниоме ясно дала понять, что больше не будет поддерживать нашу войну против своих детей. Ипохоне тоже покинула наш военный совет? — осторожно спросил Малпуритас, бог искусства и хранитель тайного фолианта истины.

— Они не просто покинули наш военный совет, они покинули Атисеос. Нируми ушла в Сахураби, амазонское королевство на юге. Ипохоне поселилась в своем храме на Эрилансе, островном королевстве своих дочерей. – Эбора закончила свой ответ усталым вздохом.

— По крайней мере, они не присоединились к своим детям, чтобы сражаться с нами, — трезво заметил Коинтас.

— Пока нет, — подтвердила Эбора, хотя ее подтверждение звучало скорее как мрачное предсказание.

Военный совет богов закончился на этой мрачной ноте.

Армия кланов Галлан достигла своего предварительного пункта назначения — небольшого леса в миле к северо-востоку от лагеря Огуси. Облачное ночное небо помогло им незаметно приблизиться. Если, конечно, шествующую армию из шести тысяч всадников и сопровождающую их восьмитысячную пехоту можно назвать незаметной. Более десяти тысяч воинов кланов не присоединились к армии Атеи. Они бежали с северных территорий и с войны, направляясь домой. Пока что казалось, что ее армия оставалась незамеченной врагами. Лагерь был окружен бесчисленными кострами, но укреплений не было. По-видимому, Атея была права: огузи не боялись нападения.

Она ехала впереди, и когда они достигли места назначения, Атея развернула лошадь и посмотрела на свою армию. Было темно, и даже самые передовые всадники не могли ясно разглядеть ее лицо. Но, глядя на них, она каким-то образом заставила их ответить на ее взгляд. В темноте они не могли видеть ее глаз, но и так бы их не узнали. Исчезли бледно-голубой цвет ее радужной оболочки и чистый белый цвет вокруг нее, теперь там были только озера тьмы. В глубине тьмы пылал уголек, который медленно вышел на передний план. Теперь этот уголек стал ее радужной оболочкой, и она сияла красным светом. Казалось, что тепло, исходящее от глаз Атеи, случайно зажигало других. В нереальной тишине всадники и лошади с красными глазами покинули свои построения. Они медленно прошли мимо Атеи рысью. Она медленно подняла руку, когда они прошли мимо нее; несколько, десятки, сотни, почти тысяча, а затем она опустила руку.

Не было ни криков, ни боевых воплей, ни ржания лошадей, когда по ее безмолвному приказу тысяча всадников помчалась к лагерю огузи. Они развернулись веером, мчась через равнину. Тишина закончилась, когда первые ночные стражи огузи заметили всадников. Крики и тревожные сигналы раздались в ночи, зазвучали рога, и лагерь огузи пробудился от снов к реальности кошмара. Всадники не устроили засаду и не сражались с проснувшимися огузи, они просто промчались через их лагерь и погибли, когда в них попали стрелы и копья. Они просто погибли не так, как привыкли огузские воины. Всадники и лошади взорвались, и их кровь, разорванные внутренности и осколки костей посыпались на лагерь огузов. Но их кровь была кислотой, их внутренности — смолой, а осколки костей — горящими углями. Крики, разрывавшие тишину ночи, превратились в какофонию ужаса. Кислотный дождь обжигал людей и лошадей. Деготь прилипал ко всему, к чему прикасался, а горящие угли поджигали все вокруг. Люди звали на помощь, но ничто не могло утолить распространяющиеся волдыри, вызванные кислотой, ни потушить огонь, разжигаемый дегтем. Они умирали, умоляя своих богов о пощаде, но единственная богиня, слышавшая их мольбы, не проявила никакой пощады.

Атея сидела на лошади, все еще повернувшись спиной к горящему лагерю огузи. Она наблюдала за лицами своей армии, а огонь горящего лагеря освещал ночь. Она видела отражение пламени, мерцающее в их глазах, и еще кое-что. Она развернула лошадь и поехала к горящему кошмару, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Хаос смеялся, когда она мчалась к своему творению.

Гиллин Канбьерра наблюдала, как Атея едет к лагерю, и слышала смех Хаоса. Она пыталась поднять руку и крикнуть команду к атаке, но не могла ни двигаться, ни кричать. Гиллин наблюдала, как из лагеря выехала небольшая группа всадников огузи. За ведущим всадником группы следовали развевающиеся знамена. Они пришпорили лошадей и пустились в быстрый галоп, когда узнали одинокого всадника, приближающегося к ним. Гиллин по-прежнему не могла ни двигаться, ни говорить, но мчавшиеся амазонки пронеслись мимо нее, и их гневные взгляды ударили ее по лицу. Лошадь Атеи внезапно остановилась, но огузи достигли ее раньше амазонок.

Гиллин закричала, подгоняя свою лошадь. Она не отдала никакой команды, и тысячи последовали за ней в битву, но тысячи не последовали.

Великий Фузан Рогуната пробудился от беспокойного сна при первых звуках тревоги, раздавшимся по лагерю. Он поспешно схватил свой ятаган и, босиком и без доспехов, выбежал из палатки. Он пробежал мимо охранника своей палатки и огляделся, как раз в тот момент, когда его путь пересек крупный мужчина на лошади. Он отскочил в сторону от лошади и увидел, как два его воина- огузи промчались мимо него, преследуя всадника из клана Галлан. Они скоро догнали бы вторгшегося, он и его лошадь были уже ранены. Рогуната видел несколько стрел, торчащих из них. Внезапно человек и его лошадь взорвались, и беспокойная ночь Рогунаты превратилась в кошмар. На его кричащих людей посыпался дождь из кислоты. Горящие люди и лошади слепо бежали по лагерю, топча и поджигая все, что попадалось им на пути. Он смотрел на свой горящий лагерь и думал, что его судьба свершилась. Он потерял надежду, слушая предсмертное хрипение своей мечты. Теперь лагерь был подожжен, и он увидит пепел своей мечты.

Несколько верных соратников собрались вокруг него, когда он ехал по лагерю, вокруг царил хаос. По счастливой случайности или по воле судьбы он добрался до северной окраины лагеря без повреждений, и тогда он увидел ее. Маленькая девочка с белыми волосами ехала ему навстречу. Это было существо, ответственное за его падение, и он поверил своей лжи. Ярость овладела его душой, облегчая его боль и оглушая его правдой. Он злобно зарычал, пришпорил лошадь и вытащил свой ятаган. Он увидел, как она остановила лошадь, и она даже не была вооружена. Это не имело значения, эта девочка была чудовищем. Его мечта умерла этой ночью, но девочка тоже умрет, пообещал он себе. Он увидел ее светящиеся глаза, и ненависть, которую он испытывал, сменилась спокойствием. Он больше не был Великим Фузаном Рогунатой, девочка узнала его таким, каким он стал, ее смертью, ничем больше, ничем меньше. Эта мысль принесла ему покой.

Между смертью и девушкой было не более ста ярдов. Внезапно вспыхнул свет, перегородивший ему путь, словно золотая граница. Свет исчез, но оставил после себя вздыбленного черного коня, встряхивающего снежно-белую гриву и громко ржущего, возвещая о своем прибытии. На могучем коне сидела высокая молодая женщина. К ее левой руке был привязан большой золотой круглый щит, а оружием ей служило шестифутовое копье с футовым наконечником, словно выкованным из света. Ее доспехи представляли собой золотой панцирь, а дикие локоны длинных черных как смоль волос струились по ее плечам и спине, а ее стальные серые глаза пронзили его ошеломленную душу. У Великого Фусана не осталось времени, чтобы осознать изменение в своей судьбе. Светящееся копье пронзило его грудь и позвоночник, подняло его с седла, и после того, как он упал на землю, копыта коня разбили ему череп.

Последним звуком, который услышал Рогоната, был смех Хаоса.

Тьма была абсолютной. Вокруг не было ничего. Дженайя была удивлена тем, как сложно было просто стоять в полной темноте. Она потрогала свою грудь, но не почувствовала рану, которая должна была там быть. Теперь, когда она об этом подумала, она видела, как Атея вонзила кинжал в ее грудь, но она этого не почувствовала. Хассика была права, это был действительно острый кинжал. Дженайя стояла в темноте и задавалась вопросом, мертва ли она. Как-то она надеялась, что нет, потому что, если это была ее загробная жизнь, вечность была бы действительно скучной. С другой стороны, если она не была мертва, где или чем она была? Никто не ответил на ее вопрос, и окружающая обстановка не давала никаких подсказок. Поэтому она постояла некоторое время, а когда ничего не произошло, снова села. Почва не казалась ни мягкой, ни твердой, она была такой, какой и выглядела — ничем. Скучая, Дженайя снова встала и пошла по округе. Через некоторое время ей показалось, что она услышала звук, но она не была в этом уверена. Но... что-то было, звук, может быть, даже мелодия. Звук не имел направления, и это была мелодия, которую она никогда раньше не слышала. В этот момент ее разум сжался, и ее память с большой неохотой признала ложь. Она слышала этот звук раньше, эту мелодию, не так давно, и она помнила ее:

Это был не настоящий звук, скорее воспоминание о звуке, но воспоминание, которое не принадлежало ей. Звук был нереальным; нереальным в его истинном значении; не частью ее реальности, а ее противоположностью. Она слушала, пытаясь понять, и уже знала, что никогда не поймет. Она услышала звук, который не был звуком.

Я иду в полной темноте на грани безумия, подумала Дженая. Она попыталась сосредоточиться на звуке. Она даже закрыла глаза, но это не помогло ей сосредоточиться. Ее чувства уже были лишены зрения. Но когда она снова открыла глаза, ей показалось, что она увидела свет. Крошечный и, вероятно, очень далекий, но свет определенно был — а может, и нет. Дженайя пошла к свету. Мелодия следовала за ней, но свет не становился ближе. Дженайя остановилась, не уверенная больше, есть ли что-то, что можно услышать или увидеть. Ее отчаяние питало свет, он рос. Дженайя побежала к свету, и по пути из темноты выросли тени. Тени людей, идущих людей, а затем людей на лошадях, всадников. Дженайя достигла света. Свет был маленькой девочкой. С такой близости свет был ослепительным. Было бы гораздо хуже, или ярче, если бы свет девочки не был заключен в глубокой тени другой маленькой девочки. Девочка шла, или это были две девочки. Вдруг Дженайя заметила еще одну бледную тень рядом с девочками. Эта тень выдала их, это была тень гигантской собаки.

Дженайя кричала на Менджу, но безрезультатно. Она пыталась дотронуться до нее, но ее рука прошла сквозь туман. Разочарованная, она пнула тень большой собаки, но это ничуть не помогло. Она кричала на все тени, проходящие мимо нее, но, как всегда, тени игнорировали ее. Дженайя снова села и обняла колени, наблюдая, как свет удаляется от нее. Прошел час, а может, и два, и Дженайя сидела на земле, ничего не делая. Вдруг ее усилия были вознаграждены. Звук, определенно мелодия, стал громче, и теперь у него было направление. Дженайя уставилась в сторону, откуда доносилась мелодия, а затем побежала. Она бежала к чему-то гораздо более темному, чем просто тени.